Условный разум (СИ) - Моисеев Владимир. Страница 36
— Зачем?
— Чтобы мы признали факт провалившегося особняка необъясненным чудом и дали компетентное разъяснение.
— Подземная река внезапно подточила фундамент? — предположил Алмазов.
— Это было бы самым простым и удовлетворительным объяснением. Однако. Через два дня открытым оконцем на крыше дачи Васечкина воспользовался местный вор Михаэль Ширер, по паспорту Михаил Ширяев. Очень живучий человек оказался. Залезть-то он залез, а вот о том, как выбираться будет, не подумал. Потом уже, после того как ему ампутировали обе ноги, он рассказал, что воздушной волной (откуда она взялась, Ширер не знает) его отбросило к стене. И, вроде бы, ударился не сильно, но порвались обои, и из дыры полилась какая-то зеленая жидкость. Он отшатнулся и обеими ногами вляпался в неприятную на вид желеобразную массу, которую ранее не заметил. Закончилось все плохо. Ширер упал, потому что ноги его до щиколоток стали как бы резиновыми, перестали выдерживать его вес. Больно не было, только очень страшно. Ума хватило отползти подальше от зеленой лужицы. Потом, часа за три, ему все-таки удалось выбраться наружу. Врачи не смогли объяснить, что случилось с его ногами. Ни с чем подобным отечественная медицинская наука до сих пор не сталкивалась. А зараза тем временем прогрессировала. Пришлось обе ноги Ширеру ампутировать, чтобы зараза не распространялась. Приехали специалисты из столицы, попытались изучить злосчастные обрубки, но комментировать результаты своих трудов не стали. А еще Ширер притащил несколько странных предметов, явно изготовленных не на местных предприятиях, кем и с какой целью они были созданы, установить не удалось. Когда их показали Васечкину, он перекрестился и своей собственностью не признал. Никто в полицию по поводу пропажи этих предметов не обращался. Получается, что они, вроде бы, не чьи. Вот их и отдали на хранение в местную администрацию.
— И что нам делать? — спросил Алмазов.
— Выписывать командировочные и отправляться в путь. Не следует ждать приказа от руководства. Это тот самый редкий случай, когда нам следует проявить инициативу. В Чучемле творятся антинаучные чудеса. Приедем, осмотрим место происшествия своими глазами, попытаемся разобраться. Не сумеем, ничего страшного. Создадим комиссию. Привлечем молодых и талантливых, которым надоело бумажки перекладывать. Пусть займутся реальным делом. В конце концов, именно для этого и создавали наш Центр.
— Американцев будем приглашать?
— Потом. Сначала сами посмотрим, что там творится, в этой пресловутой деревне Чучемле. Нельзя исключать, что странные события, происходящие там, всего лишь видения, вызванные немереным потреблением алкоголя. Такой вариант нельзя отбрасывать. А если все правда, и речь идет о новой физике, нам придется засекретить любую информацию о Чучемле. Делиться с американцами нашими секретами, конечно, не хочется, но придется. Американцы могут быть очень даже полезны. Они своим «хармонтским феноменом» давно занимаются. И знают о таких вещах больше, чем мы.
Моя заявка на исследование объекта Ч, видимо, произвела впечатление, и начальник Центра особо важных исследований Валерий Игоревич Алмазов вызвал меня к себе в кабинет для личной беседы.
— Как вы думаете, хорошо ли, когда человеку говорят, что он не смог удивить? — вместо приветствия задумчиво спросил Алмазов.
— Плохо, — ответил я.
— Неправильно. Это говорит только о прозорливости начальника. И его способности правильно оценивать слабые и сильные стороны своего подчиненного.
— Может быть, никогда не думал об этом.
— И опять не удивили. Вы человек самолюбивый и преданный науке. До такой странной степени, что работа для вас часто оказывается важнее карьеры. Поэтому для таких, как вы, неспособность удивлять — проявление творческой слабости. Есть люди, которые стремятся быть лучшими при любых обстоятельствах, им крайне необходимо постоянно вызывать восхищение у всех подряд. А как добиться этого, если люди вокруг не желают восхищаться? Часто это становится главной причиной для психологической травмы.
— Это вы обо мне? — удивился я. — Все, о чем вы говорите, чаще встречается у артистов и писателей, а не у ученых. Я получаю удовольствие от работы и не участвую в художественной самодеятельности.
Происходящее действие мне не понравилось. Я не мог сообразить, чем может закончиться разговор, так странно начавшийся.
— Мы были правы, когда пригласили вас к нам в Центр. Нас устраивает ваше отношение к работе, — впрочем, улыбку Алмазова, которой он сопроводил свои слова, можно было посчитать саркастической.
— Спасибо!
— Следите ли вы за выпусками американского Бюллетеня Института внеземных культур? — неожиданно поинтересовался Алмазов.
— Это моя работа, — сказал я не очень уверенно, на миг показалось, что Алмазов сейчас потребует подробно рассказать о статьях из последнего Бюллетеня ИВК. Было неприятно, как будто я попал на экзамен, к сдаче которого не готовился. Интересно, дадут ли мне шанс пересдать? Или сразу отчислят?
— Американцы создали свой Институт специально для изучения странной истории, случившейся в маленьком городке Хармонт. Есть основания считать, что там совершил кратковременную посадку космический инопланетный звездолет. И оставил материальные следы пребывания. Они называют все, что там произошло и до сих пор происходит Посещением.
— Да. Читал, — сказал я грустно.
— Надо признать, — продолжал Алмазов, — что «хармонтский феномен» изрядно попортил кровь и нам. Мы привыкли говорить: случилось необъяснимое. Но это не точно. Нельзя исключать, что там не произошло ничего заслуживающего внимания. Но вдруг это всего лишь газетная утка? Фейк. Есть, впрочем, некоторые факты, которые заставляют относиться к так называемому «хармонтскому феномену» с максимальной серьезностью. Во-первых, американцы организовали свой Институт и привлекли к работе большое количество ученых с мировыми именами. Во-вторых, деятельность Института финансирует небезызвестная DARPA, организация тесно связанная с Пентагоном. В ответ, мы организовали Центр особо важных исследований — современное научное учреждение, вполне справляющееся с решением задач, стоящих перед ним.
— В Бюллетене ИВК печатается много теоретических статей, — сказал я. — Среди них попадаются интересные материалы. Но результатов конкретных исследований почти нет.
— Ничего странного в этом нет. Они не пропускают в открытый доступ важную информацию. Соблюдают секретность.
— Наверное, — согласился я.
— Панов, вы расстраиваетесь, что мы не привлекаем вас к важным исследованиям?
— Честно говоря, не очень, — признался я. — Наоборот, благодарен вам за то, что разрешили заняться проблемой панспермии. Важная тема.
— Да-да, конечно. Но сейчас нам не до панспермии. Вы мне понадобились для другой, более важной работы. Наконец-то вы сможете по-настоящему проявить себя.
Я окончательно загрустил. Понять, похвалит меня начальник или нет, было трудно. Его слова прозвучали не слишком обнадеживающе. Не удивился бы, если Алмазов попытался сослать меня в библиотеку читать периодику и сортировать научные публикации. Меня это ни в коем случае не устраивало, и я стал придумать вежливые слова для решительного отказа.
Но все обошлось. Алмазов нашел для меня совершенно неожиданное применение.
— Собираюсь использовать вас, Панов, с выгодой для Центра. Есть работа, с которой, как мне кажется, может справиться только такой ученый, как вы. «Романтический ученый» — так мы называем подобных вам работников. Вы явно засиделись на бумажной работе. Признайтесь, что вам очень хочется заняться исследованием чего-то по-настоящему важного, конкретного. Ваша идея об исследовании «объекта Ч» очень неплоха, но, увы, не своевременна. Рассчитываю, что потом, если справитесь с моим заданием, вы обязательно вернетесь к своему проекту. Обязательно его поддержу. Но пока есть тема интереснее.