На поверхности (ЛП) - Акероид Серена. Страница 13

Во время тренировки я заметил, что в помещении становится все более оживлённее, но игнорировал других посетителей, сосредоточившись на том, для чего я здесь.

Теперь я мог расслабиться и, нырнув под качающийся разделительный канат, поплыл к Теодозии.

Мне хотелось быть ближе и прижаться грудью к ее ногам, но вместо этого я лег на воду на спину, ногами к стенке бассейна.

— Ты быстрый.

Я пожал плечами на это замечание.

— Как и ты. — И это было преуменьшением. Хотя Тея очень сильно зацепила меня, я смотрел на ее стройные ноги и руки, силу в них, ширину плеч, которую могло сформировать только плавание, не как мужчина, а как спортсмен. Теодезия была силой, собранной в маленькой оболочке. — Ты, наверное, самая быстрая, кого я видел.

Мое признание было правдой. Ради бога, я был на Олимпиаде. Я видел, как спортсмены выигрывали золото, но никто из них не плавал так, как она.

— У меня хорошее время, — все, что сказала она.

— Ты не кажешься обеспокоенной. — И на такой не была.

— Время — это средство достижения цели.

Загадочный комментарий заставил меня нахмуриться.

— Что?

— Это означает, что я должна быть в воде. Это мой дом.

Что ж, это было странно, но затем я подумал, что Теодозия была странной. По крайней мере, немного.

Не то чтобы я жаловался.

Вчера вечером, когда Тея увидела Каина таким мудаком, каким он был, я решил, что она святая.

— Почему это твой дом?

— Разве для тебя это не так?

Я покачал головой.

— Это средство для достижения цели — говоря твоими словами.

— Скажи своими.

Задорная улыбка на ее губах заставила мой живот сжаться. Не в смысле беги-в-туалет-тебе-нужно-поблевать, а словно перед экзаменом, к которому ты не готовился.

В принципе, это были одинаковые ощущения, но сейчас я просто почувствовал, что внутри все скрутило. Как будто это Теодозия делала со мной, как будто это было вне моего контроля, но мне было плевать.

Если она и дальше будет так смотреть на меня, продолжать говорить со мной…

Я сделал глубокий вдох, стараясь сейчас не прыгать выше головы. Мне нужно держать себя в руках.

— Мама и папа ясно дали понять, что мы не можем полагаться на них в колледже.

Ее брови удивленно приподнялись.

— Почему? Разве твой отец не богат?

Любопытный поворот, я усмехнулся.

— Мой папа? Не моя мама? Кое-кто вчера меня погуглил?

Ее щеки порозовели, давая ответ, но она ворчливо пробормотала:

— Замолчи.

Моя ухмылка превратилась в усмешку, которая переросла в смех.

— Ага. Мой папа богат. Хотя мама сейчас тоже.

— Так почему они не заплатят за колледж?

— Мама сделала свое состояние, и хотя папа родился богатым, ему приходилось полагаться на себя, а не на семью. — Я пожал плечами. — Они хотят передать нам ту же этику.

Теодозия фыркнула.

— Они хотят, чтобы ты тоже боролся?

— Да. Это звучит правильно.

Она нахмурилась.

— Я не понимаю.

— Выживание сильнейшего. Справедливости ради надо сказать, это единственный способ, которым Каин поступит в колледж. Половину времени он не занимается, больше сосредоточившись на плавании. — А также трахает учителей, чтобы получать пятерки.

— Он хорош?

Я кивнул.

— Лучше меня.

Теодозия присвистнула.

— Ты быстрый.

— Он быстрее. — Я скривил губы. — Жизнь несправедлива.

— Да, это так, — мягко согласилась она. — Но ведь ты собираешься получить стипендию?

Я снова кивнул.

— Если ничего не изменится в ближайшие пару лет. — Угроза травмы преследовала всех спортсменов.

Теодозия нахмурилась, затем пожала плечами.

— Ты горгер, я никогда тебя не пойму.

Я склонил голову набок.

— Горгер? Меня по-всякому называли, но так никогда. (Прим.: горгер — сленговое слово, у американских цыган обозначает человека, который не является цыганом, «не цыган»).

Теодозия снова пожала плечами, и это движение привлекло внимание к ее ключицам. Никогда не знал, что ключицы могут быть сексуальными — до сегодняшнего дня.

— Справедливости ради стоит заметить, что я не та, кто будет осуждать.

Я нахмурился.

— Что ты имеешь в виду?

— Я цыганка.

Ну, это объяснило цвет ее кожи. И, как ни странно, мне пришла в голову мысль, что, возможно, именно поэтому она смогла почувствовать, каким на самом деле мудаком был Каин.

Цыгане видели будущее, не так ли? Читали по картам? Верили в вещи, которые большинство людей считали безумными?

— Семья — это все для моего народа. Даже я не могу забыть это правило.

— Думаю, тебе нужно начать с самого начала.

— Горгер — это тот, кто не цыган. Например, ты. Твоя семья. Я не понимаю вашей логики, потому что в моем мире мы сделаем все для своей семьи. — Печаль мелькнула на ее лице. — Даже бросим все, что нам знакомо, чтобы спасти кого-то от статуса изгоя.

Я сделал вывод, что именно ей угрожали изгнанием. Эти горькие слова заставили меня спросить:

— Почему ты могла оказаться изгоем?

Теодозия облизнула губы.

— Это длинная история.

— У меня есть как минимум два часа до того, как нужно будет появиться в школе.

— И ты собираешься потратить на мой рассказ все сто двадцать минут, не так ли? А что насчет душа? И сборов в школу? Я не заметила, чтобы твоя школа находилась рядом с моей.

— Нет, но ты можешь поведать сокращенную версию.

— В моем наследии нет ничего сокращенного. — Тея улыбнулась, и мне понравилось, что сделала ее улыбка — превратила орехово-коричневый цвет ее глаз в янтарный. — Моя семья жила по простому набору правил. Они спрашивали себя, было ли что-то чистым — узо, или нечистым — махриме. — Втянув воздух, она резко выдохнула. — Мой отец умер, упав с лошади. Мама, решив, что не может жить без него, покончила с собой. Это тяжкий грех. Моя бабушка, зная, что меня сочтут махриме из-за того, что мать испортила мне жизнь, и зная, что я буду изгоем среди наших людей, уехала. Она привезла меня сюда. Мы жили вместе до тех пор, пока она не умерла, а затем я попала в систему.

Я выпучил удивленно раскрыл глаза. Какая-то часть меня хотела спросить, не шутит ли она, но понимал, что нет.

Это было реально.

Это была ее жизнь.

— Почему тебя винили в том, что сделала твоя мать? — Я изо всех сил пытался понять, что она имела в виду. Разве это была вина Теи, что ее родители покончили с собой?

— Наши грехи ложатся на всю семью, и ее члены — махриме, нечисты. — Теодозия безразлично пожала плечами, словно это неважно, хотя по теням в ее глазах я понял, что это значило все. — Мама сделала меня нечистой. Да и в любом случае женщин считают таковыми. Особенно ниже талии. — Она фыркнула. — Короче говоря, от некоторых грехов можно очиститься, но от этого нельзя. А если меня нельзя очистить, я должна стать изгоем, потому что ни один мужчина не женится на мне. Ни один мужчина не захочет иметь жену-махриме. Это принесет невезение.

— Ты просто взорвала мой мозг.

— Я же говорила тебе, что это длинная история, — хрипло ответила Теодозия, сгорбившись.

Я покачал головой.

— Но подожди, как ты можешь называть мою семью странной, когда твоя…

— Моя бабушка отказалась от всего ради меня. Она оставила друзей, чтобы дать мне шанс на новую жизнь. Оставила нашу культуру позади, и она…

Когда ее слова оборвались, я мягко спросил:

— Она что?

— Мы не доверяем врачам. Мы определенно не доверяем больницам. — Теодозия вздернула подбородок. — Бабушка заболела. Но ради меня она пошла лечиться, потому что не хотела расставаться со мной. Вот что семья делает друг для друга. Она не заставляет экономить каждый цент без надобности. Тебе повезло родиться в богатстве. Почему бы не поделиться им с тобой? Его родители не смогут взять с собой, когда умрут.

— Я думаю, это должно привить нам чувство трудовой этики. — Я поморщился. — Не могу сказать, что это не работает. Знание того, что наше высшее образование зависит напрямую от нас, заставляет нас делать то, чего мы могли бы не делать, если бы все сложилось иначе.