Киммерийский аркан (СИ) - Боровых Михаил. Страница 7

Те, кто в самом деле любил царевича, и считал себя его другом посыпали головы землей и пеплом из костров.

Караван Карраса остановился на чуть всхолмленной местности, у пересечения двух небольших рек, Он тянулся на несколько миль, дробясь на отдельные лагеря.

Походные шатры, крытые телеги и простые шалаши, сделанные из нескольких жердин и кусков изношенной материи, тянулись всюду, куда хватало глаз.

По сути это был город, размерами не уступавший многим славным городам на Юге, но раз в несколько недель этот город снимался с места и перемещался степными шляхами, пока не находил новое место.

Сейчас под руководством царского распорядителя, старого раба-кхитайца, жители передвижного города принялись организовывать великую тризну.

Умельцы-ремесленники сделали из дерева и глины куклу в рост человека и придали ей удивительное сходство с погибшим сыном кагана. Они облачили куклу в лучшие одежды и вложили ей в руки длинный тяжелый меч. В настриженные с конской гривы волосы куклы они вплели цветы.

Шаманы-гирканцы пели и плясали вокруг куклы, пока не пали в изнеможении. Тогда им поднесли вина и хлеба, и они принялись пировать прямо тут.

Молодые мужчины отправились к ближайшей роще за деревом больших помостов и дровами для костра.

Застучали топоры, тяжело рухнули на землю вековые деревья, и врываясь копытами в землю тяжелые тягловые кони потащили поваленные стволы. Меж тем дети и подростки постарше собирали вязанки хвороста из ветвей и кустов, которые тут же рубили короткими ножами, которые полагались в подарок каждому киммирай на девятый день рождения. На восемнадцатилетние киммирай должен был получить длинный меч, если оказывался достоин его носить.

Вздыхая и воздевая очи небу, кхитаец отсчитал полдюжины кувшинов горючего масла.

На вершине холма киммирай быстро сложили огромный костер.

В то же время низкие, на ножках всего в два дюйма, столы из богатых шатров и просто доски укладывались там, где вечером будет пировать племя.

Сегодня будут поминать чистокровного киммирай, сына кагана, а потому рабам, данникам-гирканцам, полукровкам из рядов сыновей ночи и чужестранцам не место у пиршественных столов.

Киммирай резали скот, кипятили воду в котлах, месили тесто в тазах.

Слуги кагана несли бесчисленные бурдюки, кувшины и бочонки вина.

Сегодня все упьются до беспамятства.

Грим с интересом наблюдал за этими приготовлениями.

Чем-то они очень походили на обычаи, принятые у него на родине.

Но смысл некоторых действий он не понимал. Например, чему должны служить два столба, установленные среди погребального костра?

В лагере царило странное оживление.

Предстоял, несомненно, праздник, но праздник, посвященный горю, а не радости.

В табунах отловили и привели девять буйных, сильных коней, которых привязали неподалеку от кострища.

Всюду расстилали ковры и войлоки, складывали дрова для костров.

Каррас не показывался народу. Все приказы его передавались через кхитайца.

После полудня отыскали Дагдамма, который оказался не вполне трезвым, но все же стоял на ногах и говорил, как будто разумно.

Каган приказал ему явиться к себе, и отец с сыном о чем-то долго разговаривали.

Наконец, вечером все было готово.

Пиршественные столы ломились от яств, а на костер водрузили изображение Конана, сработанное с таким мастерством, что Грим невольно вздрогнул, поразившись сходству.

Самого Грима, хотя он и был чужак, не изгоняли. Снова спасибо священному коню — подумал асир и улыбнулся в бороду. Не состоявшаяся казнь как будто пробудила в нем интерес к жизни, но пока еще не в полной мере.

Он занял уже привычное место — в нескольких шагах от шатра кагана. Глупый белый конь, сытый и усталый, стоял спокойно, не стараясь никого укусить, или напакостить иным образом. Хранитель сидел рядом, держа в руке веревку, накинутую на шею священного животного.

Грим был одет в подаренные ему нарядные вещи, но вооружен только своим коротким мечом. Иное оружие надо было заслужить или попросту добыть в бою.

Из шатра вышел Каррас.

Вид его был нелеп, и какой-нибудь глупый чужак, ничего не знавший об обычаях киммирай, пожалуй, рассмеялся бы при виде степенного немолодого мужчины, который обрил себе голову, оставив лишь одну длинную прядь у лба, лицо и руки вымазал пеплом и шел босым.

Но киммирай при виде кагана, погруженного в глубочайший траур, взвыли пронзительными голосами, полными тоски.

Старухи взялись причитать без слов.

Женщины плакали, большинство — искренне.

Мужчины выли волками.

Каррас взошел на свой помост. Он не принял обычной для него позы, не сел, подвернув ноги, а опустился на колени. Потом он упал ниц. Подскочили телохранители, и подняли кагана.

Это был ритуал, на самом деле его не поразила слабость, но выглядела сцена удивительно искренней.

— Где старший сын мой, Конан? — спросил Каррас, обводя взглядом собравшихся так, будто на самом деле рассчитывал увидеть в их рядах своего сына.

— Вот твой сын! — кричали из толпы, указывая лежащее на костре изваяние.

— Где сын мой, Конан? — повторил свой вопрос каган.

Трижды повторял он свой вопрос и трижды получал ответ, пока наконец не обернулся к погребальному костру.

— Сын мой! — вскричал каган. — Что случилось с тобой?

И старый жрец-киммирай, наследник древней мудрости друи, ответил голосом глухим и страшным.

— Чародейка Айрис выпустила мою кровь, Доржа-хан сожрал мое сердце. Три года блуждала тень моя по степи неупокоенной.

— Мы успокоим твою тень, и ты сумеешь взойти в небесный чертог героев. Я клянусь тебе в этом, сын мой, Конан. Твоя очередь, Дагдамм, выйди и отправь к брату верных скакунов, чтобы легко скакал он по всем девяти небесам.

Полуобнаженный Дагдамм с кривым ножом к руке, подошел к коням.

Он схватил саврасого за гриву, и перерезал ему горло. Хлынула кровь, животное забилось и стало заваливаться набок. Остальные кони испуганно заржали, но их держали крепко. Еще восемь раз вздымался нож Дагдамма и еще восемь туш одна за другой рухнули к подножию холма.

Царевич был весь с ног до головы залит кровью, бешено горели глаза на измазанном алым лице.

Дагдамму подали топор, и он обезглавил коней так же одного за другим.

Потом его люди отнесли головы и возложили их на костер, а туши потащили дальше. Мясо будет зажарено, сварено, запечено, потушено и приготовлено любыми другими способа и съедено во время пиршества.

— Теперь моему сыну есть на ком скакать. Кто же будет стеречь его покой?

К Дагдамму подтащили старого волкодава с облезлой шкурой. Некогда это был могучий зверь, но сейчас он еле волочил ноги от дряхлости и только тоненько взвизгнул, когда Дагдамм пронзил его грудь.

Пса тоже положили на костер.

— Кто будет служить моему сыну, кто подаст ему чашу кумыса, кто снимет с него сапоги, кто сварит для него пищу?

Воцарилось молчание. Киммирай обычно не приносили в жертву людей, кроме исключительных случаев, связанных с большой войной или эпидемией, и ограничивались тем, что сжигали чучела, изображавшие слуг. Но потом раздался старческий голос.

— Великий господин, разреши мне уйти вместе с твоим славным сыном на небеса!

Вперед шагнул согнутый старостью раб-вендиец. Всех прочих рабов погнали из лагеря, но этому разрешили остаться ввиду близости его к семье кагана. Старый Пурушта был слугой Конана и Дагдамма, когда они были малыми детьми, и ходил за ними внимательнее любой няньки.

— Великий каган. — с трудом опустился на колени Пурушта. — Окажи мне честь, дай мне уйти с Конаном!

— Да будет так. — кивнул Каррас. — В знак благодарности за твою службу, мы окажем тебе особую милость. Ты ляжешь на костер уже мертвым.

— Я твоя жертва, великий каган, пусть сбудется реченное тобой. Правь же девяносто девять лет, мой повелитель.

Пурушта проковылял к Дагдамму.

Царевич положил огромные руки ему на голову. Те, кто стоял близко, разглядели в глазах Дагдамма смятение. Он не хотел убивать своего слугу, который бинтовал его первые раны и рассказывал ему на ночь сказки. Но Пурушта шепнул что-то, и Дагдамм закрыл глаза, а затем в одно движение сломал тонкую шею.