Сделка с мажором (СИ) - Совина Таня. Страница 29

Я дергаюсь помочь, но вовремя останавливаюсь, замечая улыбку на лице Дианы.

Сумасшедшая. Ее ощутимо приложили о метал, возможно останется синяк, а она лыбится.

Еще страннее становится, когда мужчина задирает ей платье и запускает волосатую руку в трусики.

Застала бы подобное в прошлом году сгорела бы от стыда. Но у меня уже иммунитет, не раз видела в третьем ВИПе совокупляющиеся парочки в темном уголке или за плохо прикрытой дверью. От таких сцен, конечно, неприятно и неловко, но я научилась абстрагироваться и не принимать близко к сердцу.

Водитель похоже тоже привык к такому поведению своего босса. На лице не дрогнул ни один мускул. Он осматривает пространство около клуба, профессионально избегая то, что творится справа.

До меня долетает судорожный стон удовольствия.

Я похоже совсем отсталая, но секс на парковке, не в машине, — это все-таки пиздец.

Отвожу глаза, ища путь, чтобы свалить. Но в какую сторону я бы не пошла, попаду на свет. Прелюбодействующая парочка меня может и не заметит, но водитель стоит лицом в мою сторону.

Где я так согрешила? То голые парни в комнате, то трахающиеся парочки на улице.

В любую минуту может кто-то выйти и позвать меня в бар, тогда Диана и ее любовник точно узнают, что у их срамных игрищ был еще один свидетель. Лучше попробовать тихо проскочить к двери, может и водитель не обратит внимания.

Не оборачиваясь, в несколько шагов добираюсь до запасного выхода и скрываюсь внутри, натыкаясь на Дашу.

— Ты от чертей бежишь? — спрашивает она, смеясь, и резко становится серьезной. — Или на тебя опять кто-то напал? Может охрану позвать?

— Нет-нет, все хорошо, — улыбаясь, заверяю девушку, — просто спешила. Ну что, — беру Дашку по руку, — пойдем тянуть Милку за уши.

Мне определенно точно нужно выпить. А завтра начну искать новую работу.

38 Полина

— Прекрасно выглядишь, — сонно бубнит Ирка, выпутываясь из одеяла. — Ты вообще спала?

— Спала, — отвечаю, всматриваясь в свое отражение.

Сегодня я решила изменить любимой черной толстовке и надеть вишневый свитер с глубоким вырезом, подаренный подругой. Потратила на макияж больше пяти минут, не ограничиваясь только тушью, а выровняла тон кожи, нанесла на губы матовую помаду на пару тонов темнее свитера, нарисовала тонкие стрелки.

Выгляжу и правда неплохо, даже немного дерзко, что прибавляет уверенности: я смогу справиться с хейтерами.

— Ты в универ пойдешь? — спрашиваю Ирку.

Она приехала к общежитию около двух ночи, я встречала ее около коморки дяди Васи, а потом мы болтали не меньше часа.

— Конечно, пойду, — подруга нехотя откидывает одеяло, — я не оставлю тебя этим пираньям на растерзание одну.

— Из любопытства, — смеюсь я, — что ты собираешься делать? Кидаться учебниками?

— Бери выше, затарюсь вчерашними пирожками из нашей столовки.

— О-о-о, сразу на тяжелую артиллерию решила перейти.

Пирожки — это единственная выпечка, которую пекут местные повара, остальное привозят с завода. И у них просто талант. Свежие вкусные пирожки на следующий день превращаются в мечту стоматолога. Вставив зубы смельчаку, который решится их поесть, можно обеспечить себя на всю оставшуюся жизнь.

* * *

Как я и ожидала путь по университету похож на шествие осужденного. В сопровождении косых взглядов и шепота мы входим в аудиторию, где тут же воцаряется тишина.

Уверенность, которую я чувствовала утром, улетучилась. Мой вид теперь не кажется дерзким и уверенным, а вызывающим и неуместным. Только молчаливая поддержка подруги подпитывает силы, не давая ссутулиться и поджав хвост сбежать.

Как только мы занимаем места в самом дальнем ряду, входит преподаватель, и разговоры смолкают. Наконец я могу сосредоточиться на привычном деле — учебе.

Первые полчаса я спокойно записываю лекцию и немного расслабляюсь. Но тут на мой телефон приходит сообщение. Не обращаю внимания, решив, что это реклама.

Но телефон не унимается. Хватаю его, чтобы совсем выключить звук, но взгляд падает на уведомления соцсетей.

Заявки в друзья и куча сообщений. Любопытство берет верх, и я нажимаю на уведомления. Некоторые вполне безобидные, вроде «привет, я тоже друг Дениса», а некоторые с предложением обслужить их, когда надоем Шувалову. Еще и свистульки свои сфоткали.

Отклоняю заявки, удаляю сообщения и закрываю аккаунты. Знаю, это не поможет, но на какое-то время сдержит.

Долбаный Шувалов и его популярность.

Я, конечно, благодарна ему за предупреждения об уходе Артема (хоть до сих пор не понимаю с чего он решил проявить доброту), но прямо сейчас мне хочется треснуть его чем-нибудь тяжелым и разобрать на тысячу маленьких Денисиков.

Жаль нет его номера, а то сказала бы пару ласковых.

Телефон опять жужжит. Беру его в руки, не ожидая увидеть ничего хорошего, и оказываюсь права. Письмо из деканата с просьбой зайти после пары.

* * *

К деканату я подхожу с тяжелым сердцем. Никого не вызывают в обитель страха каждого студента просто так.

— Я подожду здесь, — говорит Ирка, облокачиваясь на стену напротив.

Она наотрез отказалась отпускать меня одну.

— Спасибо, — улыбаюсь ей и заглядываю в открытую дверь. — Здравствуйте, меня вызывали.

— Воронина? — женщина дожидается моего кивка и указывает на ряд стульев. — Подожди немного.

Поворачиваюсь и только сейчас замечаю сидящую Марианну. По ее лицу видно, что она затеяла какую-то подставу.

— Допрыгалась, сука, — шепчет она одними губами.

И в секунду меняется в лице, из высокомерного и торжествующего оно становится плаксивым, а на глазах появляются слезы.

— Мам, пап, — хнычет Марианна, пробегая мимо меня и немерено задевая плечом, — я не понимаю, как такое случилось.

Что случилось? Можно поконкретнее.

— Ничего, дочь, — басит отец Марианны, — мы все решим.

Из отдельного кабинета выходит наш декан Аркадий Викторович и сразу расплывается в вежливой улыбке.

— Здравствуйте Эдуард Александрович, — декан протягивает мужчине руку и кивает женщине, — Анна Семеновна. Пройдемте в мой кабинет, — разворачивается и, заметив меня, вдруг рявкает. — Воронина за мной.

Вздрагиваю от резкого тона и следую за родителями Марианны. В кабинете тесно пятерым взрослым людям, а подавляющая аура Эдуарда Александровича, кажется, делает его еще теснее. Вжимаюсь в угол между дверью и стеллажом, ожидая экзекуции, Марианна становится рядом. Думаю, она что-то наплела про стычку в столовой. Может, что я на нее напала.

— Объясните мне, Аркадий Викторович, — строго начинает Эдуард Александрович, опускаясь в кресло, — как на вашем факультете допустили кражу?

Декан бледнеет, и я вместе с ним.

Одно дело драка. Поругают, возможно запишут в личное дело и отпустят. Если надо извинюсь. Но кража — это серьезное обвинение. Неужели Марианна не понимает, что может разрушить мне жизнь? Или ей наплевать?

Встречаюсь с ней глазами. В них светится такое торжество, будто она в одиночку вселенское зло поборола. Ответ очевиден: ей плевать.

— Эдуард Александрович, мы все решим, — блеет декан, — Воронина уже отчислена, документы ректору я отправил.

У меня начинают трястись руки, а по спине спускается капля холодного пота.

Отчислили? Без разбирательств? Семья Марианны платит, а я на стипендии. Значит меня можно вышвырнуть?

Отец Марианны удовлетворенно кивает:

— Если она вернет украденное, мы не будем писать заявление в полицию.

Тут меня охватывает такая злость. Они говорят так, будто меня здесь нет, будто я пустое место.

— Она, — говорю холодно, — ничего не брала, — на меня оборачиваются все, но я смотрю только на Марианну, потому что если взгляну на ее отца, то точно струхну, слишком он пугающий. — Марианна скажи правду. Мы столкнулись единственный раз, в столовой было много людей, они подтвердят, что я ничего не крала.

— Милочка, — вступает Анна Семеновна, сморщив аккуратный нос, будто ей противно со мной говорить, — ты не в том положении, чтобы грубить. Ты хоть представляешь сколько стоит вещь, которую ты взяла?