Другой сценарий (СИ) - "Ande". Страница 7

Закончили, когда уже давно стемнело, почти в девять вечера. Мужики споро, не отходя от места кровавой разделки, поставили на попа чурбан, и водрузили на него бутылку водки. Тетя Лида принесла сковороду жареного свежего мяса. Но выпить мы не успели. Пришла жена Николая Шепилова и потребовала, чтоб он шел домой.

— Ты сдурела, Тонька?! — натурально заорал сосед. — Свежанина же!

— Неча! Он сейчас домой на бровях приползет¸ а потом еще три дня болеть будет! Пойдем, Коля!

Невнятно бормоча, сосед разлил бутылку на троих поровну.

— Ну, мужики, вздоргнули!

Мастера после этого, увели. А я с дядей Колей еще посидел, поел свежего мяса со сковороды. Вкусно.

Когда вернулся домой, бабушка уже улеглась. Лежала в кровати, в очках, читала газету «Сельская жизнь». Я прошел в комнату, взял полотенце, сообщил бабуле, что скоро вернусь, пошел на задний двор. Аккуратно сложил полотенце, чтоб не светило в темноте. Взял приготовленный заранее пакет. И рванул.

У меня максимум пятнадцать минут. Потом бабушка хватится. Слава богу, Людку увезли из села к родственникам, от греха. Так бы бабуля меня выпасала. В армии я пробегал километр меньше чем за три с половиной минуты. Но это в сапогах и с автоматом, и противогазом. Здесь вряд ли дальше, и я в спортивных штанах, кедах и темной рубашке.

В темпе, прячась в ночной тени, прибежал к райпо, и легко перемахнул забор. Ко мне молча, только слегка поскуливая, бросились собаки. Потрепал их за холки, и вывалил им пакет куриных костей. Максимально бесшумно, прижимаясь к стенам, прокрался к домику, недалеко от въезда во внутренний двор. Он следующий за сторожкой, что стоит прям на въезде. И где сейчас кемарит дед Илья. Подпрыгнул, зацепился руками, и втащил себя в слуховое окно этого домика. Там, наощупь, потянул крышку чердачного люка. И тихо спрыгнул во что-то типа кабинета директора. Полки с папками, стол, стулья. Меня интересовала не действующая, за ненадобностью, каменная печь. Несколько лет назад установили котельную, и кабинет греют батареи. Печь разобрали, остался только дымоход. Он-то мне и нужен. Где-то на высоте двух метров, в нем — печная дверца. Маленькая. Для чистки дымохода, наверное. Очень осторожно повернул ручку и приоткрыл эту дверцу. Взял стул, встал на него, и запустил в дымоход руку. Есть! Вытащил полиэтиленовый пакет. Компактный, но весом за килограмм. Сунул под застегнутую рубашку. Бегло прибрался. И тем же маршрутом ломанулся обратно. Вернулся незамеченным. Девять минут. Нормально.

Во дворе долго плескался, отфыркиваясь, и погогатывая. Прошел на диван в другую комнату, пожелав бабушке спокойной ночи. И улегся. Пакет аккуратно засунул в свою сумку, под вельветовые штаны.

Директор райпо, Зинаида Вишнякова, в той жизни умерла от инсульта в восемьдесят седьмом году. Через десять лет после этого мне позвонил младший дядька. Рассказал, что райпо снесли. На его месте будет огромный ангар супермаркета. Во время сноса, в дымоходе директорского кабинета, нашли пакет со старыми, еще советскими деньгами. Почти сто тысяч рублей. Так что, Коль, получается, она сарай подожгла. Растрату прикрывала.

Я об этом вспомнил не сразу, а когда проезжал Нарву, по дороге из армии. Заодно мне вспомнилась другая, гораздо более смешная и выгодная история. И только когда я попал к бабушке во двор, я решил наложить лапу на эти деньги. И подумал, что следствия вести не буду. Просто уведу у суки наличность. Это я только что и сделал. Судя по весу, там вполне достаточно, чтоб спокойно вернуться к учебе в институте. Вылетев из которого, я и загремел в армию.

Всю операцию я спланировал на между десятью, и двенадцатью, из-за деревенских собак во дворах. В это время по улицам села еще нет-нет да и ходят люди. И собаки не обращают внимания. А глубокой ночью мое передвижение можно было отследить по собачьему лаю.

Утром бабушка ушла за хлебом. Это ежедневный ритуал. Тут не едят вчерашний хлеб. А тот хлеб, что в Питере и Москве считается белым — здесь называют серым. Здесь едят похожие на каравай хлебы, стоимостью пятьдесят копеек. Страшно вкусные. Их привозят утром, и все сельские бабки собираются возле магазина.

Я пересчитал деньги. Три пачки сторублевок. Две пачки полтинников. Две четвертаков. Две десяток. Пять пачек пятерок. Пачка трешников и пачка рублей. Почти пятьдесят тысяч.

Аккуратно выложил пачками под дном сумки. Оставил себе пока пачку трешек. Да и ту прибрал, чтоб не светилась.

А потом пошел и навалил курицам с утками корму. Сходил посмотрел лодку, дно еще не просохло, хотя жара стоит уже совершенно невыносимая. Заодно искупался и переплыл реку. Она здесь широкая, метров сто пятьдесят.

Глава 9

Жизнь на селе наполнена непрерывным трудом. Ты вроде бы и ничего не делаешь, но все время что-то подправляешь, наливаешь воды, носишь и прочее. С другой стороны, меня несколько отпустило. И я только спустя несколько дней понял, что с момента попадания находился в непрерывном и жестком стрессе.

Да и то, вдруг оказаться в совершенно пустом информационном поле… Я не задумывался об этом, но сейчас осознал, что мне не хватает смартфона, чтоб получить ответ на любой вопрос, что возникает. От даты и времени, до расписания поездов и автобусов. С удивлением сообразил, что несколько лет до своего попадания не держал в руках газету.

И это не говоря о внезапном и катастрофическом ухудшении бытовых условий. Один только бритвенный станок с лезвием «Спутник» — это что-то. А еще я несколько раз поймал себя на том, что оглядываюсь, в поисках мобильника. Позвонить в «Декатлон», чтоб привезли шуруповерт.

Тем не менее, мысли потекли спокойнее и конструктивно. В прошлой жизни я после армии восстановился в Обнинском филиале МИФИ, где учился до призыва.

На первом курсе я, оказавшись вдали от дома, откровенно пустился в отрыв. Запустил весеннюю сессию. Деканат отнесся ко мне вполне по-человечески, позволил до следующей зимней сессии сдать хвосты. Но я понадеялся на авось. Декан сказал — ступай служить, может, мозги на место встанут. После армии возьмем на второй курс, если надумаешь. В прошлой жизни я надумал.

В этот раз, мне кажется, это лишнее. Нет, учиться я пойду. Это же просто песня — четыре года пинать гавно, вместо того, чтобы стоять у станка. Нужно только решить, где я буду учиться. То есть, куда я переведусь. Понятно, что не в Москву с Подмосковьем, а в Питер. Но вуз я еще не выбрал. Разрываюсь между финэком и универом.

В универе сейчас учится Медведев, что предполагает шикарные возможности потом. А финэк — сам по себе возможность. При первых проблесках перестройки забодяжить банчок, по-быстрому скоммутироваться с империалистами, и стать их филиалом. На старте реформ это более чем реально.

Только это все пустое. Население хочет как всегда — отсутствия перспектив, в обмен на обещания светлого будущего. А все, кто это будущее делает себе сам, вызывают отторжение. Ладно, успею еще подумать.

Сенсацией утра стал инсульт Зинаиды Вишняковой, директора райпо. Нет, так-то общественность все понимает. Чрезмерно располневшая Зинка не выдержала жары. И, у себя в кабинете, грохнулась в обморок. Сейчас в больнице, в Кавказской, совсем плоха.

Я к этой новости отнесся равнодушно. Смолил лодку. Дело медитативное. Соскрести старый битум, пройтись паяльной лампой, проконопатить, залить битумом, пройтись паяльной лампой… Разделся по пояс под жарким солнцем, развел костер греть битум. Да и приступил. Душно, и если бы не легкий ветерок с реки, то я бы пожалуй отложил до вечера. Но так — вполне терпимо. Свернул из газеты пилотку, и, знай себе постукиваю киянкой.

Так меня и застал двоюродный дед Шура. Он, кстати, занимает в колхозе так и не понятую мной до конца моей жизни должность — ездит на линейке. Линейка — это так называют на Кубани повозку, точь-в-точь как тачанка, только без пулемета. Запряжена парой гнедых. Что он еще делает в процессе езды, я так и не понял.

Дед Шура уселся в сторонке, закурил Приму, и молча, минут десять, наблюдал мой неспешный труд. Потом докурил, и сказал: