Магия большого города. Провинциалка (СИ) - Мягкова Нинель. Страница 27

Огромный обеденный зал был полон. Я даже удивилась — не ожидала такого количества детей. В приюте царила настолько глухая тишина, за исключением младенческого крыла, что я решила, будто он малонаселен. Как бы не так — ребят было не меньше сотни. Все они уставились, как завороженные, на длинный стол, накрытый к обеду.

Еда выглядела неплохо, учитывая общую картину. Мелко нарезанный хлеб в корзинках, чинно расставленные глубокие миски с наваристым супом, пусть порции были и небольшими, но явно сытными.

— Приятного аппетита! — пожелал всем присутствующим заведующий, направляясь мимо длинного ряда нетерпеливо ожидающих детей к своему месту за отдельным столом. Там уже подготовили запасные приборы, в расчете на то, что мистер журналист изволит отведать местной кухни.

— Приятного аппетита, мистер Бэзил! — нестройным хором пожелали ему в ответ звонкие голоса. Заведующий поморщился и сел, поерзал, устраиваясь поудобнее. Стул был его заднице явно маловат.

Сироты рванули было к еде, но были остановлены резким окриком учителя. Я отметила, как сжались старшие, готовясь к побоям. Похоже, в методах воспитания здесь не стесняются.

Дети ели быстро и жадно. Видно было, что кормят их не досыта. С другой стороны, на улице им бы пришлось еще хуже…

Мне кусок не лез в рот, журналист же невозмутимо орудовал ложкой и не забывал выспрашивать заведующего о различных деталях. Я воспользовалась поводом и уткнулась в блокнот, быстро записывая их беседу. Лучше предстать трудоголиком, чем спесивой дамочкой, брезгующей сиротской похлебкой. Дело же было вовсе не в брезгливости. Я вспоминала сытые, румяные мордашки ребятни, с которой выросла — двое из них потеряли родителей в раннем возрасте и жили с дальними родственниками, тем не менее ни у кого из них не было настолько потерянного и затравленного взгляда. Мне они завидовали: у меня имелся в живых хотя бы один родитель. Но и сильно обделёнными себя не чувствовали.

После обеда нам провели полноценную экскурсию по приюту. Как ни странно, на заднем дворике обнаружился небольшой зеленый участок, плотно засаженный подрастающими побегами, а ближе к забору — ягодными кустами. Я опознала помидоры, характерные разлапистые листья тыквы, ну и малинник, само собой. Дети постарше с энтузиазмом окучивали землю и безжалостно дергали сорняки. Как пояснил заведующий, плоды труда они потом будут поедать сами.

На первом этаже располагались ныне пустующие мастерские — сапожная, кожевенная, слесарная для мальчиков, ткацкая, швейная и кружевная для девочек. Обучающие их мастера приходили далеко не каждый день, но по крайней мере азы профессии к совершеннолетию сироты освоят.

Меня обуревали смешанные чувства. С одной стороны, в какой-то степени о детях заботились. Их не бросили на улице, чему-то учат, кормят. С другой — заведение больше всего напоминало тюрьму, причем особо строгого режима. Начиная с трех-четырех лет ребенку предлагалось осваивать какое-то полезное занятие, игры, даже те ограниченные, что имелись на территории, заканчивались. Выход за пределы приюта запрещался, за исключением редких, примерно раз в год, экскурсий по городу — в основном, по местам будущей работы.

Мне это казалось диким — но учитывая процент отбраковки, с точки зрения государства, наверное, подобный утилитарный подход оправдан. Как упомянул мистер Бэзил, примерно у четверти брошенных детей впоследствии обнаруживался дар. Потому привязываться к потенциальным будущим магам неправильно и даже опасно.

На меня с удвоенной силой навалилась меланхолия. Неужели нет никакого способа облегчить им жизнь? Хоть как-то разнообразить серые будни замкнутого пространства приюта?

Мистер Бэзил утверждал, что это норма, и так везде, а то и хуже. Судя по мрачному лицу моего начальства, так оно и было, и мне это совершенно не нравилось. Разумом я понимала логику вышестоящих руководителей — в подростковом периоде чаще всего пробуждается магия. Зачем тратить деньги и ресурсы на того, кого потенциально все равно придется казнить? В приют очень часто попадали подкидыши, родителей которых никто не знал. Мало ли, кто-то из них маг? Или же дальние родственники, и дар передался, скажем, через поколение? Потому и растили сирот в строгости, чтобы в случае чего казнь не казалась такой уж пугающей перспективой. Представить даже не могу, как себя чувствуют несчастные, попавшие в это заведение в сознательном возрасте. Малышам проще, они не помнят семьи, а вот подросшие, соображающие дети…

К моменту, как пришло время ехать обратно в издательство, меня уже потряхивало. Мистер Хэмнетт же невозмутимо помахал рукой в окошко провожавшему нас заведующему и повернулся ко мне.

— Ну, показывай, что там понаписала, — потребовал он. Я растерялась от напора и безропотно протянула блокнот, на рефлексах.

Журналист уставился на первую страницу, вздернул бровь. Пролистнул еще парочку, оглядел ровные строчки и поднял взгляд на мое лицо.

— И что это? — поинтересовался он.

Я протянула руку, молчаливо требуя блокнот обратно. Мистер Хэмнетт поколебался, но вложил его в подставленную ладонь.

— Это мой почерк, — с любезной улыбкой пояснила я. — В редакции я вам все перепечатаю и красиво оформлю. Если вас сейчас интересует что-то конкретное…

— Нет-нет! — отмахнулся хам и смерил меня оценивающим взглядом. — Да вы полны сюрпризов, мисс Шерман!

Его манера переходить на уважительную форму обращения, чтобы сказать колкость или гадость, меня уже почти не выбешивала.

— Честно сказать, я думал вы из этих. Которые с ногтями, — продолжал он легкомысленно.

Я с удивлением осознала, что уже не дрожу от смеси ужаса и безнадежности, которая обуревала меня все это время в приюте. Пикировка с боссом взбодрила меня, вывела из пугающей пустоты, куда я почти успела погрузиться с головой. Еще немного, и контроль над даром мог дать сбой, приговорив ни в чем особо не повинного мистера Бэзила и его работников. Я и не сознавала, насколько посещение этого депрессивного места меня зацепило. Отчасти, мне кажется, потому, что и я сама недавно осиротела, пусть и во взрослом возрасте. Впрочем, от того, что я была на тот момент совершеннолетней, боль от потери меньше не стала.

Я с готовностью ответила на улыбку мистера Хэмнетта. Несмотря на его колкость и наглость, он обладал редкой для мужчин эмпатией, точно чувствуя, когда нужно пошутить, а когда промолчать.

— Чего же вы не умеете, мисс Шерман? — тем временем поддразнивал он. — В крое разбираетесь, на машинке печатаете, даже скоропись свою собственную придумали! Неужели есть что-то, что вам не по плечу?

— Фотография! — с сожалением вздохнула я. — Мне кажется, это какая-то непостижимая наука — поймать кадр, успеть навести фокус, а потом еще проявить пленку…

— Ну, проявку пленки точно лучше оставить профессионалам. — хмыкнул мистер Хэмнетт. — Я и сам периодически их засвечиваю. А что касается остального — немного практики, и все у вас получится!

Тяжело вздохнув, я покачала головой. Даже если бы мне очень хотелось научиться этой современнейшей разновидности искусства, шансов на успех было крайне мало, хотя бы потому, что камеры стоили как небольшая машина. При моей нынешней зарплате и то пару лет копить, экономя на еде. Или же влезать в кредит… чего я не планировала.

Остаток дня за рабочим столом пролетел незаметно. Я успела перепечатать треть своих записей, после чего мистер Хэмнетт чуть ли не силой вытолкал меня на улицу, со словами приходить завтра вовремя.

Мол, нечего разорять компанию необоснованными сверхурочными.

Так что домой я попала на удивление рано. Еще даже не стемнело, и некоторые лавки в районе были открыты. Прикупив парочку наиболее прилично выглядевших яблок, я поспешила в усадьбу. Хотелось немного отдохнуть, пообщаться с несчастным Бенджи, которого хозяйка совсем забросила, что-то постирать, что-то привести в порядок… еще зудело между лопатками, напоминая о тяжелом взгляде заведующего приютом. Обязательно нужно провериться на сглаз! Скорее всего, он не маг, но дурные мысли и у обычных людей иногда трансформируются в трудно снимаемое проклятие.