Злая Русь. Зима 1238 (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич. Страница 15
— Бей!!!
…Таран получился удачным — в одночасье мы ссадили на лед под две сотни поганых, потеснив назад массу остальных. Хотя бы в чем-то я был прав — нам противостоят половцы! Легковооруженные конные лучники, действительно опасные на расстояние, но без шансов уступающие нам в лобовой сшибке… Как воеводе, мне удалось в полной мере реализовать все наши преимущества — нанести внезапный для противника копейный удар, от которого степняки уйти не успели, и навязать бой на относительно узком участке речного русла, лишив врага свободы маневра!
Но если кто-то рассчитывал, что кипчаки не будут сражаться, что они не представляют гридям угрозы в сече — тот сильно заблуждался. Обреченные драться, не видя для себя спасения в бегстве, степняки яростно накидываются на нас, стремительно рубят саблями! И их легкие клинки сверкают молниями, высекая искры из брони русичей, с отчетливом треском вышибая щепу из щитов!
Свое собственное уязвимое место — открытое лицо, защищенное лишь «наносником» шлема — я вынужден из раза в раз прикрывать щитом, отвечая на атаки ворогов едва ли не вслепую. Уже дважды мне зацепили правую руку повыше предплечье — но оба раза кольчуга удержала вражескую сталь, хотя мышцы от ударов будто онемели…
В очередной раз слепо рублю навстречу — и вдруг ощущаю сильное сопротивление, от которого аж в пальцы отдало болью! И в этот же миг слышу скрежещущий хруст сломанного клинка… Чуть приопустив щит, я успеваю увидеть, что противник принял мою атаку на стальной умбон собственной защиты (не так и много щитов у половцев, но они есть)! Внутри все обрывается, леденеет; я как смог, закрываю щитом правую часть корпуса, лихорадочно нашаривая пальцами рукоять подвешенной к седлу булавы… И тут же пропускаю мощный укол в живот слева!
Кольчуга колющей атаки бы не выдержала — а вот ламеллярные пластины устояли. Охнув от чувствительного толчка, одновременно с тем я наконец-то нашарил пальцами рукоять пернача! И, сдернув его ременную петлю с седельного крюка, с яростью обрушил шипастое навершие на голову кипчака! А он как раз провалился в удар, поспешив уколоть в открывшуюся под моим щитом брешь, и не успев закрыться собственным… Булава задела висок степняка по касательной — но этого хватило, чтобы мой враг безмолвным кулем вывалился из седла под копыта своего же жеребца!
…И вновь с обеих сторон щедро сыплются удары, и вновь трещит мой щит под рубящими его клинками, и вновь я едва ли не вслепую отвечаю, нанося тяжелые удары пернача… Половцы не единожды достают мою голову — но сталь шлема и кольчужная бармица пока успешно держат их атаки. Хотя перед глазами уже все начинает плыть и темнеть, да в черепушке все сильнее шумит… И радуюсь я лишь тому, что и по правую, и по левую от меня руку на врага напирают соратники. Будь иначе, и кипчаки однозначно бы меня зарубили, обойдя с флангов — никакая броня бы не спасла! Правда, где-то на задворках сознания бьется поганенькая мысль: «отступить, дать себе передохнуть, прийти в себя»… Но в строю всадников меня крепко держит понимание того, что выйди я из схватки, и в образовавшуюся с моим уходом брешь тут же полезут степняки, нанося русичам удары с менее защищенных боков…
В какой-то момент я вдруг осознал, что крепко колебались обе сражающиеся стороны. И на пределе сил напирающие, теснящие половцев гриди, утомившиеся уже драться в своих тяжеленных бронях, и поганые, неспособные сдерживать яростный натиск бронированных всадников, неся при этом значительно большие потери… И возможно, именно последних, самых тяжелых мгновений схватки, когда казалось, что уже не поднять руку для очередного удара, что враг вот-вот найдет брешь в твоей защите и срубит тебя — мгновений, пережитых исключительно на характере… Возможно именно их хватило, чтобы пересилить врага, чтобы морально выстоять в тот миг, когда он сломался!
А может, монгольский командир видя, что его отряд буквально перемалывается под ударами булав, чеканов и клинков орусутов, решил отвести людей на безопасную дистанцию, и таки расстрелять наших коней… В любом случае, враг неожиданно подался назад, ускоряясь с каждым мгновением — оставив меня оторопело смотреть прямо перед собой! Но тут же я бешено закричал во всю мощь легких, срывая связки — будто десятком секунд ранее не держался на последнем напряжение сил:
— Вперед!!! Надо догнать их — иначе лошадей постреляют!!!
Вообще-то маневр степняков более всего похож на ложное отступление — но просто неоткуда взяться второму отряду, что ударил бы сейчас нам во фланг! Да, подобные приемы Субэдэй практиковал и на Калке, и в Котманской долине в Грузии — но ведь не в лес же, растущий по берегам Прони, ушли всадники монгольского кюгана? Нет, это очевидное отступление с целью оторваться от нас, да перебить жеребцов стрелами… Видать, до задних рядов половцев наконец-то дошло, что им нужно разворачивать коней, а не напирать в спины соратников! Или все-таки тысяцкий поганых отдал конкретный приказ…
Вот только вряд ли ведомо отступающим, что впереди их ждут полоса «чеснока» и залпы арбалетных болтов!
— Не отставай, братцы, нужно добить их!
Татары, оправдывая мои самые худшие ожидания, быстро отрываются от погони, одновременно с тем начав активно стрелять… Но тут впереди раздается оглушительный конский визг, и мои губы сами собой исказились в свирепой усмешке: добрались, значит, вороги до рогулек железных! Сейчас там наверняка образовалась каша мала из животных, уже упавших со всадниками на лед, и врезающихся в них наездников, не успевших затормозить! А из-за деревьев уже бьют по ворогу вои Микулы, вооруженные самострелами — залпами бьют по незащищенным никакой броней кипчакам! Между прочим, шиты арбалетные болты пробивают едва ли не насквозь…
В подтверждение моей догадки улепетывающие татары сильно замедлились, некоторые вновь стали разворачиваться к нам — а над рядами гридей вдруг раздалось неожиданно дружное, громогласное:
— С нами Бог!!!
Я не поспел крикнуть вместе с соратниками, прошептав их клич одними лишь губами — а навстречу мне уже рванул половец, яростно оскалив рот и заходя с правой стороны…
Противник выставил вперед руку с зажатой в ней саблей, очевидно намереваясь нанести колющий удар — наверняка действует, отчаянный… Но в тот миг, когда мы уже практически поравнялись, и я уже начал атакующее движение булавой — с оттягом, из-за спины — нервы у врага сдали, и он в последний миг попытался закрыться саблей! Останься у меня мой клинок, и ворогу удалось бы защититься… А так древко тяжелой булавы буквально рухнуло на сталь, провалив блок противника — в то время как стальное навершие врезалось в лицо страшно закричавшего от боли поганого!
— Бе-е-е-е-й!!!
…Оставшаяся схватка вылилась в уже избиение сгрудившихся, скученных татар, зажатых между перемалывающими их гридями с одной стороны, и широкой полосой «чеснока» с другой. К тому же каждый арбалетный залп бойцов Микулы находил свои цели среди густой толпы степняков… И наконец, умница Кречет принялся громко кричать на половецком:
— Сдавайтесь! Сложите клинки и сдавайтесь! Пощадим!!!
И ведь начали же сдаваться, начали! Полторы сотни кипчаков побросало оружие, порубив наиболее отчаянно беснующихся десятников-монголов, в исступлении хлещущих своих нукеров плетьми… Впрочем, даже монголы в большинстве своем разумно побросали на лед сабли и палаши вслед за более разумными и догадливыми подчиненными!
Да, полторы сотни татар сдалось в плен. И еще пять с половиной сотен погибло под стрелами конных лучников Ждана, арбалетчиков Микулы, копейного тарана гридей, во время бегства, наткнувшись на «чеснок» — и наконец, во время яростной, бескомпромиссной сечи! Лишь окончательно выйдя из схватки, я осознал, насколько же мне плохо после боя, как болит словившая несколько ударов голова… С трудом покинув седло Бурана, я отошел в сторону растущей едва ли не у самого берега березы, после чего облокотился на ее ствол, жадно вдыхая чистый, свежий морозный воздух. Во время боя этого не замечал — но сейчас осознал, насколько же тяжелым был густой смрад свежей крови и раскроенных внутренностей… На контрасте аж замутило… Но я быстро собрался, понимая, что сейчас не время уступать своим слабостям. Совсем не время!