Мечта империи - Алферова Марианна Владимировна. Страница 19

Манлий уговаривал свою любимую ученицу остаться в Афродисии и предаться искусству душой и телом. Самозабвенно. Как предаются только искусству, да еще разврату. Она уже готова была согласиться. Но потом будто тихий, но настойчивый голос позвал ее. Это Рим ждал ее возвращения. Ни один город не был хорош для Марции, даже роскошный, населенный бесчисленными статуями Афродисий. Только Вечный город. И она вернулась. Рим почти сразу же потребовал от нее жертвы. Она вышла замуж за банкира Пизона, хотя не испытывала к Пизону никаких чувств. Но когда выходишь замуж за банкира, не о чувствах думаешь – о деньгах. Пизон говорил о деньгах вдохновенно. И еще он трахался со всеми служанками в доме, не находя нужным это скрывать.

Марция не любила вспоминать о Пизоне. Но почему-то вспоминала постоянно.

Сейчас она пила вино и рассматривала стоящую на деревянном помосте глыбу мрамора. Обтесанная вчерне, она уже содержала намек на форму. Угадывалось стоящее вертикально человеческое тело. Отставленная в сторону нога. Гордо откинутая голова. Стоило прищурить глаза, и можно было угадать нечто большее.

Марция поднялась и, держа чашу в руках, обошла каменную глыбу. Инструменты лежали в ящике, ожидая, что она возьмет их в руки. Марция медлила. А если так и оставить глыбу? Не человек, но намек на человека, не лицо – но лишь едва угадываемые скулы, резкий прочерк носа, будто залепленные воском глазницы. Лишь высокий лоб отчетливо и мощно выламывался из камня. Красивый лоб. Красивая голова. Марция отставила чашу и, встав на скамейку, погладила незавершенную статую по плечу, будто пыталась под слоем мрамора нащупать упругие мускулы гладиатора. Статую Вера заказал ей Римский исторический музей. Гладиатор, выигрывавший трижды Большие Римские и дважды Аполлоновы игры, должен быть увековечен в мраморе.

– Неплохое начало. Но смотри, не ошибись, не затащи и этого гладиатора к себе в койку, – раздался за спиной насмешливый голос.

Марция вздрогнула всем телом и медленно, стараясь унять охватившую ее дрожь, обернулась.

Перед ней стоял невысокий крепко сбитый молодой человек. Лицо его с черными выпуклыми глазами и крупным ртом было почти красиво, если бы… Марция так и не смогла понять, что же портит лицо незнакомца, потому что он улыбнулся, и первое неприятное впечатление исчезло. На госте было новомодная двуцветная сине-белая туника и открытые греческие сандалии с узорными ремешками.

– Как ты сюда попал? – она не нашла нужным придать своему голосу хоть каплю любезности. – Терпеть не могу, когда приходят без спросу!

– Надеюсь, ты простишь своего давнего и самого горячего поклонника…

– Кто ты? – оборвала Марция его признания.

– Гай Бенит Плацид – это имя тебе что-нибудь говорит? Мой отец – Гай Гарпоний.

– Если твой отец банкир… – начала она неуверенно.

Нет, она ошиблась, того богача звали Гарпоний Кар, и он давно умер.

Бенит рассмеялся:

– Мой отец – штукатур из третьей центурии Римских художников стенной живописи и штукатуров. Звучит гораздо хуже, чем денежный мешок, не так ли?

Он явно намекал на Пизона, но Марция почему-то не разозлилась. Наглость этого типа ей импонировала. Она любила дерзких. А дерзкий и наглый – почти одно и то же.

– Ого, доспехи Цезаря! – Бенит подошел к деревянной кукле, облаченной в золоченый броненагрудник с замысловатым рельефом; потрогал висящий на поясе куклы кинжал с золотой рукоятью. – Хочешь изваять наследника в полный рост?

– Хотела. Но решила сделать только бюст.

– Наши желания всегда не совпадают с нашими возможностями. Я – маляр, а хотел стать скульптором.

– Одно время я занималась стенными росписями, – призналась Марция. – Но теперь оставила это.

– Что же тебе помешало? – Он взял резец и приставил его к незавершенной статуе Вера, будто отыскивал место, куда собирался всадить резец, как нож.

– Что ты делаешь? Положи на место! – крикнула Марция.

Бенит изобразил шутливый испуг и отступил.

– Так что тебе помешало расписывать стены? – Он вертел в пальцах резец все быстрее и быстрее.

Марция пожала плечами:

– Наверное, мой гений.

– Ты его видела?

– О нет. Ты же знаешь, со своими гениями встречаются лишь гладиаторы да избранники богов.

– Абсурд! Люди с творческой душой постоянно общаются с гениями. Если у них достаточно таланта, разумеется. – Он и не скрывал, что оскорбляет ее намеренно.

В этот раз Марция разозлилась.

– Убирайся, – прошипела она.

– Не смею ослушаться, – Бенит поклонился и шагнул к двери. – Но я не понимаю, почему ты сердишься. Может быть, тебе не нужны скульптуры? Может, мечтаешь о чем-то другом? Подумай об этом, если ты умеешь думать.

Когда дверь за ним закрылась, Марция сообразила, что этот наглый тип унес ее резец. Ее инструмент! Марция выскочила в перистиль, потом в атрий. Но наглеца уже и след простыл. Пока Марция звала Котту, пока тот примчался, на ходу отряхивая перепачканный мукой фартук, прошло несколько минут. Котта пустился в погоню, однако, как показалось хозяйке, без всякой охоты.

«Зачем Бениту резец?» – бормотала Марция, возвращаясь в перистиль и обходя вокруг маленького бассейна, по углам которого застыли в пляске мраморные сатиры. У одного из них оказалась отбита рука. Срубленная резцом кисть валялась на мозаичном полу – крошечная кисть человека… или ребенка… кто бы мог подумать, что ручка ребенка так похожа на ручку сатира, урода… Урода… Марция вздрогнула всем телом.

Детей не будет. У нее никогда уже не будет детей.

Наконец послышались шаги.

– Котта! – крикнула Марция.

Но появился не Котта. В перистиль, немного сутулясь и старательно растягивая губы в улыбке, вошел худенький юноша с бесцветным лицом, несоразмерно длинными руками и короткими ножками. На его уродливом теле пурпурная тога казалась почти издевкой.

– А, это ты, Александр. – Она попыталась улыбнуться, но при этом продолжался хмурить брови, а ноздри ее тонкого носа раздувались в ярости. – Один подонок разозлил меня ужасно. Так что не обращай внимания, если я буду ругаться вслух.

Цезарь смотрел на нее с испугом и восхищением одновременно.

– Пойдем в мастерскую, – продолжала она, наконец сумев изобразить улыбку, и взяла его за руку, не замечая, что лицо юноши залилось краской. – Я закончила твой бюст. Ты получился необыкновенно похож. Но при этом такой красавчик. Первый красавчик в Риме, с Марсом в глазах!

«Посадить Марса в глаза», – было любимым выражением Манлия.

«Любой урод сделается неотразим, если посадить ему Марса в глаза!» – любил повторять учитель.

– Август будет доволен. – Цезарь следовал за Марцией и смущенно улыбался.

– А ты?

– Боголюбимая Марция… – начал он и задохнулся, не зная, что еще сказать.

Она подвела его к закрытому покрывалом бюсту и, придав лицу торжественное выражение, сделала знак приготовиться. Цезарь замер, глядя на покрывало. Марция жестом фокусника сдернула ткань. Цезарь увидел своего двойника, лоб и щеки которого отливали голубизной, как и положено отсвечивать благородному афродисийскому мрамору. Бюст получился необыкновенно похож и в то же время красив, лицо дышало благородством.

– О, Марция, ты равна небожителям, – пролепетал юноша.

В ту же минуту что-то внутри каменной головы треснуло, и мрамор медленно, будто нехотя, принялся раскалываться надвое. Одна половина его осталась на постаменте, а вторая рухнула к ногам Марции. Цезарь отскочил. Лицо его посерело от страха, глаза бессмысленно выпучились. И тут за его спиной распахнулась дверь. Цезарь с визгом забился в угол.

На пороге стоял Котта.

– Ты догнал его? – спросила Марция, уже заранее зная ответ.

Котта отрицательно покачал головой. Тогда Марция схватила молоток и швырнула им в нерадивого прислужника. Но Котта ожидал вспышки гнева и вовремя скрылся за дверью. Молоток ударил в дверь и выбил узорную решетку. Цезарь испуганно вскрикнул, будто Марция метила в него.