Боярин. Князь Рязанский. Книга 1 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич. Страница 33

Из шести карет получалась деревянная площадка в виде квадрата со сторонами тридцать метров. Над площадкой натягивался тент, поддерживаемый гранями карет и дополнительными шестами. Края тента крепились по периметру к «полу». Сто пятьдесят человек с относительным комфортом могли ночевать в степи в любой мороз. Пожаробезопасность соблюдалась за счет хорошей изоляции труб и печей. Я хвалил себя за это изобретение. Ежесуточные потери в виде замёрзших или обмороженных солдат меня не устраивали.

Утром, хлебнув кипятку с сухарями, собрав палатку и кареты, мы тронулись дальше. В Вязьму не заезжали, хотя оттуда приходили ходоки с хлебом солью. Приняв хлеб-соль, поблагодарив за приглашение и сославшись на спешность, мы уехали.

Следующая остановка была под Смоленском, затем в Толочине, и, наконец, в Минске. В Минске мы задержались на два дня, а потом разъехались. Послы повернули на Вильно, а я со своим «десантным батальоном» двинулся на юг, в сторону маленького, но очень важного местечка Лоева Гора, стоящего на слиянии Днепра и реки Сож.

Там находилась единственная мелководная, почти сухопутная, переправа через Днепр, по которой переходили и неприятели, и караваны купцов с юга. Переправа называлась «Татарский брод», и это было единственное место, где можно было пройти между болот Полесья и Гомеля. Это был очень важный торговый тракт.

Путь до Лоева мы осилили за двое суток особо не торопясь. Лоев, действительно, стоял на крутом левом берегу Днепра, как и сообщали, читанные мной ранее, справочники, и представлял собой небольшую крепость. Ворота крепости сейчас стояли запертыми.

— Видчиняйте! — Орали мои вои из авангарда, столпившись у ворот. — Бо с пищали шмальнём!

— Хто такие, шоб указывать? — Язвительно спрашивали с башни ворот.

— Люди Михаила Рязанова. Наместника Царя Русского.

— Мы такого не знам. И хто такой Царь Русский, тоже не знам, — крикнул другой голос.

— Могут и пальнуть с пищали сдуру, али стрелу пульнуть… Сходи, Григорий, скажи им, что у нас грамота от Князя Литовского.

Григорий доскакал до ворот и, показав грамоту, крикнул:

— Вот грамота Князя Литовского! Зови старшого!

На башне молчали долго, потом голос крикнул:

— Вяжи на бечву, грамотку свою.

— Ох, говорун, быть тебе сёдня на конюшне битому! — Крикнул Григорий, но грамоту привязал.

— А ты хто такой, штоб грозить?

— Я — твой новый воевода, дурья голова!

— Дурья голова и воевода? — Засмеялись сверху, но вдруг, как-то резко, смех, всхлипнув, оборвался, будто от удара.

— Ну, я тебя… Прошка, сукин сын! Отворяйте ворота, бисовы дети! — Закричали сверху. В сумерках не было видно, но слышно, что на башне, кто-то явно раздавал зуботычины и затрещины.

Ворота распахнулись наружу обеими створками. На входе угадывалось несколько фигур. Зажглись факела. В их огне фигуры вооружённых людей прорисовались четче. К Григорию вышел крупный рыцарь в доспехах. Они о чём-то поговорили. Разговора слышно не было, но вскоре Григорий громко крикнул:

— Первая и вторая сотни на право! Третья и четвертая на лево! Марш-марш!

Я постоял и посмотрел, как двойные колонны втекают в ворота деревянной крепости. Григорий подъехал ко мне, и переводя дух сказал:

— Михал Фёдорович, там воевода местный. Говорит, из рыцарей только он один остался, а войск в крепости, акромя крестьян местных, никого нет. Все ушли в Гомель.

— Да и хрен с ними… Нам проще будет… Разместить дружину есть где?

— Есть. И казарма, холодная правда, и по домишкам расселим.

— В казарму печи с карет поставить, если с каретами не войдут.

— Войдут, я посмотрел. Ежели боковины с карет снять.

— Ну, обустраивайтесь, я потом проверю. Веди к воеводе.

С последним конным мы въехали в крепость.

— Я наместник Царя Русского Василия Васильевича в Княжестве Литовском — Михаил Фёдорович Рязанов, как вас величать?

— Я Степан Подкидышев — рыцарь войска Литовского. Остался в крепости один из воев, акромя крестьян местных. Вроде как — воевода.

— Веди в замок, Степан. Там поговорим. Ты стражника не убил, чай? Железом своим…

— Да не… у меня для них дубина есть. Она мягкая… Слегка по спине прошёлся, да по ливеру малость… Чтоб княжью руку не забывали.

— Ты с ними полегше теперь.

— Так теперича вы пришли, крестьяне со службы уйдут…

Так мы беседовали, идя до деревянного «замка». Мои палаты были более похожи на крепость, нежели эти, явно недавно поставленные хоромы. В хоромах было холодно. Одна единственная печь прогревала только одну комнату. Трубы у печи не было. Дым уходил в отверстие в потолке.

— «Всё с начала», — подумал я тоскливо, но потом сам себе сказал: «А ты как хотел? Кисельные берега? Вперёд, и с песней! На каждом новом месте будет всё сначала».

Переночевали мы с Григорием в карете. В «хоромах», теплушке, как назвал её Степан, уже спали какие-то бабы и дети. Сходив и проверив, как разместились бойцы и караул, я заметил, что моя карета стоит на улице с протопленной печкой, а Григорий своими переминаниями и покряхтыванием, явно на что-то намекает.

— Григорий, а пошли, как мы спать… Мясо вяленное есть?

— И мясо, и к мясу…

Мы сбросили с себя железную сбрую, и удобно разместились в карете. Погрызли сушёного мяса, запив кипятком, хлебнули по очереди из Григорьевской фляги, и улеглись. Я провалился в тишину сразу.

Разбудил не забываемый с детства сигнал трубы: «вставай-вставай дружок с постели на горшок…». Систему звуковых сигналов для своих воев я создал с «нуля», значительно упростив для запоминания, создав образы в стихотворной форме. К известным сигналам побудки и на обед: «Бери ложку бери бак и хватайся за черпак», я придумал: «Тревога-тревога, враг ходит у порога!», «Спать пора», «В строй, в строй, в строй».

Умывшись и оправившись, мы пошли с Григорием смотреть, как сработали наши «котельщики» на новом месте. Завтрак проходил штатно. Накормив «воеводу» Степана, и поев перловой каши со смальцем, мы пошли на обход местности. Крепость стояла ладная. Изъяна в ней, кроме ничтожных запасов провизии и воды, мы не увидели. Осада на сутки, не более. Наш основной фураж и корм ещё не прибыли, и ожидались к только завтрашнему вечеру.

За частоколом умещалось три казармы, примерно на пятьсот человек, небольшая усадьба воеводы, называвшаяся «замком», стоявшая на возвышенности, и около тридцати, мазанных глиной домов, покрытых соломой. Я понял, что с деревом тут проблемы.

Взойдя на наблюдательную площадку «замка», мы оглядели окрестности. Под нами лежала белая извилистая полоса Днепра и устье Сожа. Высота обзора была около ста пятидесяти метров. Отсюда был виден, справа по реке, брод, зимой совсем перемёрзший, с нагромождениями ледяных торосов.

Нормального строительного леса в округе не наблюдалось. Только далеко впереди за днепром, выше по течению Сожа виднелась полоса елей. По дальности, «на глаз», получилось километров десять.

— Григорий, видишь лес? — Я показал рукой. — Прямо сейчас посылаешь сотню. Пусть рубят, пилят. По лету по реке сплавим.

— Так и делали, — встрял в разговор Степан.

Сегодня, без своих железяк, и выглядел, как человек, а не «робокоп». Он был одет в тулуп, яловые сапоги, и с удивлением посматривал на наши с Григорием валенки. — Што за поножи таки? Доспех?

— Сапоги из шерсти валяной. Тёплые. Ты на службу ко мне пойдёшь?

Тот кивнул головой.

— И тебе дадим. Григорий, присяга с собой?

— Так точно, Великий Князь!

— Читай ему. Пусть клянётся. А ты, — обратился я к Степану, — повторяй за ним все слова.

Григорий раскрыл командирский планшет и достал кожаную папку, отделанную золотом, с отпечатанной на пергаменте присягой, и стал читать.

— Я, Степан Подкидышев…

— Я, Степан Подкидышев…

— … торжественно присягаю на верность своему Отечеству…

— … торжественно присягаю на верность своему Отечеству…

— … государству Российскому и его государю-царю…