Лестница власти (СИ) - Добрый Владислав. Страница 10

Григорий смотрел и молчал. Через полчаса, когда умял в одно рыло порцию, способную накормить троих человек, я вдруг понял его хитрый план.

Меня опять начало жутко клонить в сон. Я с сожалением отложил недогрызенное соленое яблоко, громко отрыгнул и молвил с истинно княжьим спокойствием.

— Ты скажи, че те надо? Может дам, может дам, что ты хошь, — говорил медленно и сосредоточенно. Так что обошлось без пошлых предложений.

Григорий неотрывно пялился в окошко последние минут пять. При моих словах перевел взгляд на меня. Глаза плохие. Пустые.

— Сто тыщ рублей, — сказал он. — Расписку дашь сейчас.

Ага, стадия торга. Судя по сумме, ляпнул он, конечно, первое что в голову пришло. Но, главное, пошел на диалог. Я поудобнее устроился в своей дареной шубе. Ущипнул себя за внутреннюю сторону бедра, чтобы отогнать сонливость. Не помогло. Поерзал еще, стараясь сесть прямо. И нечаянно кольнул себя кинжалом в низ живота, в опасной близости от яичек. Это меня резко взбодрило. Я собрался начать переговоры, тщательно подбирая слова и не торопясь. И незаметно для себя, провалился в сон.

Мне снился Татуин, где расписанные под холому штурмовики нападали на меня норовя проткнуть светящимися шпагами, я был юным джедаем, сыном джедая, а Гриша был моим учителем. Наша задача была улететь прочь с Татуина на деревянном космическом корабле, в котором сильно дуло из окон.

Глава 6

В которой герой умело и избирательно думает о чем угодно, кроме как о том, чьими руками на него была нанесена исцеляющая мазь. А нанесена она была везде.

Я проснулся из сладкой дремы из-за того, что старец Григорий страстно тыкал в меня своим посохом. Я имею ввиду той палкой с вороном на конце, а не тем, о чем вы там подумали.

Посох тыкался в бок, прямо в ребра. Больно! Могло быть и хуже, согласен. Но я все равно знатно перепугался и вскочил, ударившись о низкий потолок.

Судорожно оглянулся вокруг, стыдливо прикрыл разошедшуюся на груди шубу. Ноги были босыми и намазаны какой-то вонючей мазью. Как, впрочем, и большая часть остального тела, даже лицо. Местами под мазью побаливало особенной, жгучей болью от восстановленного кровообращения. Забавно, но пострадали в основном пальцы на ногах и уши. Все таки слегка обморозился.

Только тут я понял, что не считая мази и шубы, на мне ничего больше не было.

Нормально я так подушку придавил. Даже пока меня мазью обрабатывали, не проснулся.

Кинжала, конечно же, тоже в руках и вокруг не обнаружилось. Я сумрачно прислушался к себе, не потерял ли я еще что-то важное, кроме оружия. Даже попытался сравнить свое самочувствие с образцами из памяти Мстислава. Но тот отозвался в голове ехидной мыслью “Я с незнакомыми мужиками голым в санях не катался”.

— На, — прокаркал колдун, выведя меня из замешательства. Я посмотрел на него. Он протягивал мне листок бумаги. Я машинально взял в руки протянутый листок. Григорий надменно и настороженно уселся поудобнее. Явно готовясь к драке. И Сурово так сказал, глядя мне прямо в глаза:

— А теперь быстро подпишись своим именем! Да вензель нарисуй, не забудь!

Я глянул на листок в своих руках. Он был неожиданно приятный на ощупь, гладкий. Рядом со мной уже лежала заостренная свинцовая палочка в изысканной резной оправе. Очень похожая на стилус для планшета. Только даже на вид дороже, круче и изысканнее.

Я взял стилус. Увесистая штука. Бросил осторожный взгляд на колдуна. Может, конечно, кинжал и удобнее, но эта штука вылитая явара. Японский кастет тычкового дела. Мда Гриша, не знаешь ты, с кем связался. Отнял оружие и дал другое. Я демонстративно перенес внимание на бумагу и даже поднес её к окошку — в санях было не так, чтобы очень уж светло.

Бумага была красивая, мягкая, матовая. Напоминала высококачественный пластик. Если бы не память Мстислава, я бы никогда не догадался, что это береста. Крутая штука, одно удовольствие в руках держать.

Написанное на листке было полной ему противоположностью. Уродливая, угловатая и неприятная писанина. И по форме и содержанию. В общих чертах все сводилось к тому, что я, князь Мстислав Псковский, сын Святополка Псковского из рода Владимировичей, даю эту расписку о том, что должен отдать Григорию Распутину, сыну Ефима, пядьсотен тыщач рублей. Там так и было написано, “пядьсотен тыщач”. Мстислав учился и читать и писать, я знал как писать правильно. Дело было вовсе не в местных особенностях письма, а в безграмотности написавшего. Собственно и сами буквы выдавали в писце неуча — грубые, крупные, многочисленные ошибки и следы исправлений даже в именах.

Еще и без перечисления многочисленных титулов моих. И печать личную на таких вещах надо ставить, а печати у меня не будет, пока я официально взрослым не стану. В боярских родах это странно работало, там ритуал сроднения с родом должен быть, но я отогнал воспоминания Мстислава о этих заморочках и сосредоточился на настоящем.

Итак, Гриша вообще в юриспруденции не шарит, это писулька — полный мусор. Не поднимая глаза, чтобы ненароком не выдать свое облегчение, я зачеркнул стилусом пассаж про “пядьсотен тыщач”. Писалось свинцовым стилусом, кстати, хорошо. Буквы получались не такими яркими, как я привык, но вполне выглядели сносно, прочесть можно.

Написал арабскими цифрами и в скобках “сто тысяч рублей”. Подумал, и добавил “Через пять лет”. Подумал еще, и дописал “Обязуюсь погасить долг полностью в течении десяти лет, при том платеж обязуюсь давать не менее пяти тысяч рублей в год”. Память Мстислава подкинула что-то про то, как отец выговаривал Ядвиге за её расходы. Только на одежду для себя, дочек, дворни и слуг мачеха тратит по пять тысяч рублей в год. Так что, в принципе, я должен потянуть такую сумму. Конечно, возможно придется экономить на любимой мачехе, но я готов пойти на такие жертвы.

Я отдал листок Григорию. Тот начал читать наморщив лоб и шевеля губами. Чтобы не смущать колдуна, я отвернулся и начал смотреть в окно. И обнаружил, что мы сейчас летим над довольно населенными местами. Вернее, даже над городом. Я не сразу это понял, поскольку дома стояли очень тесными рядами вдоль улиц, но за ними были большие пустые участки. Вернее, возделываемые поля. Или огороды? Соток по двадцать. Дома были в основном двухэтажные, довольно большие, окруженные многочисленными подсобными постройками. Постройки были в основном из дерева. Даже с высоты примерно полутора сотен сотен метров, на которой мы летели, было видно какие же эти дома ухоженные и красивые. Как игрушечные. Раскрашены в яркие краски, множество декоративных элементов, от резных накладок на окнах и хитро украшенных крылец, до деревянных скульптур на башенках в середине многоскатных крыш. Город был затянут смогом от дыма из печных труб. По улицам, покрытым деревянными тротуарами, шел достаточно плотный поток разнообразных повозок, запряженных лошадьми.

На наши летающие сани народ откровенно пялился. Особенно дети. Но без особого удивления. Так бы, пожалуй, могли смотреть в начале двадцать первого века люди на пролетающий мимо вертолет.

Я заметил высокое каменное здание — тоже украшенное арками и нишами, но по сравнению с остальными домами выглядящее как строго и сдержанно. Канализационная насосная станция — тут же доложилась память Мстислава.

В моей голове как будто сустав хрустнул. Как будто шестеренки в мозгу провернулись и стали на месте. В свое оправдания могу сказать только что события меня несли бурным потоком, поэтому сесть и подумать времени не было.

Увидев Ядвигу в стилизованном кокошнике, обстановку в доме и все такое прочее, я решил что меня закинуло в средневековье. Надо было просто нащупать опору под ногами и отчего-то отталкиваться. Но все было куда сложнее. Я присмотрелся к людям на улицах. Так и есть — их одежда не привлекла бы особого внимания и в мое время. Знакомого вида шубы и дубленки. Но я знал, что и под ними люди одеваются близко к тому, как одеваются в мое время, с поправкой на местные особенности и практичность.