Дочь банкира - Карасик Аркадий. Страница 8

Еще одна проблема — пистолет! Выбрасывать на помойку не хочется — с детских лет Родимцев сохранил какое-то трепетное отношение к оружию. Держать дома — опасно, вдруг нагрянут с обыском? Спрятать? Где?

Николай оглядел территорию двора. Детская площадка, заставленная легковушками, сиротливо висящие качели, палисадник со сломанным ограждением… Все — на виду.

И вдруг парень представил себе небольшой лесок, отделяющий жилой дом от детского садика. Там растет толстенный развесистый дуб, в котором наверняка имеется подходящее дупло.

Интуиция не обманула — чуть выше человеческого роста — незаметное с земли углубление. Завернутый в носовой платок «макарыч» вошел в него, будто в родную кобуру. Придирчиво оглядев со всех сторон дерево, Родимцев удовлетворенно кивнул и пошел к родному под»езду…

— Коленька, ты? Говорил — утром появишься, а сам… Что, пикник не состоялся, да?

— Какой там пикник, — досадливо отмахнулся сын. — Фимка заболел, а мы собирались — к нему на дачу, — с ходу придумал он несокрушимую версию несостоявшейся пьянки. — Пришлось перенести на следующую неделю, — Николай на всякий случай зарезервировал возможное исчезновение. — Симка не звонила?

Мать поджала губы, насупилась. После первого же знакомства она невзлюбила любовницу Коленьки. Скорей всего эта необ»яснимая на первый взгляд антипатия шла от материнской ревности. А может быть, от материнского прозрения? Усмотрела невесть какую опасность, грозящую её «птенцу».

— Заколдовала она тебя, Коленька, заколдовала. Я была у одной бабушки, показала ваши фото: твою и Симкину…

— Мама, перестань верить разным проходимцам! Вроде, культурный человек, инженер, а шастаешь по колдуньям… Значит, никто не звонил?

Вдруг мать скрывает звонок Симки, вдруг та соскучилась и разыскивает исчезнувшего любовника?

— Как же, как же, — заторопилась Ольга Вадимовна. — Твой армейский дружок об»явился. Тыркин. Просил позвонить.

Недобрые предчувствия охватили Родимцева. Окурок не терпит телефонной трескотни, если нарисовался — наверняка, по серьезному делу.

Николай плотно закрыл дверь в свою комнату, набрал знакомый номер.

— Окурок, ты?

— А кто еще? Наташка хахалем ещё не обзавелась — устраивает мое «обслуживание»… Слушай, Колька, базар не для телефона — обязательно нужно встретиться.

— Где? Когда?

Длительное молчание. Видимо, Семка мысленно ищет свободное «окно» в своем перегруженном расписании. Казалось бы, человек работает на одном месте — в морге, больше ничем не занимается, свободен, как птаха. Но Окурок всегда занят, не может валяться на диване перед телеком или балдеть на улице, обязательно должен с кем-то встречаться, кого-то ожидать. Непременный посетитель всех выставок, презентаций, премьер. Неизвестно, как он узнает об этих мероприятиях, но неизменно появляется с широкой улыбкой на скуластом лице и несокрушимой уверенностью — пропустят, не откажут.

— Давай завтра у входа в метро «1905 года», возле памятника. В двенадцать сможешь? Только без опозданий, у меня каждая минута на счету.

— Буду.

Николай постарался не опоздать. Правда, для этого пришлось выйти из дому с запасом в сорок минут, но после короткой схватки возле распивочной нужно быть максимально осторожным. Белобрысого он не боялся — сейчас, небось, валяется на больничной койке с загипсованной лапой. Чернявый тоже либо убит, либо подранен — после выстрела покачнулся и сполз по стене на землю. Но из головы не выходит третий телохранитель, выглянувший тогда из-за стойки. Вдруг там он был не один?

Поэтому Родимцев ежеминутно оглядывался, старался держаться подальше от припаркованных легковушек и от подозрительных, по его мнению, прохожих. Все эти меры предосторожности требовали затрат времени и нервов — постоянное напряжение ззмучило парня.

И все же он успел ровно в двенадцать появиться возле громоздкого памятника. Тыркин уже был на месте — расхаживал, поглядывая на часы и недовольно морщась.

— Наконец, появился. С тобой лучше не сговариваться, обязательно подведешь под монастырь!

— Выбрось свои тикалки! Сейчас — без трех минут двенадцать… Снова торопишься куда-то, торопыга?

Семка довольно рассмеялся. Будто по душе ему пришлось новое прозвище — торопыга.

— Ретро-парад легковушек. Неужто не слыхал? — Родимцев, сдерживая улыбку, отрицательно покачал головой. В ответ — соболезнующая гримаса. Дескать, сочувствую. — Тачки-старушки, начиная аж с середины прошлого века… Представляешь картинку?… Начинается в час дня. Оттуда проскочу на Старый Арбат — художники-модернисты показывают свои работы. Потом…

— В Белый Дом на брифинг не собираешься? Или не пригласили?

Возмущенный бестактным предположением — не пригласили! — Тыркин замахал ручищами наподобии корабельного сигнальщика. Язык заработал с удвоенной скоростью. Николай слушал, одновременно отслеживал появившуюся из метро группу парней. Не по его ли душу? Нет, слава Богу, прошли мимо, к рынку. А это кто? Похож на вчерашнего чернявого, которого он пометил пулей…

— Все, Окурок, кончай трепаться! И ты торопишься, и мне недосуг бредни выслушивать. Зачем звал?

Остановленный «на скаку» Окурок застыл в уморительной позе. Правая рука — на затылке, левая поднята на уровень подбородка, рот открыт, глаза недоуменно расширены.

— Звал, говоришь?… Ах, да, вспомнил! — Семка с такой силой стукнул открытой ладонью по своему массивному лбу, что обычный человеческий череп не выдержал бы — раскололся. — Только одно условие — молчок. Прознает Наташка — рухнет моя семейная житуха. Обещаешь?

Николай вспомнил школьные манеры, щелкнул ногтями по зубам, провел ребром ладони по гортани. В дословном переводе — ничего мне не кусать и не глотать, если растреплюсь.

— То-то, — удовлетворился клятвой Окурок. — Вообще-то, я поклялся Наташке никому ни слова, но мужская дружба — прежде всего.

— Да, кончай ты вилять хвостом, будто провинившийся пес. Дело говори!

Окурок обреченно вздохнул, ещё раз проверил ладонью прочность своего лба. Видимо, нелегко давалось ему нарушение слова, данного жене.

— Моя Наташка и твоя Симка — давнишние подружки. Об этом я тебе уже говорил… Секретов друг от друга у них не существует. Вот и открылась Симка… Хахаль у ней завелся, и не простой — фээсбэшник, не то капитан, не то майор — врать не буду.

— Как это — хахаль? — не понял Николай. — А я кто?

— В том то и дело, дружан! Ловко устроилась эта сука — с двух мужиков тянет. Наташка говорит: фээсбэшник — Антоном его звать — нательный крест Симке подарил, с бриллиантами… Хвасталась, лярва вонючая. И ещё сказала: Колька, дескать, больше ей подходит, в постели лучше «работает», но нищий он, а Антон — богатый… Представляешь? Наташка, конечно, возмутилась, но что этой шкуре до возмущений честной девахи?

Родимцев вспомнил какими страстными ласками одаривает его любовница, когда он приносит ей очередную порцию баксов, как стонет под ним или на нем, осыпая ласковыми словечками. На душе сделалось мерзко, будто туда высыпали целый самосвал мусора.

А Окурок, преодолев данную жене клятву молчать, безостановочно поливал Симку самыми дурнопахнущими сравнениями и кличками. Говорил, с каким бы он наслаждением разорвал её пополам, засунул меж ног бутылку из-под шампанского, вырезал груди, располосовал живот.

— Только ты, Колька, не особо переживай. На наш век баб предостаточно, успевай приходовать. У Наташки ещё одна подружка имеется — сдобная, веселая, аппетитная. Не чета вонючей Симке. Сговоримся — познакомлю… Ой, время-то! — вскрикнул Семка, глянув на часы. — Ретро-парад вот-вот начнется… Будь здрав, дружан, звони, не забывай!

Расталкивая очередную, выплеснувшую из метро, толпу пассажиров, Окурок исчез.

Первое желание оскорбленного парня — достать из дупла пистолет и выпустить в Симку всю обойму. Представил себе мертвую девушку и ужаснулся. Нет, убивать её он не станет — пусть живет. Просто покажет ей ствол пистолета, посмотрит в лживые глаза, повернется и уйдет. Навсегда.