Стальная маска (СИ) - Борик Пан. Страница 3

«Режь, руби, охоться! Быстрее, быстрее! Не дай пище убежать, не позволь им скрыться!»

Подобно волку он кинулся в погоню, задействовав четыре конечности. Уши его развевались на ветру, морда была запачкана бордовой кровью, а на одном из клыков застрял кусок уха. Плоть. Горячая плоть. Он хочет ещё, ещё! Витус слышал сердцебиение своих жертв, улавливал запах пота и духов, инородных в ноксианских лесах. Не прошло много времени, баронессы разделили участь своих мужей и даже сбежавший оруженосец, увы, больше не имеет возможность подать увольнительную.

Витус ощущал себя скверно: живот взбух, голову пронзали тысячу игл, кажется, каждый нерв накалился до предела. Горячая плоть больше не лезла в рот, от её избытка мальчика стошнило, и путь домой он провёл, передвигаясь на четвереньках, сверженный тремором. Его сущность будто бы противилась принятию природы, своего истинного Я.

На излюбленной Киндред поляне сидела Овечка, с тоской в глазах разглядывая «Предсмертный шёпот». Волк покоился рядом, смиренно возложив голову у её ног, и пребывая в полудрёме. Витуса она услышала ещё издалека; но не придала значению сбитому дыханию, быстро бьющемуся сердцу. Сын выполз из-за дерева, облокачиваясь о толстый ствол.

— М-мама…

Мальчик свалился наземь, будто стрелой поражённый; Волк встрепенулся, ринулся к Витусу, Овечка схватилась за лук, в два прыжка оказалась рядом. Она глядела в лицо сына и не верила своим глазам…

***

Укутав сына в тёплую шкуру, мать беспокойно осматривала отпрыска; каких либо новоявленных патологий замечено не было, а вот ужасный жар беспокоил Овечку. Она тыльной стороной ладони прошлась по щеке мальчика, неловко словила его пальцы, прижимая к губам. На её плечо легла голова Волка, он щёлкнул зубами, дал понять, что хочет поговорить. Они уединились, но отходить далеко от лежанки не стали.

— Даже самая лучшая сказка познаёт горечь финальной сцены.

— Оставь философию поэтам, тебе, мой милый Волк, она не к лицу.

— Тогда скажу прямо: скрываться дальше невозможно, пришло время прощаться.

Овечка понурила плечи, перевела взгляд на Витуса; мальчик бредил, возможно, именно сейчас его душа сражается за место под солнцем, за право жить.

— Верно, — прошептала мать, — я должна было сделать это раньше, намного раньше…

— Сделай это сейчас, отправь его к людям, к барону, в Ноксус.

— К этим чудовищам?

— Говорит охотница за душами. Скольких пронзили твои стрелы, милая Овечка?

— Мы найдём другой вариант, покинем здешние земли….

— Тихо! — прорычал Волк, оскалив пасть, вытянув шею; всполохами блеснули глаза. — Мы здесь не одни.

Прыжок. Незнакомец камнем достиг земли, тут же резким ударом меча выбил из рук Овечки лук. Он двигался с удивительной скоростью, несвойственной ни одному человечку грацией. Волк прыгнул на противника, и прежде, чем успел понять, что произошло, осел на землю, сверженный мощным ударом в мозжечок. Хищник распласталось под ногами гостя, чьё тело было гибридом человека и ворона: конечности, точно широкие листья, покрывались перьями; в глазах блестели лазурные огоньки, разгораясь яркими всполохами. Лезвие его клинка очертило в воздухе восьмёрку, овечка попятилась назад, с каждым шагом гостя напрягаясь всё сильнее.

— Какое очаровательное личико скрывалось за маской, — губы Ворона расплылись в широкой улыбке, судя по его лёгкому шагу, он чувствовал доминирование.

«Говорить! Не важно что, главное, говорить, тянуть время!» — Овечка пятилась назад, не подавалась нахлынувшему страху. Обезумевший принц, отпрыск королевского рода, не достоин видеть Киндред сломленными, просящими о пощаде. Впрочем, если мольба о пощаде поможет ей сохранить жизнь Витуса, мать сможет пойти и на такое. Волк проскулил; силы медленно возвращались к нему.

— Юный принц, вы потерялись?

— Нет, нет, нет… — протараторил Ворон, плавной походкой сокращая дистанцию; огоньки его глаз имели хаотичность, резкость. — Наша встреча, моя милая, не что иное, как подарок судьбы. Ох, сколько лет я не видел твоего изящного стана…

— Как и подобает благородному принцу, тебе следует восхвалять стан своей жёнушки, а не засматриваться на прелести других.

«Ну же, поднимайся Волк, поднимайся!» — Соратники встретились глазами, всполохами огоньков обжигающе изучали противника. Вот сейчас, момент, ну же! Им нужна лишь секунда, чтобы скооперировать свои действия и научить наглеца манерам. Овечка выпятила грудь, расставила ноги…

— Моя матушка не может оправдать роль жены, но ты…будешь прелестно смотреться на моём ложе. Или тебя заводит совокупление на вонючих шкурах в грязном лесу? Тогда отнимай подстилку у своего отпрыска, и я сделаю тебе ещё одно дитя!

— Ты знаешь…

— О мальчике с судьбой охотника, родившегося от ноксинского барона? Знаю, пусть вы и скрывали его хорошо, даже слишком.

— Как видишь, он выжил.

— Выжила и девочка, поражённая твоей стрелой. Какого это, знать, что твой выстрел не достиг цели? Он ослабил её, сделал калекой.

Порыв ветра. Один пропущенный удар сердца. Волк рывком набросился на гостя, но тот схватил его за шкирку; клацающие клыки были в миллиметре от лица принца. Овечка воспользовалась оказией, рывком подняла лук и, натянув тетиву, поняла, что всё тщетно. Ворон был слишком силён даже для Волка; её напарник распластался под его ногами с вывернутой лапой; морда его искажала ярость; у горла покоилась сталь.

— Глупо, очень глупо. Я ищу смерти восемь лет. Восемь долгих лет я мечтаю быть убитым, избавиться от проклятья! — принц сорвался на крик, недавно сладкий голосок исказила злоба.

Овечка силилась найти выход из патовой ситуации, но каждая из представленных развязок заканчивалась смертью соратника.

— Так ты отвечаешь на добро, встречая старого друга?!

— Ты пришёл сюда с целью, не для разговоров, — внезапно охотницу осенило. — Говори, что тебе надо.

— Ты. Мне нужна ты. Я отведу тебя к Матери, а мальчика отправлю к отцу. Всё, Киндред, игры кончились.

Ворон отпустил лапу Волка, тот оскалил клыки, отпрыгнул, приземляясь за спиной у напарницы. В воздухе чувствовалось напряжение, точно раскалённый уголь, что держат у кожи. Овечка не стала смотреть в глаза соратника, понимала: он разделяет мнение принца, но, несмотря на это, будет стоять на её стороне до конца. Жизнь и смерть, ярость и покой, злость и умиротворение.

— Хорошо.

— Хорошо?! — взревел Волк. — Ты прятала его столько лет, а теперь…

— Да, Овечка, советую хорошо подумать.

Повисло молчание. Мать глядела на своего сына: объятого жаром, слабого, измождённого. Материнское сердце кричало, но глас рассудка подавлял любые протесты. Ворон был прав, пришёл час прощания, время сжигать мосты. Она опустила лук, положила ладонь на голову Волка.

— Обещай, что он не станет ни в чём нуждаться и крови проливать не будет.

— Он будет жить рядом с отцом, ноксианские бароны редко нуждаются в чём-либо. А что до крови…время покажет, как сильно ты повлияла на мальчика, — гость замолчал, но лишь на секунду, смиряя взглядом Киндред. — Матерь будет ожидать вас в мастерской, советую не задерживаться.

С этими словами Ворон взмыл ввысь: ловко, грациозно теряясь в кронах деревьев. Волк ничего не сказал, Овечка воздержалась от комментариев. Киндред подошли к Витусу, склонились над его бессильным телом. Сердца обоих предательски сжались.

***

— Мой маленький мальчик, моё проклятье…

Овечка сжала ладонь отпрыска, со всей нежностью, поднося к губам. Даже Волк, не любящий сентиментальностей, почувствовал давящую атмосферу расставания. Пусть Киндред знали об этом, но не желали принимать правду, прощаться с несбывшимися мечтами, наивными надеждами на светлое будущее. Охотница, по воле Матери забирающая души смертных, — мать ребёнка? Нелепо!

— Я обещал научить Витуса выслеживать кабанов…

— Волк, ты впервые назвал его по имени, надо же, тебе не чужда сентиментальность.

Хищник не стал возражать; склонил голову, дотрагиваясь тёплой шеей до торса мальчика. Тот открыл веки; его грудь беспокойно вздымалась, казалось, лёгкие юнца не справляются с задачей. Мыльным взором он глядел на мать, на блестящий нож в её ладони; ранее он был покрыт ржавчиной, зачем же она его очистила? Мысли Витуса превращались в вермишель, никак не хотели связываться в логичные выводы; казалось, время вокруг мальчика растягивается, шум в висках мешает сосредоточиться на калейдоскопе однообразных картинок.