Искупление Христофора Колумба - Кард Орсон Скотт. Страница 4

Ничто в ее происхождении, воспитании и образовании не предвещало того, что в один прекрасный день, уничтожив один мир, она создаст другой. Как и многие другие молодые люди, став сотрудницей Службы минувшего, Тагири воспользовалась хроновизором, чтобы проследить, поколение за поколением, историю своих собственных предков. Она догадывалась, что в течение ее первого года работы за ней, как за новичком, будут наблюдать. Но разве ей не сказали в самом начале, что пока она будет учиться управлению и точной настройке хроновизора (“это искусство, а не наука”), ей разрешается исследовать все, что угодно? В любом случае, ее нисколько не задело бы, узнай она, что ее начальники лишь снисходительно кивнули, когда выяснилось, что она прослеживает историю своих предков по материнской линии вплоть до того времени, когда они жили в деревне Донготона на берегах реки Косе. В Тагири, как и во всех людях нынешнего поколения, текла кровь различных рас и национальностей, но она выбрала для исследования наиболее важную для нее линию, которая наиболее ярко проявилась в ней. Донготоной называлось и ее племя, и гористая местность, где оно жило. А деревня Икото была родиной предков ее матери.

Нелегко было научиться пользоваться хроновизором. Хотя машина была снабжена превосходной системой компьютерной настройки, позволявшей всего за несколько минут точно попасть в нужное место и время, пока еще не создали компьютер, который мог бы решить “проблему значимости”, как ее называли сотрудники Службы. Тагири обычно выбирала наиболее выгодную для наблюдения позицию вблизи главной тропы, петлявшей среди хижин, и задавала отрезок времени, например, неделю. Компьютер затем следил за передвижениями людей и регистрировал все происходящее в этом месте.

На все это уходило лишь несколько минут и огромное количество электроэнергии, однако на дворе было начало двадцать третьего века и солнечная энергия стоила дешево. Первые недели работы Тагири уходили на отсеивание бессодержательных разговоров и ничего не значащих событий. Поначалу они не казались бессодержательными и незначащими. Когда Тагири только приступила к работе, она увлеченно вслушивалась в любые разговоры. Ведь их вели реальные люди из ее собственного прошлого. Кто-то из них наверняка ее прямой предок, и рано или поздно она непременно выяснит – кто именно. А пока что ей нравилось буквально все: и заигрывающие с парнями девушки, и жалующиеся на судьбу и болезни старики, и усталые женщины, покрикивающие на расшалившихся ребятишек. Боже мой, эти дети! Эти покрытые лишаями, голодные, неугомонные дети, слишком маленькие, чтобы понять, как они бедны, и слишком бедные, чтобы знать, что не все люди в мире просыпаются голодными по утрам и ложатся спать вечером тоже голодными. Они такие живые, такие резвые.

Однако уже через пару недель Тагири столкнулась с проблемой значимости. Понаблюдав за несколькими десятками флиртующих девушек, она поняла, что все девушки в Икото заигрывают с парнями примерно одинаково. Понаблюдав несколько дней за тем, как дети дразнят, мучают друг друга, ссорятся между собой или, наоборот, проявляют добрые чувства, она поняла, что дальнейшие наблюдения ничего нового в этом плане ей не дадут. Пока еще никому не удалось разработать для компьютеров хроновизора такую программу, которая позволяла бы распознавать черты необычного, непредсказуемого в поведении людей. Поначалу вообще было трудно обучить компьютер выделять из общей картины передвижения людей: сотрудникам Службы приходилось продираться через бесконечные изображения того, как взлетают и садятся птицы, снуют по земле ящерицы и мыши. И все это лишь затем, чтобы увидеть хоть какие-то сценки из жизни людей.

Тагири нашла собственное решение – решение меньшинства. Однако, знавшие ее не удивились тому, что она была одной из тех немногих, кто выбрал этот путь. В то время как большинство сотрудников Службы начали прибегать в своих исследованиях к статистическим методам, подсчитывая варианты различного поведения отдельных людей, а затем составляя доклады о культурных традициях и обычаях прошлого, Тагири избрала совершенно другой путь. Она прослеживала жизнь одного человека от рождения до смерти. Ее интересовали не схемы поведения людей, их обычаи, а история их жизни. Ну что ж, сказали наблюдавшие за ней, она будет биографом. Она представит нам жизнеописания, а не данные о культурных традициях.

Затем в направлении ее исследований произошел такой резкий поворот, с которым руководители сталкивались до этого всего лишь несколько раз. Тагири уже изучила жизнь семи поколений предков ее матери, как вдруг отказалась от биографического подхода. И, вместо того чтобы прослеживать жизнь каждого человека от рождения до смерти, она начала наблюдать жизнь каждой женщины своего рода в обратном направлении – от смерти к рождению.

Для начала Тагири выбрала старуху по имени Амами и настроила свой хроновизор так, чтобы он менял точки наблюдения, прослеживая жизнь Амами вплоть до момента ее рождения. Это означало, что Тагири могла понять смысл слов старой женщины, только перестроив программу компьютера. Причины и следствия разворачивались перед ней в обратном порядке: сначала она наблюдала результат, и лишь затем выяснялась его причина. В старости Амами заметно хромала, и только после нескольких недель наблюдения за предшествовавшими событиями Тагири поняла причину хромоты. Молодая Амами лежала на циновке, истекая кровью. Затем она как бы сползла с нее, разогнулась и встала на ноги перед своим мужем, который с силой бил ее посохом.

Но почему он избивал ее? Еще несколько минут, и Тагири получила ответ: когда Амами пошла за водой, ее изнасиловали двое крепких мужчин из соседней деревни, где жило племя Лотуко. Муж Амами не мог признать, что случившееся было действительно актом насилия, поскольку это означало, что он не способен защитить свою жену. Ему пришлось бы отомстить насильникам, а это могло поставить под угрозу хрупкий мир, существовавший между племенами лотуко и донготона, живших в долине Косе. Поэтому, чтобы не навредить соплеменникам и не потерять лицо, он вынужден был расценить рассказ своей плачущей жены, как бессовестную ложь, и утверждать, что в действительности она вела себя как распутница. Он бил ее, требуя отдать деньги, которые ей заплатили. Тагири было совершенно ясно: муж знал, что никаких денег не было, что его любимая жена не стала шлюхой и что в действительности он поступает несправедливо. По его лицу было видно, что ему стыдно. Но это не помешало ему обойтись с женой столь жестоко. Никогда прежде Тагири не приходилось видеть, чтобы какой-либо другой житель этой деревни проявлял такую неоправданную жестокость. А он все бил и бил жену еще долго после того, как она начала кричать, просить пощады и, наконец, призналась во всех смертных грехах. Поскольку он избивал ее не потому, что верил в свою правоту, а для того, чтобы убедить соседей в заслуженности наказания, он перестарался. Перестарался, и хромота Амами до самой ее смерти оставалась для него немым укором.

Просил ли он когда-нибудь прощения или раскаивался в душе, Тагири так и не узнала. Он поступил, как, по его мнению, должен был поступить любой мужчина в Икото, чтобы не уронить своего достоинства. Мог ли он жалеть об этом? Пусть Амами и стала хромой, но у нее был достойный уважения муж, авторитет которого не уменьшился ни на йоту. Неважно, что даже за неделю до ее смерти некоторые деревенские ребятишки бегали за ней и обзывали словами, которым научились у детей постарше: “Лотуко шлюха!"

Чем больше внимания уделяла Тагири жителям Икото, и чем ближе они ей становились, тем больше времени она проводила, живя вместе с ними в прошлом. Она следила за жизнью этих людей на экране хроновизора и постоянно стремилась узнать причины тех событий, которые представали перед ней раньше. Мир виделся ей не потенциальным будущим, ожидающим ее вмешательства, а сочетанием необратимых результатов. И единственное, что она могла сделать, это выяснить те необратимые причины, которые привели к нынешней ситуации.