Мечта империи - Алферова Марианна Владимировна. Страница 73
– Ты – подонок, Квинт. Сначала ты был вором и жуликом, и лишь потом сделался моим агентом.
– Я помню. Но разве подонок не может служить Риму?
– Ты не можешь понимать, что такое – благо Рима!
Ненужный получился спор. Мерзавец хорошо владел собой: Квинт знал, что живым ему отсюда не выйти, но делал вид, что ничего особенного не случилось. Квинт сам подписал себе смертный приговор, вообразив, что может служить Риму, не служа при том префекту претория. Корнелий Икел поднялся и шагнул к двери.
– Икел… – окликнул его Квинт. – Езжай сейчас в «Акту диурну». Опубликуй эту записку. Кто знает, может, ты еще успеешь.
– Прежде ты изображал дурака, Квинт. Это была твоя роль. И, надо сказать, ты неплохо справлялся. Но сейчас ты сделался настоящим дурнем. Прощай.
Префект запер дверь изолятора. Придется держать непокорного фрументария в карцере до тех пор, пока Икел сам не расправится с Трионом. А потом Квинта на дороге задавит машина, или кусок мрамора с фронтона упадет на голову фрументарию. Икел уже собирался лично отправиться в караульное помещение и вернуть гвардейца на его пост, как увидел, что навстречу ему бежит преторианец.
«Беда! – подумал Икел. – Случилось что-то непоправимое…»
Юний Вер, стоя у окна, видел, как трое подошли к дому. Отблески фонарей играли на бронзовых накладных орлах, на стальных шлемах. Он глазам своим не поверил. Преторианцы! Что им здесь надо? Он ожидал ударов в дверь и громогласного возгласа: «Именем императора!» Но было тихо. Один из преторианцев склонился над замком. Щелкнул металлический язык, выходя из паза, и дверь распахнулась.
Вер нащупал рукоять меча, стиснул до боли и отступил в нишу. Трое вошли. Луч фонарика скользнул по стенам. Совершенно бесшумно двое принялись подниматься по лестнице в спальню. Третий двинулся на кухню в поисках ненужных свидетелей. Вер вынырнул из ниши и грохнул преторианца кулаком в висок. Не издав ни звука, гвардеец повалился к ногам гладиатора. Тем временем, незваные гости уже не таясь обшаривали спальни наверху. Слышался грохот переворачиваемой мебели. Как будто Элий мог спрятаться в шкаф или под кровать. Вот глупцы! Ничего не найдя, преторианцы помчались вниз.
Юний Вер выступил из темноты:
– Не меня ли вы ищете, доблестные воины?
– Где сенатор? – рявкнул здоровяк, что был на полголовы выше Вера.
– А зачем он тебе? Чтобы убить?
Вместо ответа гигант ринулся на Вера.
Преторианцы в Риме не носят огнестрельного оружия. У гвардейца был только меч. А выходить с мечом против гладиатора было, мягко говоря, глупо. Вер отбил удар и тут же нанес два глубоких пореза на обеих руках гвардейца. Потом сделал выпад, делая вид, что метит в голову, мгновенно пригнулся и ударил по ногам. Лезвие чиркнуло ниже колен. Здоровяк осел на пол. Справиться со вторым оказалось еще проще. Преторианец сделал нелепый выпад, – и тут же его меч отбит, а острие клинка приставлено к горлу неудавшегося убийцы.
– Если ты хочешь дожить до приезда вигилов, то отвечай, кто велел убить Элия.
Гвардеец будто окаменел.
– Говори! – Вер надавил сильнее, и из-под лезвия потекла тонкая струйка крови.
– Требую адвоката, – просипел гвардеец.
– Я – твой адвокат и обвинитель в одном лице! Говори!
– Икел… – выдохнул гвардеец.
– Ну, теперь мы должны удержать волка, или он нас сожрет, – сказал Курций, выныривая из темноты и делая руками жест, будто в самом деле кого-то держит.
Под мощным ударом рухнула наружная дверь в атрий. И преторианцы – не меньше двух десятков – хлынули внутрь. Вер даже не пытался сопротивляться. Его и Курция повалили на пол, заломив руки. Освобожденный пленник Вера, держась за порезанную шею, шатаясь, попятился к двери.
Центурион, командовавший гвардейцами, заметил приколотый к плечу Курция значок вигила.
– Преторианцев тоже арестуйте, – приказал центурион. – Потом разберемся.
– Волк вырвался, – пробормотал Курций.
– Гладиатор Вер? – центурион преторианцев узнал своего пленника. – А где сенатор Элий?
– Сенатор всем нужен.
– Обыскать дом, – приказал центурион преторианцев.
– А в чем собственно дело?
– Только что убит Марк Мессий Деций Александр Цезарь. И в его убийстве обвиняют сенатора Элия.
Император смотрел на тело сына, распростертое на мозаичном полу перистиля и не двигался с места. Пурпурная лужа, как пурпурная тога, причудливой каймой окружала тело. Откинутая в сторону рука отсвечивала зеленым. На восковых пальцах блестели неестественно яркие пятна засохшей крови. Странная картина. Зеленоватая кожа, зеленоватая мраморная скамья. И пол – тоже зеленоватый. И вода в бассейне. И мраморный Силен – того же мертвенного оттенка. Лишь туника Цезаря и его кровь – бесценный пурпур. Два цвета. Пурпурный и зеленый. Друг подле друга – они необыкновенно ярки. Смешиваясь, они превращаются в серый, то есть отсутствие цвета вообще. Сейчас они еще кричат, пытаясь переспорить друг друга. Но вскоре они сольются в ничто. Воск растает, плоть сгниет, кровь смоют. Ничего не останется. Кроме боли, которая масляным пятном плавает на поверхности сознания, но не может проникнуть в глубину. Потому что осознать, что произошло, значит умереть от боли.
Центурион вигилов Марк Проб осмотрел тело убитого и подошел к императору. Красно-серая форма вигила почти не нарушала цветовую гамму картины. Руфин так и думал о происходящем – картина… Все сделалось плоским, утратило глубину.
– Его убили резцом скульптора.
Проб подчинялся напрямую префекту вигилов, являясь вторым лицом в префектуре ночной стражи. Но Руфину было все равно, кто перед ним: Марк Проб, или какой-нибудь рядовой следователь.
– Значит, Элий все-таки отомстил. – Руфин стиснул кулаки. – Найти его! Немедленно!
– Люди на его виллу уже посланы, – отвечал центурион.
Императору принесли складной курульный стул с пурпурной подушкой. Руфин сел, прикрыл голову полой тоги. Тога белая. Подушка – пурпурная. Опять картина не утратила цельность. Это хорошо. Надо сказать, чтобы все, кто заходит сюда в перистиль, надевали белое. Или зеленое, раз им не положен пурпур. Картину нельзя нарушить. Ни в коем случае нельзя нарушить. Главное – сберечь пурпур. Его нестерпимый, ни с чем не сравнимый блеск.
Проб вышел и оставил императора одного. Последнего Деция в Риме. Династия кончилась. Цезарь убит, а Элий – убийца. О боги, за что? Разве Руфин не просил у небожителей милости если не для себя, то для Рима? Элий убил Александра резцом Марции. Как мальчику было больно! Почему не мечом? Ведь Элий – бывший гладиатор и владеет мечом превосходно. А резец подошел бы какому-нибудь члену шайки из предместий…
Невыносимо думать, как Александр мучился, умирая.
Брут, Торкват… Они сами казнили своих детей, не дрогнув, не проронив слезы. Но что толку, как заклинания, твердить имена древних, если сам ты мягок и слаб, если сам ты корчишься от боли.
Мой мальчик, тебя больше нет на земле со мной…
Два вигила ввели Юния Вера в комнату для допросов, усадили на стул и ушли. Вер сидел не двигаясь, глядя в одну точку.
Он хотел спасти Элия и уличить Икела. А на самом деле… Что же все-таки произошло? Корнелий Икел не убивал Цезаря, но собирался прикончить Элия. Кто же тогда расправился с Цезарем? Элий? Бред… Этого не может быть, потому что невозможно. Но что, если в дело вмешался Гэл? Гладиатору сделалось не по себе. Гений руководит человеком, но отвечает ли человек за гения? Вер не успел найти ответ – в комнату вошел центурион Проб.
– Где Элий? – спросил Проб, едва дверь закрылась.
– Не знаю.
– Лучше говори правду.
– Я и говорю правду. Чем поклясться? Клянусь гением императора. Чтоб мне не попасть на Элизийские поля!
Юний Вер произнес эти слова с какой-то неожиданной легкостью. Потому что понял в эту минуту, что после смерти он не попадет в Элизий. Ему нет места среди праведников. Нет, и все. Элий – тот окажется там непременно. И еще много хороших ребят после смерти отправятся туда прямиком. И даже центурион Проб может там очутиться. Но только не Юний Вер.