Северная королева. Книга 2 (СИ) - Верещагина Валентина. Страница 26
Я ее не торопила, думая о своем прошлом. Были мгновения в нем, когда я не сомневалась в том, кто станет моим мужем. Ждала, когда наступит день свадьбы, не гадала, не расстраивалась, твердо зная, что ждет меня завтра. Последние годы жила только настоящим, не задумываясь о будущем, вспоминая, горюя о прошлом. Вот и сейчас я не была уверена в том, что случится со мной в следующую минуту, наслаждаясь секундами относительного покоя, мгновениями этого пусть и печального, но неспешного разговора.
— Каон, — вновь завела собеседница, — в какой-то степени даже привлекал меня. Он был учтив, обходителен, умел пошутить, превосходно показывал себя на турнирах… Никто даже и догадаться не мог, что меня ждет…
— Неужели никто не смог распознать надвигающееся безумие?
— Кто? Ты бы смогла? Ты видела эрт Тодда? Он был на вашей с Рейном свадьбе!
— Честно? Мне было не до разглядывания гостей…
— Охотно верю, — беззлобно произнесла Миенира, допила вино, стиснула зубы и продолжила. — Никому не было дела до некого Каона эрт Тодда, впрочем, как и до его отца, который почему-то не явился на свадьбу своего лорда! Ты сбежала, Алэр отправился на твои поиски, а Каон, поцеловав меня напоследок вполне себе целомудренным поцелуем, отбыл в свои владения под предлогом того, что его отец болен. Я предположила, что это простуда и пожелала скорейшего выздоровления своему будущему родственнику, а Каон лишь усмехнулся. Вот только я не придала значения этой кривой, мрачной улыбке…
— Не думаю, что я в твоей ситуации оказалась бы более проницательной…
— Спасибо, что стараешься меня утешить, только, Ниа, это все напрасно… Мое горе неискоренимо…
— Выходит, все эрт Тодды безумцы? — я нахмурилась, пытаясь рассмотреть ситуацию рационально.
— Кто же знает? — рассудительно, слишком равнодушно откликнулась Миенира.
Я ждала от нее истерики, она более понятна, чем такое глухое безразличие. Сама всегда предпочитала слезы, считая, только выплакав горе, можно победить его.
— Если бы в моих силах было помочь тебе, то я бы сделала это, — подняла глаза, смело посмотрела на нее.
— Я ценю, потому и беседую с тобой, не оглядываясь на других! — грустная улыбка коснулась чувственных губ Миениры. — Мне легче, зная, что ты поддерживаешь меня. И, по правде говоря, только с тобой, да с Маег я могу открыто обсуждать это. Мама и Жин… мне стыдно показаться слабой перед ними! Матушка всегда мыслит здраво, порой бывает черства с нами, дочерьми, полагая, что женщина обязана угождать мужчине, а все, что случается с нами плохого — это только урок на будущее, из которого надобно извлечь пользу! Жин? Она бы поступила проще — нет супруга, нет проблемы! Я не способна на убийство, даже когда испытываю боль, могу только молчаливо рыдать, принимая ее… Так было и в мою первую брачную ночь… — она протянула кубок.
Когда я наполняла его, мои руки дрожали, ибо вспомнила свою брачную ночь и представила, пусть на какое-то краткое мгновение, что на месте Алэра мог быть Зорян… тот, кем он стал. Сумел бы оборотень удержать на привязи свою суть? Не поручусь, но, вероятно, с моего лица разом схлынули все краски, так что Миенира поспешила заверить:
— О, нет! Он не успел! — замахала руками. — За дверью ночевала Жин!
— Жин? — я перестала что-либо понимать, потому только глупо моргала, не способная на проявление иных эмоций. — А где был Алэр, и почему он до сих пор не знает?
— Рейн? Он сорвался прямо с торжества, никому ничего не объясняя. Хотя и последнему червю в нашем саду было ясно, что он отправился за тобой, ну а за ним бросились прочие. У Рина было такое лицо, будто он собрался на твои похороны! Вот мы и оказались в меньшинстве! — замолчала ненадолго, подумала. — Это было ужасно, я, как и любая другая новобрачная, опасалась первой ночи, но то, что меня ожидало за закрывшимися дверями спальни, оказалось страшнее самых ужасных сказок! — девушка поддалась внезапному порыву, вскочила, рванула с плеча платье, порвала тонкую сорочку, обнажая повязку, пропитанную высохшей кровью.
Я прикрыла глаза — а что еще оставалось?! Не биться же в истерике, проклиная саму себя за опрометчивый поступок. Сейчас моих сил хватило только на то, чтобы прошептать:
— Прости…
— Ты не виновата, я говорила… — начала Миенира, но я ее перебила:
— Виновата! Потому что забыла, для чего нужен мой дар! Сорвалась, уступила эмоциям, отодвинула важное! Сколько нужно еще доказательств, чтобы осознать, зачем я живу?!
— Ты… — надежда в ее взоре уступила место безграничному, безысходному отчаянию, и я торопливо опровергла:
— Смогу, но не сейчас, через два дня!
— Ниа…
Я опустила голову, ругая себя, потому что отчетливо увидела картину, от которой меня замутило. Что было бы, если бы Миенира умирала? И сама себе так же определенно ответила: «Я бы ее не спасла!»
— Не кори себя! Это моя судьба!
Пока я искала слова, чтобы ответить, дверь распахнулась от резкого толчка, и в ее проеме мы увидели Рилину. Ее ноздри гневно трепетали, в глазах сверкали молнии. Верно оценив открывшуюся ей картину, она процедила:
— Дочь, покажи новой хозяйке замка свою спину! Пусть осознает всю полноту того, что натворила!
— Мама! — выкрикнула в ответ Миенира, судорожно натягивая на плечо платье, а я ровным тоном сказала:
— Госпожа, почему, позвольте узнать, вы не присоединились к своим бестелесным слугам и лично не поучаствовали в моем наказании?
— Будь моя воля, — рассерженно прошипела Рилина, — ты бы не ступила даже на порог этого дома!
— Ничуть не удивлена! — все так же невозмутимо оповестила я, а Миенира опять пожелала вклиниться в наш диалог с ее матушкой, только обратилась она на этот раз ко мне:
— Ниа, я зайду к тебе спустя пару дней! Знаешь, я слишком люблю свое тело и хочу видеть на нем лишь следы старости, как дань неизбежному, а не отпечатки боли!
Я намеревалась ответить ей, но не успела и рта раскрыть, услышав голос лорда:
— Что здесь происходит? — его суровый взор прошелся по всем трем замершим женщинам.
Я отвела глаза, не желая смотреть на мужа, его сестра созерцала пламя, нервно допивая остатки вина из кубка, а мать, глубоко вдохнув, произнесла короткую фразу:
— Пошли!
Рассматривая закрывающуюся дверь, я невольно задалась вопросом:
— Как вам удалось все это скрыть?
Миенира неопределенно повела плечами и шепотом поведала:
— Жин, разъярившись, слишком сильно ударила Каона, и он ненадолго пришел в себя. Удивился, огорчился даже, заметив, что натворил, и попросил свести его в темницу! Все надеялся, что сумеет перебороть слабость…
Я вспомнила увиденного безумца, представила себя на его месте и поняла, что пребывание в темнице только усугубило состояние эрт Тодда, но вслух ничего говорить не стала, не желая еще больше расстраивать собеседницу.
Алэр вернулся в покои поздно ночью, когда я уже спала. Он не был пьян или зол, скорее обеспокоен и огорчен. Разбудил меня, разорвал сорочку, откидывая белые лоскуты, и пока я следила тем, как они летят на пол, супруг накинулся на меня. Не смог сопротивляться своей сути, той, что до определенной поры пряталась в полукровке ир'шиони, изгнал все разумное, чтобы попробовать забыть о постигшей неудаче, об очередном недогляде. Он — лорд, который должен знать все, что творится в его крае! А раз не сумел, не спас, не разобрался, то лучше предать забвению! А как лучше это сделать? Выпустить зверя, позволить ему контролировать ситуацию, разрешить то, что он требует! А просит он такую малость! Подмять, покорить, овладеть той, кто не сдается!
В глазах, которые я вижу напротив, уже не осталось ничего человеческого, невидимой нитью натягивается между нами мистическая связь, когда жесткие губы приникают к моим устам, не позволяя выкрикнуть свой протест. Все происходящее, словно сон, который растает в лучах дневного светила, исчезнет, забудется постепенно. Кошмар? Нет, пока нет, потому что тело отвечает на грубые, безжалостные прикосновения Алэра. Разум, как будто еще спит, а вот чувственная дрожь внутри меня все нарастает и скапливается где-то внизу живота. Связь — нельзя упускать такую возможность и прочувствовать то, что ощущает супруг. Я отрешилась от действительности, сосредоточилась только на нас двоих, представила, что во всем огромном мире остались только я и Алэр. Поняла, что не ошиблась, он стремится забыться, уничтожая свое горе, одновременно утоляя мучающее его желание. А разве я хочу другого? Солгу, сказав, что не мечтаю забыться, потому в перерывах между яростными поцелуями, шепчу в полуоткрытые губы демона: