Неопознанный взрыв - Карасик Аркадий. Страница 35

Ничего удивительного не произошло, уговаривал сам себя сыщик, разве мало ты похоронил друзей, погибших от руки преступников, разве не носишь на себе отметины, каждая из которых могла стать последней в твоей жизни? Хрупкая женщина — очередная жертва. Осиротевшие дети разделят судьбу своих сверстников в той же Чечне, либо в Таджикистане, либо в Грузии, либо в больной, страдающей России…

Хватит ныть, сыщик, мысленно прикрикнул на себя Панкратов. Не плакаться нужно, а работать. Без скидки на инвалидность и болячки, неустроенность и пенсионную нищету.

К назначенному часу появления Ступина Андрей с»умел переболеть и перестрадать. Теперь он напоминал туго сжатую пружину, на которую поставлен «ограничитель». Плохо придется тому, кто наступит на чеку этого «ограничителя»…

— Как дела, напарник?

Ступин так и лучился довольством, благожелательностью. И это, как всегда, вызвало у Андрея раздражение, появилось нестерпимое желание нагрубить, осадить «барина».

Пересилив себя, он деловито и максимально сухо передал свой разговор с Натальиной. Без ненужных деталей и эмоций — самое главное. Положил на стол список из четырех фамилий, одна из которых вычеркнута черным, траурным фломастером. Две — красным пунктиром.

— Перспективная бабенка, — оживился Аркадий. — Зря ты её вычеркнул. Встречусь, поковыряюсь — авось, достану полезное…

— Уже не поковыряешься, — угрюмо перебил Панкратов. — Натальина погибла…

Ступин озадачено повертел головой. Будто узел слишком туго повязанного пижонистого галстука давил на кадык.

— Значит, убрали?… Ничего не скажешь, профессионально работают стервецы…

Фраза переполненена барским равнодушием. Словно речь идет не о живом человеке и её детях, а о дождевом черве, растоптаном «стервецами». Именно «стервецами», другого названия для преступников, Ступин не подыскал.

— Вот, что, Аркадий, — напряженным тоном перебил его Панкратов. — Пора тебе впрягаться в работу. Не знаю, чем ты сейчас занимаешься и знать не хочу… Раскрути-ка, миляга, любителя денежек. А я займусь дамочкой, сидящей на шее престарелых родителей.

Андрей ожидал возражений, ссылок на крайнюю занятость более важными делами, но Ступин неожиданно легко согласился.

— Не возражаю, — аккуратно переписал он в изящный блокнотик адрес Коврова. — Только сделаю это не сам — Николай Николаевич знает меня от ног до головы и обратно… Помнишь, рассказывал про одного генеральского подхалима?

— Колокольчиков?

— Он самый… Ну, и память же у тебя, дружище — позавидуешь…

— Не жалуюсь, — сдержанно отреагировал на комлимент Панкратов. — И как же ты мыслишь его использовать? Судя по описанию — бездарный болтун, способный все испортить.

— Гавнист до невозможности, даже французские духи, которыми он буквально обливается, не спасают от дерьмового аромата, — согласился Аркадий. — Но парень рвется в бой, мечтает о премиях и наградах, поэтому сделает все, что я скажу… Попрошу генерала — нацелит своего лизоблюда… А ты как собираешься охомутать Ковригину? Знаю, отлично знаю вертлявую дамочку, как бы она сама тебя не охомутала… Танюха далеко, а ты мужик горячий…

Панкратов сдержанно улыбнулся. Дескать, там будет видно, кто кого «охомутает». Упоминание о Тане, будто безжалостно сдернутая с заживающей раны повязка — резкая боль пронизала все тело и добралась до сердца…

В посольском табели о рангах Гаревич числился невесть каким секретарем не то по культурным связям, не то по экономическим вопросам. Точно он сам не знал, ибо его это мало интересовало. Главное — дипломатическая неприкосновенность, самая надежная «крыша» из всех, какие придуманы для разведчиков его ранга.

Проживал резидент не в посольских домах — в рядовой московской квартире из трех комнат. Но работал только в двенадцатой комнате. Это если говорить про официальную работу. Неофициальная — встречи с нужными людьми — проходили дома.

В этот пасмурный вечер помощник ввел к боссу Штыря.

Конечно, встреча с замаранным многими преступлениями уголовником — не самое безопасное занятие для дипломата. Засекут — персона нон грата, и — пинком ниже пояса — в двадцать четыре часа покинуть страну.

Рискнул Гаревич пойти на опасную встречу по двум причинам. Первая — боссов за океаном интересовало все связанное с портативной русской ракетой системы Иванчишина. Второе — разведчик уверовал в полный развал русской контрразведывательной системы. В случае нежелательных осложнений спасут — из-за рубежа грозно прикрикнут на слишком уж придирчивого «друга», прозрачно намекнут на могущий иссякнуть валютный родник. Русские мгновенно наложат в штаны, завиляют облысевшим хвостом и пойдут на попятный. Этим все и закончится.

Поэтому Гаревич спокойно воспринял просьбу бандита выслушать его.

Когда, часто сморкаясь и вздыхая, в кабинете появился Штырь, резидент сидел в кресле, прикрыв глаза безресничными веками, и размышлял о новых шагах, которые необходимо предпринять для поисков генерала Иванчишина.

Третее по счету появление в Москве Боба может завершиться отзывом проштрафившегося разведчика. Степану Витальевичу не улыбается пенсионная перспектива с выращиванием цветов на принадлежащей ему ферме.

— Желаю здравствовать, — с медвежьей грациозностью поклонился Штырь, лихорадочно выискивая в замутненном блатным жаргоном мозгу слова, приличествующие торжественной обстановке. — Как спалось?

— Появился? — не открывая глаз, спросил Гаревич.

Штырь растерялся.

— А как же — появился… Аж с лица сбледнул, как прислали вашу маляву. Пехом пер от самого Митино…

Гаревич с изумлением поглядел на существо, присвоившее право именоваться человеком. Обычная горилла, только со значительно уменьшенным мозгом.

— Я не о тебе… Посланец Пуделя появился?

Облегченная улыбка осветила звероподобное лицо Штыря. Оказывается речь шла не о нем.

— Не, ничего не знаю… Я по другому пришел…По важному…

Поминутно запинаясь, стараясь избегать блатных выражений, Штырь поведал о сыскаре, похоже, расколовшем лярву из института. Как бы она не навела ментов на нужного Гаревичу фрайера. Станут пасти — беда

— Кто — сыскарь?

— Мент дерьмовый — Панкратов… Его ещё Пузан хотел замочить… Жаль — не получилось, вывернулся, падло…Базарил с бабой на Савеловском, моя шестерка подслушала…

— Что за баба?

Лицо Штыря расплылось в довольной улыбке.

— Не штормуй, босс, нет бабы…

— Как это нет? Уехала?

— Ага, уехала… Замочили мои парни, сбросили с этажа башни… Ништяк, и до мента доберемся, помомнит сявка Пузана…

Гаревич медленно поднялся. Вид его был страшен: лицо покрылось красными пятнами, скрюченные пальцы рук потянулись к горлу уголовника.

Штырь отшатнулся.

— Бандюга! Убийца! Да как ты посмел без моего разрешения? Понимаешь, обезьяна, что наделал? Уголовка вцепится в нас своими клешнями — не вырваться… Знаешь, что я с тобой сделаю, пень гнилой?

Гаревич сам никогда никого не убивал лично — подсылал убийц, это было, и не раз, но себя не кровавил. Не потому, что трусил, нет, — просто считал: в разведке у каждого — свои обязанности. Убийство — не только крайняя мера, но и мера опасная. Выйдет на резидента уголовный розыск — конец карьере, не спасут ни грозные окрики из-за рубежа, ни дипломатическая «крыша». Ни одно правительство не вступится за разведчика, уличенного в причастности к уголовному преступлению, там более — к убийству.

Остается надеяться, что Штырь пришел незамеченным — за ним не идут агенты уголовного розыска.

Успокоившись, резидент бросил в рот таблетку, занял прежнее место в уютном кресле.

— Сидеть! — выдохнул, будто обращаясь к выдрессированной овчарке. — Кому сказано?

Штырь сел на краешек стула. Он ничего не понимал. Напросился на прием к боссу, надеясь на благодарность и «премию». А что получилось?

Гаревич снял трубку телефона и набрал номер офиса Кавказца. Личный, минуя секретарей и помощников.

— Господин Годенко? Здравствуйте, — говорил четко, но быстро, не допуская возможности ответов. Кавказец успевал только мемекать. — Прошу срочно, очень срочно прибыть ко мне. Адрес вам известен. Жду.