Цена моей одержимости (СИ) - Шевченко Юлия. Страница 46

— Ты же понимаешь, что Тимур все равно тебе не достанется.

Знаю, что этим могу еще сильнее ее разозлить, но мне нужно как-то разговорить ее. Чтобы она отвлеклась, пока я придумываю способ побега.

— Воронцов немного погрустит, повздыхает о тебе, Задорожная, а потом снова вернется в мою постель, — она с такой уверенностью обо всем говорит, что становится очевидно, план у нее давно по пунктикам расписан. — Он о тебе быстро забудет, — поднимается на ноги. Я вся вжимаюсь в стену, ведь не знаю, на что она может быть сейчас способна. — Думаю, тебе хватит часа, чтобы проститься с жизнью. Потому что ты сегодня отправишься к праотцам, сучка.

Уходит. Щелкает замок. Скрипят половицы в коридоре. Чей-то злобный, издевательский смех. Звон стекла. Звук то ли телефона, то ли телевизора.

Час. У меня всего лишь час, чтобы отсюда выбраться и позвать на помощь.

Оглядываюсь по сторонам. Захудалая, полуразрушенная комната. Чуть ли не вся мебель в виде щепок. Нечем разрезать веревки. Кое-как поднимаюсь, стараясь громко не стонать.

— Думай, Алиска, думай.

Тело ломит. Все уже давно затекло. Мыслей в голове никаких. А вот плещущийся адреналин в крови подбивает на активные действия.

Надо избавиться от веревок. По крайней мере от одних.

Запястья ноют, на них красные кровоподтеки. Синяки еще долго будут их украшать.

Наклоняюсь к ногам, пробую развязать путы. К моему великому удивлению веревки очень слабые. Хватает несколько минут, чтобы освободиться. Жаль, что с руками этого не получается.

Держась за стену, медленно поднимаюсь. Тут же скручивает низ живота. Тянущие неприятные ощущения. Глотаю воздух, дышу часто-часто, подавляя рвотный рефлекс.

— Уже не терпится трахнуть ее в задницу, — замираю на месте, услышав голос за дверью. По-моему это тот водитель.

— Катя сказала, что через час мы сможем ее поиметь во все дыры, — ржет, от чего холодок бежит по позвоночнику. — У нас времени полно. Девка еще не знает, какое удовольствие получит.

Нет-нет! Никогда. Я не дам себя изнасиловать. Не дам к себе притронуться. Нужно бежать. Спасаться. Иначе от пережитого сегодня моя душа и разум навсегда меня покинут.

Не став вслушиваться в их мечты о трахе и стараясь особо не шуметь, пробираюсь к окну. Дергаю ручку. Открыто.

Руки дрожат, когда оно поддается. Скрипит еле слышно. Зажмуриваюсь. Никто не реагирует. Сажусь на подоконник. Оказываюсь на заднем дворе какого-то деревенского домика. Ночь. Если бы не светящаяся на небе луна, вообще ничего бы не увидела.

Пробегаю чуть вперед. В босые ноги впиваются мелкие камушки. Тело болит, ноет, но я продолжаю бежать дальше. Не оглядываюсь. Разбивая ступни в кровь. Ветки от деревьев в лесу хлещут по лицу, открытым участкам кожи.

Пару раз поскальзываюсь, но не замедляю ритма. Легкие печет. Глаза полны пыли и слез. Боль внизу живота усиливается.

— Ай! — прислоняюсь к дереву, перевожу дыхание и все-таки смотрю в противоположную сторону.

Никто за мной не гонится. Ни шагов, ни голосов, ни лая собак не слышно. Боже! Чувствую себя как героиня триллера, сбежавшая от серийного маньяка.

Вытираю со щек соленую жидкость грязными, кровавыми руками. Замечаю рядом торчащий сук. Пытаюсь им разрезать веревки. Кровь струйкой течет по запястьям. Капает на дерево.

Темно, но я словно вижу, как ее становится все больше и больше. Даже небольшая лужица образуется. Если я сейчас же не продолжу путь, силы меня окончательно покинут. Я стану еще одной пропавшей без вести девушкой.

Освобождаюсь. Бегу вверх по горке. Скатываюсь вниз, цепляя под ногти грязь и какие-то ветки. Снова поднимаюсь. Коленки жутко болят. Руки уже еле-еле цепляются за корягу.

Замираю, услышав шум машины. Трасса. Тут наверняка есть оживленная дорога. Это мне дает надежду на спасение. Воодушевляюсь, радуюсь своей удаче. Внутри все ликует и поет. Еще чуть-чуть. Еще одно движение.

Хватаюсь за маленькую ветку, подтягиваюсь… Она трещит, ломается. Мой громкий крик эхом раздается по всему лесу. Качусь вниз, больно ударяясь обо что-то твердое. Визжу, стону. Спина во что-то врезается.

— Ааааааа! — нечеловеческий крик вырывается из груди, когда хватаюсь за живот.

Острая, режущая боль. Теплота между ног. В меня как будто сотню стрел вонзили.

Разум медленно покидает сознание. Глаза закрываются, а до ушей доносится далекое «Алиса» из уст Тимура, которого я больше никогда не увижу.

Глава 47

Тимур

— Сынок, прекрати! Этим ты ничего не добьешься.

Отец пытается меня остановить, отдирает от закашлявшейся Кати, в шею которой я вцепился мертвой хваткой. Оттаскивает в сторону, как следует встряхивает и долго-долго в глаза смотрит. Меня так и подмывает свернуть шейку этой твари. Руки чешутся. Взор затуманен пеленой гнева и мести. Дышу через раз, дергаюсь, чтобы вновь к ней подобраться. Сравнять с землей.

— Я не собираюсь носить сыну передачки в тюрьму, — орет прямо в ухо, — из-за убийства какой-то дряни.

— Ну почему же сразу дряни, Андрей Семенович? — даже ее голос мерзко режет по нервам. — Я ваша будущая невестка. Возможно и мать ваших внуков.

— Заткнись! Закрой поганый рот, сука! — отец не дает мне сдвинуться с места. — Отвечай, где Алиса?

Молча плечами пожимает и громко хохочет. Аж все косятся на стерву. Наверное, впервые такую сумасшедшую видят.

— На небеса или в ад отправилась твоя швабра, — прикусывает губу, строя из себя соблазнительницу. А мне хочется тут же умыться, чтобы стереть все воспоминания об этой стерве.

— Где похитители?

В домик заходят полицейские. Три молодых человека оглядывают помещение. Утвердительно кивают головой и достают из кармана наручники. Двоих мерзавцев, сидящих с разбитыми носами, тут же забирают, не забыв упомянуть об их правах. Которые, блядь, им не помогут. Уж я об этом позабочусь.

— Екатерина Смолина, вы арестованы, — на суку надевают железные кандалы.

— Что? Нет-нет, это какое-то недоразумение, — в глазах ужас, вся дрожит. Должно быть, одно место сжимается от страха и неизбежности. — Я не… — мотает головой, смотрит на меня с мольбой в глазах. — Я не знаю, где Алиса. Я ей ничего не делала. Я… просто… Вы не имеете права меня арестовывать, — еще смеет возмущаться. Тварь. — У вас нет доказательств.

— Ошибаешься, Катенька, — подхожу к замершей на месте стерве. — На тебя у нас столько доказательств, что хватит на пожизненный срок.

Сглатывает, явно понимая, что я не шучу. Упеку ее за решетку на долгие годы. И ни капли не пожалею. Ведь кроме отвращения она во мне больше ничего не вызывает. Нечего было ей вообще пытаться удержать меня в своей постели. Разбежались бы, не стала бы уходить отсюда в наручниках.

— Тимур, помоги мне, — до плеча дотрагивается. — Я же просто хотела быть с тобой. Чтобы нам никто не мешал. Эту Алису даже пальцем не трогала.

Не выдерживаю. Со всей силы сжимаю ее пальцы, Катя орет нечеловеческим голосом. Наручники бьются друг о друга. Надеюсь, что впиваются в ее нежную, ядовитую кожу.

— Если с Алисой что-то случится, — так и хочется лишить ее кое-чего, — не дай Бог хоть один волос упадет с ее головы, я лично прослежу, чтобы тебе все конечности ампутировали. Без наркоза. На живую.

Плачет. Впервые вижу ее такой беспомощной и жалкой. Как будто бедная, обиженная и несчастная девушка, которую злые дяденьки обидели. Усмехаюсь, отталкивая ее от себя. Будет ее ждать местечко в самой захудалой тюряге. Она заслужила такой «курорт».

— Тимур, — отец бесшумно подходит, кладет руку на плечо и чуть сжимает. — Мои люди прочесывают всю территорию. Мы обязательно найдем Алису.

— А если нет?

Липкое чувство страха разъедает как серная кислота все внутри. Легкие горят, не насыщаясь должным кислородом. Руки дрожат. Голова раскалывается. Сердце в пятки уходит. Если ее не найдут, я никогда себе этого не прощу. Никогда. Стану губителем ее жизни. Не только боль причинил. Убил. Монстр. Чудовище. Правильно меня Марина Петровна называла. Правильно пыталась от дочери отдалить. Я ей лишь несчастья приношу.