Кошка в сапожках и маркиз Людоед (СИ) - Лакомка Ната. Страница 2

Нотариус ушёл, оставив на столе кошелёк с золотыми, и дарственные от отца на недвижимость и земли. Полинет сразу взялась проверять бумаги, а Аннет привстала на цыпочки, заглядывая через её плечо. Я продолжала сидеть у камина, и глядела на кошелёк, на котором были вышиты монограммы отца. Вышивка была сделана ещё нашей мамой, а кошелёк я отлично помнила – из хорошей кожи, но потёртый, от постоянного ношения на поясе, с красной полинявшей от времени кисточкой и толстым шнурком, стягивавшим горловину.

Папа знал, что кому оставить. Конечно, моим сёстрам больше подойдёт хозяйничать на мельнице, а я смогу пустить своё наследство в дело. Возьму в долю госпожу Флёри… Но это потом. Когда-нибудь потом. Когда сердце перестанет так сильно болеть.

- Всё верно, - сказала, Полинет громко, и принялась сворачивать документы в тугие рулончики, а потом взяла кошелёк. – Бумаги и деньги останутся пока у меня. Завтра поминки, потом разберёмся.

В чём надо было разбираться, я не поняла, но спорить не стала. Сейчас мне было не до денег, и даже не до поминок. Единственное, чего мне хотелось – пройтись по дорожке от мельницы к пруду, где каждый день папа ходил проверять сети, посидеть на берегу, глядя на спокойную водяную гладь, и вспоминать годы своего детства, и редкие встречи с отцом, когда я начала учиться.

Отец посчитал, что я всего смогу добиться сама. Значит, он верил в меня. Пусть и ворчал, что я – сумасбродка и мечтательница. Он верил, что я найду свою дорогу благодаря личным качествам, и наследство в виде дома или скота только задержит меня на этом пути. А деньги – это то что нужно для предприимчивой барышни. Папа знал, что я распоряжусь капиталом правильно. Не потрачу на развлечения или никчемные наряды.

Да, пятьдесят золотых – это не беспроигрышный билет в жизнь, но совсем неплохо для младшей дочери мельника из провинции.

«Всё остальное ты получишь, благодаря своим уму и красоте».

Для папы я всегда была самой красивой и самой умненькой. Такая ли я на самом деле?.. Время покажет.

После похорон мне пришлось задержаться дома больше чем на полгода. Мы с сёстрами разбирали вещи, бумаги, устраивали панихиду, поминальные дни и принимали соболезнования от друзей и знакомых отца. Сёстры вступали в наследство, переоформляя в городской мэрии имущество, а я заказывала памятник и оградку на могилу, следила за хозяйством, заполняла приходно-расходную книгу, и каждое утро, обед и вечер вместе с нашей кухаркой накрывала на стол, чтобы покормить работников.

Когда, наконец, все формальности со вступлением в наследство были улажены, и мы справили последнюю поминальную вечерю по отцу, я сообщила сёстрам, что уезжаю, потому что намерена и дальше жить в столице, и хотела бы получить оставленные мне отцом пятьдесят золотых.

Сёстры переглянулись, и Анн надула губы, а Полин нахмурилась, будто я сказала что-то очень для неё неприятное.

- У тебя ещё хватает совести что-то требовать от нас? – заявила она, воинственно вскидывая голову. – После того, как ты бросила семью и жила в столице в своё удовольствие? После того, как ты сорила деньгами, которые мы здесь зарабатывали вот этими руками? - для верности она подняла и показала мне свои белые, пухлые ручки с отполированными ногтями. – К твоему сведению, на оформление наследства, папины похороны и жалованье работникам мы потратили гораздо больше, чем пятьдесят золотых! И кто возместить нам убытки, когда мы тебя содержали? Жизнь в столице – она недешёвая, верно? А мы тут во всём себе отказывали, чтобы ты выдавала себя за знатную барышню!

- Но в последние два года я не брала у вас деньги, - в первое мгновение я растерялась от таких обвинений. – Я работала, и мне хватало моего жалованья… А в пансионе я находилась на королевском обеспечении, и вы тратили на меня не так уж много…

- Ты ещё и спорить с нами будешь?! – возмутилась Полин, уперев кулаки в бока. – Да ты на себя погляди! Вырядилась, будто и правда у тебя графья в родственниках! Что за юбку ты на себя нацепила? Порядочная девушка никогда такую не наденет – чтобы были видны ноги! Ещё немного – и коленки покажешь! А сапоги? Красные! Где это видано, чтобы приличная девушка разгуливала в красных сапогах! И сколько это всё стоит, позвольте спросить, ваша милость? – она ехидно усмехнулась. – На жалованье учительницы такого не купишь. Может, тебе кто-то помогает? Из королевского департамента? Какой-нибудь лорд пожалел и пригрел нашу красотку Кэт?

Кровь бросилась мне в лицо, потому что сестра говорила несусветные глупости. Но я постаралась ответить спокойно, хотя стерпеть было непросто:

- Я шью себе сама, Полинет, и покупаю только ткани со скидкой. Сапоги стоят две серебряные монеты. Это моё месячное жалование. Мне пришлось подкопить, чтобы одеться по моде, и я не взяла у отца на это ни монеты. Что касается моего платья… я всегда на виду, часто вывожу воспитанниц в город, мне надо выглядеть соответственно, чтобы не опозорить пансион госпожи Флёри. Такую длину юбок носит наша королева, и никто не упрекнул её величество в неприличии или непорядочности.

- Послушайте вы её! – ещё больше распалилась Полин. – И говорит-то уже не по-нашему. Ты точно моя сестра? Больше похожа на содержанку!

- Полинет! – повысила я голос.

- Хватит, - прервала нас Анн. – Не будем ссориться. Забирай свою книгу, Катрин, и езжай, куда хочешь. А если решишь пожаловаться судье, то наш нотариус господин Пелье всегда подтвердит, что передал тебе пятьдесят золотых. И мы с Анн это видели. Так будет справедливо.

- Справедливо? – с трудом выговорила я, вглядываясь в лица сестёр.

Я помнила сестёр смешливыми задорными девицами, а сейчас передо мной стояли меня встретили две незнакомые женщины – пухлые, румяные, в черных траурных платьях, но совсем не убитые горем, и в белоснежных чепцах с трёхслойными кружевными оборками.

Такие кружева не купишь за грошен. Только эти расходы, похоже, сестёр совсем не тяготили. И сейчас они смотрели на меня с одинаковой неприязнью. Даже с ненавистью. Хотя я не сделала ничего, за что меня можно было так ненавидеть.

Неужели, это с ними я когда-то бегала на озеро ловить раков? Слушала сказки, которые рассказывала наша кухарка долгими зимними вечерами? Плела летом венки, танцевала на сельских праздниках, хохоча и визжа от переполнявшего счастья?

- Вполне, - отрезала Анн. – Полин, принеси ей книгу. Пусть уезжает сегодня же. Мы не настолько богаты, чтобы содержать ещё одну нахлебницу.

И это говорила женщина, которой мельница приносила доход, десятикратно превышавший моё жалованье в пансионе.

- Мне кажется, своё проживание у тебя я отработала сполна, Аннет, - сказала я, пока Полин, громко стуча башмаками, бегала в комнату отца и обратно. – Я не сидела без дела всё это время.

- Вот поэтому я не выставила тебе счёт.

Полин принесла книгу – совсем небольшую, высотой в пару ладоней и толщиной в два пальца. Кожаный переплёт хорошо сохранился, хотя и был местами потёрт и поцарапан, и на лицевой стороне золотым тиснением обозначалось название: «Серебряная ложка, или Талисман удачи».

- Держи, - Полин сунула книгу мне в руки. – Ты же у нас учёная – вот и наследство для тебя. На удачу!

Так я и отправилась в совершенно самостоятельную жизнь с «Талисманом удачи» в саквояже и десятью серебряными монетами в кошельке.

Я остановилась в гостинице, в провинциальном городке, недалеко от моей деревни, и сразу написала госпоже Флёри, спрашивая, свободно ли ещё место учительницы в пансионе. Вскоре пришёл ответ, где госпожа Флёри отвечала, что место занято, беспокоилась, почему я так долго не давала о себе знать, спрашивала, что случилось. Я не стала скрывать от неё то, что случилось, и несколько месяцев получала гневные письма, в которых госпожа Флёри требовала, чтобы я обратилась в суд, и звала в столицу, обещая подыскать хорошее место. Но в столицу я не поехала, потому что теперь у меня не было денег на проживание там, и пыталась найти работу гувернанткой или учительницей в общественной школе, но должности были заняты, и даже помощником кондитера меня не взяли, потому что мой диплом об окончании пансиона никого не впечатлил.