На крючке (ЛП) - Макинтайер Эмили. Страница 31

— Как ты думаешь, что он там делает? — спрашивает Джон, когда мы снова оказываемся в холле.

Я пожимаю плечами.

— Не знаю. Наверное, что-то касаемо бизнеса.

Джон хмыкает.

— Он мне нравится.

Улыбаясь, я смотрю на него.

— Мне он тоже нравится.

— Это нормально, знаешь? — говорит он.

— Что именно?

— Грустить о том, что меня больше не будет.

Мое горло сжимается, и я смотрю в потолок, пытаясь сдержать слезы. Клянусь, за последние два дня я плакала больше, чем после смерти матери, и мне это надоело. Я ненавижу чувствовать себя такой слабой.

— Мне грустно, — я улыбаюсь ему. — Но ты не так далеко, и я всего лишь на расстоянии телефонного звонка,

Он кивает.

— Я тоже буду скучать по тебе.

Его руки обхватывают меня, и я закрываю глаза, узел в моем горле расширяется до жжения.

— Я люблю тебя, Венди.

Жжение исчезает за моими глазами, и я крепче сжимаю его своими руками.

— Я тоже тебя люблю. Мне жаль, что папы здесь нет.

Он отстраняется, его челюсть напрягается.

— Он нам не нужен.

Джеймс выходит из коридора через несколько минут, направляется прямо к Джону и протягивает ему лист бумаги.

— Я бы хотел, чтобы ты взял этот номер и записал его в свой телефон. Если тебе что-нибудь понадобится, позвони мне.

Мое сердце замирает от его жеста.

Мышцы на челюсти Джона подергиваются, его ноздри раздуваются.

— Со мной все будет в порядке.

— В этом я не сомневаюсь, — отвечает Джеймс. Его рука сжимает плечо Джона, когда он наклоняется, чтобы сказать ему что-то на ухо.

Я наклоняюсь ближе, напрягаясь, чтобы расслышать его слова.

— Просто помни, что, когда все кажется мрачным, все ситуации временны. Не обстоятельства определяют твою ценность, а то, как ты восстанешь из пепла после того, как все сгорит.

24. ДЖЕЙМС

Я оставляю Венди у нее дома, едва попрощавшись, нетерпение сжимает мои внутренности, как резинка, с каждой потерянной секундой.

Поездка в Рокфордскую школу заняла больше времени, чем предполагалось, но я счел важным дать директору знать, чего я ожидаю от его сотрудников, когда дело касается Джонатана Майклза. Я не знаю точно, почему я чувствую такое родство с ним. Может быть, потому что он брат Венди, а поскольку она моя, то и он тоже. А может быть, потому что я вижу в нем очень много себя. Я замечаю, как напрягаются его мышцы, защищаясь от нападения, которое он знает, что не может контролировать.

В любом случае, глядя в глаза Венди, я могу сказать, что сегодня ей пришлось нелегко. Она, конечно, справилась бы и сама, но за то короткое время, что я с ней общаюсь, легко понять, что, хотя она послушна и хорошо воспитана в большинстве своем, она также волевая и преданная до мелочей. Она любит своего брата, и по какой-то причине этот тип семейных уз находит отклик, заставляя меня желать ей счастья, когда дело касается людей, которых она любит.

Прошло еще тридцать минут, прежде чем мои шины захрустели по гравию дорожки, ведущей к пещере Каннибала. Солнце едва село, окрасив пейзаж в розоватый оттенок, недостаточно светлый, чтобы видеть ясно, но и не настолько темный, чтобы ослепнуть.

Я приближаюсь к месту нашей обычной встречи, моя грудь сжимается от осознания того, что здесь нет других машин. Я опаздываю, но я не настолько, и дрожь пробегает по позвоночнику, интуиция подсказывает мне, что нужно быть начеку. Я паркую машину, оставляя ее заведенной, и осматриваю окружающее пространство.

Пустота.

Нож тяжело лежит в кармане, и я тянусь через консоль, открываю бардачок, достаю перчатки и пистолет Н&Р USP.40. Обычно мне нравится использовать мои ножи, предпочитая более интимное взаимодействие, но моя интуиция никогда не подводила меня, и с моей стороны было бы упущением принести свой нож на то, что вполне может оказаться оружейной выставкой.

Я надеваю перчатки, по одному пальцу за раз, и наклоняю голову в сторону, глубокий хруст отдается в моем позвоночнике. Выходя из машины, я тянусь за спиной, засовываю пистолет в пояс брюк, прежде чем идти вперед. Я иду медленно, не желая нарушать тишину в воздухе. Мои уши сфокусированы, ожидая услышать бурный смех Ру или, может быть, его резкие слова. Но вокруг тишина, только стрекот цикад на деревьях и ветерок, шелестящий листвой. Небо темнеет по мере того, как солнце опускается за горизонт, и мое зрение искажается, пока я иду к входу в пещеру. Обычно мы встречаемся недалеко от нее, но, возможно, по какой-то причине они перенесли все дальше внутрь.

Мое сердце бьется в груди в медленном и ровном ритме, я давно научился контролировать его темп, еще когда мой дядя говорил мне, как ему приятно чувствовать, как оно учащается под его руками.

Что-то не так.

Слишком тихо. Моя нога поскальзывается на чем-то твердом, и я приостанавливаюсь, глядя вниз, когда поднимаю подошву ботинка.

В глаза бросается отблеск цвета.

Я вдыхаю, сердце сбивается с ровного ритма.

Приседая, я смахиваю с подошвы упавшие ветки и хрустящие листья, открывая ослепительный блеск красного цвета.

Рубиновый, если быть точным.

Мой желудок вздрагивает.

Нет.

Выпрямляясь, я тянусь за спину, чтобы взять свой пистолет, мой желудок напрягается, когда я сжимаю в руках сделанную на заказ зажигалку Ру. Я подхожу ближе к краю пещеры и тут же замираю.

Стук моего пистолета о землю едва слышен сквозь сильный шум в ушах.

Потому что прямо передо мной лежит Ру. Привязанный к дереву, гвозди торчат из его рук и ног, его живот разорван изнутри.

Лед пробегает по моим венам, шокируя мою нервную систему, пока она не начинает жужжать, как нестабильный телевизор. Я двигаюсь вперед с осторожностью, мои ноги словно налиты свинцом, мне хочется бежать в противоположную сторону — отмотать время назад, чтобы исправить эту ошибку.

Глубоко дыша через нос, я сглатываю, сдерживая комок в горле, и поднимаю подбородок, чтобы оценить степень повреждений, нанесенных его лицу.

Его глаза открыты и налиты кровью — те же самые глаза, которые показывали мне доброту, когда я был маленьким мальчиком, привыкшим видеть только ненависть.

Его рот висит безвольно — тот самый рот, который научил меня никогда не сдаваться. Никогда не сдаваться. Тот самый, который говорил мне, что я ему как сын.

Моя грудь скручивается с такой силой, что меня рвет, мое тело складывается пополам, когда я упираюсь руками в колени, пытаясь сдержать позывы.

Медленно я выпрямляюсь, мой взгляд переходит на разорванную плоть его рук — тех самых рук, которые научили меня владеть ножом, стрелять из пистолета. Те самые, которые спасли меня от многолетних мучений зла, которое даже я не могу постичь.

Мой желудок снова вздрагивает, и я отворачиваюсь, раздувая ноздри, пытаясь заглушить приливную волну воспоминаний, грозящих всплыть на поверхность. Но уже слишком поздно, всплеск горя поднимается и обрушивается на меня, как ураган, мой разум не в состоянии связать растерзанный труп передо мной с человеком, который научил меня всему, что я знаю.

Человеком, который защищал меня от моих кошмаров.

Я подхожу все ближе, мои ноги спотыкаются о землю, руки трясутся, когда я достигаю дерева. Мой ботинок соскальзывает в лужу, жидкость попадает на подол брюк. Я замираю, глядя вниз на лужу крови; жизненная сила единственного человека на этой земле, который был достаточно заботлив, чтобы принять меня. Жжение в моей сердце вспыхивает, царапая горло и заливая глаза. Слезы стекают по лицу и капают с подбородка, зияющая дыра в груди трещит и трясется, пока мои внутренности не начинают казаться разорванными пополам от сотрясения.

Желчь обжигает горло от запаха его внутренностей, но я не обращаю внимания на вонь, мои пальцы тянутся вверх и хватают ноготь, вбитый в его левую руку. Он скользкий, покрытый засохшей кровью, и когда я напрягаю руку и тяну, тошнотворный хлопок металла, высвобождающегося из плоти, заставит вздрогнуть даже самый крепкий желудок.