Смерть меня не найдёт (СИ) - Летова Ефимия. Страница 23

Всё это Ильяна упорно бубнила себе под нос, но обязательно так, чтобы я её слышала, а брат нет. И в своём раздражении и неприятии меня она была настолько искренней, что несколько раз я всерьёз подумывала, что она-то как раз и сдаст меня властям, наплевав даже на обожаемого единокровного родственника: слишком уж неприязнь велика.

Краска для волос, которую достал-таки Март, оказалась, разумеется, вовсе не краской для волос, коих — и бордельные девочки в этом были совершенно правы — в этом мире не водилось, а просто какими-то особо стойкими чернилами растительного происхождения. Поскольку опыта покраски я не имела никакого, а мои руки росли явно не из того места, из которого они растут у всяких там парикмахеров, стилистов, художников, портных и прочих одарённых людей, пришлось обращаться за помощью к Марту. В результате мы оба оказались по уши в мелких чёрных пятнах, как щенки далматина, но предательский бирюзовый оттенок с волос и бровей всё-таки спрятали.

Вот для чего нужна магия, если в простейших вещах обычным людям приходится испытывать такие трудности?

«Сходить куда-нибудь развеяться напоследок» предложил Март, чьё философско-задумчивое настроение с появлением сестрицы испарилось без следа — не ворчать же вдвоём, для баланса кто-то должен и смеяться. Не я! Но Ильяне было на это искренне наплевать, и сейчас она буравила мою спину гневным негодующим острым взглядом. От этого я не могла спокойно усидеть на одном месте, буквально подскакивала и подпрыгивала, и как-то упустила тот момент, когда Март подсунул мне на удивление знакомо пахнущий фиолетовый напиток.

— Это что? — мрачно осведомилась я. — Неужели тоже чернила?

— Гораздо лучше! Напиток из черноцвета — помнишь, такие ягодки? Кларисса говорит, ты их тогда ела — только шум стоял! — глаза моего персонального некроманта смотрели на меня чуть ли не с нежностью, и я спряталась за стаканом, потому что…

Потому что на самом деле, всё очень и очень плохо. Я нахожусь неизвестно где, в каком-то сумасшедшем мире со священными кварками и тараксумами, за мной охотятся король и верховный жрец, какая-то до безумия похожая на меня идиотка по имени Агнесса убила человека и украла чёртов фелинос, да что там говорить: в мою честь назван публичный дом!

А я как ни в чём не бывало сижу в какой-то местной пивнушке и смотрю в дурашливые и одновременно серьёзные глаза парня, которого и мужчиной-то не назвать.

Сплошное недоразумение.

— Ты — сплошное недоразумение! — сообщила я и залпом выпила предложенный бокал. В висках разом зашумело, и мне стало куда спокойнее.

Ну, охотятся и охотятся. Ну, другой мир — и что с того.

— Почему? — обиделся Март.

— Ну а что ты вообще такое? — невнятно спросила я, и схватила второй бокал, Март только успел открыть рот, а всё, поздно. Я что ли виновата, что оно так легко пьётся, а у меня так много поводов напиться? — Вот некромантство это твоё. Да ты же ничего не умеешь, ни на что не способен. Крысу дохлую поднял, червяка какого-то — и всё! Ни тебя, ни меня это не спасёт. Не донум, а так. Ни о чём!

— Да что ты понимаешь!

— Уж побольше тебя, я книг про некромантов знаешь сколько прочитала?! Другой бы на твоём месте сейчас бы войско из скелетов поднял, захватил бы трон и спас девушку, но нет! Даже из тюрьмы нас с тобой спасла я и мой донум!

— Эй, давай-ка про тюрьму потише! — зашипел Март.

— Эй, лирта, это мой бокал! — возмутился какой-то незнакомый дядечка с окладистой бородой!

— Простите, лирта не в себе из-за несчастной любви! — Март кинул на стол несколько зеленоватых монет. — Лирте нужно на воздух!

— Сам ты не в себе! — слабо сопротивлялась я, пока он тащил меня на открытую и удивительно безлюдную, тихую террасу: очаровательно-уютную, с маленькими деревянными столиками в виде больших грибов с плоскими шляпками. На каждом из столиков в причудливых глиняных подсвечниках слабо горели довольно кривобокие восковые свечи. — Сам ты иди на воздух!

Мы остановились, Март почти силой усадил меня на небольшой стульчик без спинки, наклонился, глядя в лицо пугающе бездонными чёрными глазами.

— Я не настолько безнадёжен, Агнесса. То, что я умею и знаю, уникально. Если бы только не этот дурацкий случайный прокол тогда… Но они все ещё узнают, кого и что потеряли. Пальцы себе до локтей сгрызут.

— Эй, — я, кажется, даже слегка протрезвела. Стало холодно, как-то неправильно холодно. И тихо. — Прости. Не то наговорила.

Впрочем, возможно, мне просто показалось — про холод.

— Я тебе докажу, — голос Мартена звучал так приглушённо. Так незнакомо. Он наклонился, и извлёк из голенища сапога маленький узкий кинжал — лезвие блеснуло в свете свечи.

* * *

— Ты сошёл с ума, — сказала я, и в этот момент была точно, на все сто процентов с лишним уверена: да, он сошёл с ума.

А что? Что я в сущности, о нём знаю? Да, Март парень забавный, и в целом хороший, и не хотел бросить меня тогда, в тюрьме, и вообще… Но вот с другой стороны, привёл в дом утех, к кваркам этим кинул — будет так нормальный человек себя вести? Да и к тому же, донумы, кто их знает, как они влияют на сознание. Особенно то, что связано с некромантией, хотя даже сейчас Март не увязывался у меня с представлением о некромантах.

Некроманты должны быть такие страшные, жуткие, но красивые, властные, угнетающе-харизматичные, чтобы сама госпожа Смерть слюнями капала и руку для поцелуя протягивала. Такие как…

…следователь Лигран.

Точно.

Вот он — вылитый некромант. Или вампир. Нарисуй и на обложку. А Марту подошла бы роль молодого лешего. Лохматый и весь какой-то… некузявый.

Словечко, пришедшее на ум, едва ли не заставило улыбнуться — но нерождённая улыбка так и застыла на губах при взгляде на лицо Марта, на кинжал, зажатый в его руке.

А ведь на маньяков-то часто никто и не думает, что они маньяки. Ходят по земле такие милые обычные люди, работают, семьи содержат, кошек с собачками, возятся с незнакомыми девицами, а по пятницам душат ни в чём не повинных жертв колготками в тёмном переходе, потому что соседка тётя Люся сорок лет назад в детстве этими колготками по попе шлёпнула…

— Я тебе докажу, — повторил Март с какой-то печалью в голосе и неожиданно схватил меня за запястье, потянул к себе. Я хотела заорать, но крик буквально застрял в горле.

Нельзя шуметь.

Нельзя привлекать к нам излишнее внимание!

— Не бойся, — сказал Март. — Не бойся, это не больно. И недолго.

Ненавижу, когда так говорят! Хуже этого только «успокойся» и «не переживай».

Мы стояли теперь близко-близко, и я чувствовала исходящий от Марта сладковатый, даже приторный ягодный запах.

Наверное, он тоже пьян, и даже гораздо больше, чем я. Я знала, что так бывает, когда человека не сразу выдают шатающиеся движения или спутанная речь, а только эта острая, отчаянная сумасшедшинка в глазах, эта улыбка…

Где я уже могла видеть подобное?

Отец, вот где. Отец, когда я была ещё совсем-совсем маленькой, три года, или четыре, или пять… Он приходил с работы, очень поздно, обычно я уже спала, но иногда мы всё же пересекались в коридоре или комнате, и тогда он опускался передо мной на корточки, и я замирала, как суслик перед удавом, глядя в его зелёные, в задорную коричневую крапинку глаза.

Вот и сейчас замерла.

Я чувствовала злой колючий холод и давление металла на своих предплечьях, чувствовала кровь, тёплую, влажную, но не могла пошевелиться, сопротивляться — тоже не могла. Единственное, на что меня хватило — опустить вниз глаза и увидеть вспухшие крестообразные надрезы на моих руках — и его. Наша кровь, показавшаяся мне чёрной в сгущающейся ночной тьме, вытекала из ран, смешивалась — но не капала на деревянный дощатый пол, а будто таяла с лёгким серебристым дымком.

Март обнял меня одной рукой, той, что без кинжала, за спину, я чувствовала ледяное прикосновение его губ к шее, слышала, как он шепчет какие-то непонятные слова, в которых было слишком много шипящих и слишком мало гласных, и меня трясло так, словно земля вот-вот должна была разверзнуться и навсегда поглотить нас обоих и весь этот проклятый мир заодно.