Краснокожий пророк - Кард Орсон Скотт. Страница 18

Каждое утро Лолла-Воссики выпивал по четыре глотка, каждый вечер отпивал из бочонка четыре глотка, после чего засыпал, надеясь, что, когда зверь сновидения разбудит его, он сможет спокойно умереть.

Однажды он вышел на берег чистой, прозрачной реки; глаза ему застилал черный шум, раскатами перекатываясь в голове. В воде стоял огромный коричневый медведь. Шлепнув лапой по поверхности, он подбросил в воздух какую-то рыбешку и, тут же поймав ее зубами, дважды чавкнув, проглотил. Но не еда привлекла Лолла-Воссики. Он заметил медвежьи глаза.

Один глаз у медведя отсутствовал, в точности как у Лолла-Воссики. Это заставило Лолла-Воссики задуматься, а не этот ли медведь его зверь сновидения. Но такого не могло быть. Белое сияние, зовущее его, по-прежнему светилось на севере, теперь переместившись чуть к западу. Поэтому медведь не мог быть его зверем сновидения, он был частью сна.

Однако он мог нести какое-то послание для Лолла-Воссики. Медведь оказался здесь, потому что земля захотела поведать Лолла-Воссики некую историю.

И вот что первое заметил Лолла-Воссики: когда медведь подхватывал рыбу когтями, он смотрел здоровым глазом, ловя блестки солнца на рыбьей чешуе. Лолла-Воссики был знаком с этой манерой, потому что сам наклонял голову чуть-чуть набок, как медведь.

А вот что второе заметил Лолла-Воссики: когда медведь вглядывался в воду, отыскивая плывущую рыбу, чтобы поймать ее, он смотрел вторым глазом, глазом, которого не было. Этого Лолла-Воссики не понял. Это было очень странно и необычно.

Но вот что последнее заметил Лолла-Воссики: когда он следил за медведем, его собственный здоровый глаз был закрыт. А когда он открыл этот глаз, река все еще расстилалась перед ним, солнце играло на ее поверхности, рыбки, выплескиваясь, танцевали в воздухе и вновь исчезали — но медведя не было. Лолла-Воссики видел его, только когда закрывал здоровый глаз.

Лолла-Воссики выпил из бочонка два глотка, и медведь пропал.

Вскоре Лолла-Воссики наткнулся на дорогу, проложенную белым человеком, и, ступив на нее, почувствовал, как она забурлила под его ногами, словно река. Течение дороги потащило его за собой. Он сначала споткнулся, но, удержав равновесие, выпрямился и с бочонком на плече зашагал туда, куда его вели. Краснокожие не любили ходить по дорогам белого человека — в сухую погоду их земля чересчур тверда, а в дождливую превращается в лед, да и колеи, оставленные колесами проехавших повозок, хватают за ноги, словно руки бледнолицего, ставят подножки, так и норовят опрокинуть. Но эта земля, как ни странно, была мягкой, словно весенняя трава на речном берегу, — только надо было идти в нужном направлении. Свет уже не сиял где-то впереди, он заключал в мягкие объятия, и Лолла-Воссики понял, зверь его сновидений очень, очень близко.

Дорога трижды пересекала воду — два маленьких ручейка и один поток, и над каждым из больших тяжелых бревен и крепких досок, с самой настоящей крышей, которой белый человек обычно украшал свои дома, был возведен мостик. На первом мосту Лолла-Воссики надолго задержался. Он никогда не слышал о таком. Он стоял там, где должна была течь вода, однако мост был настолько крепким и прочным, а стены его — такими толстыми, что он вообще не видел и не слышал воды.

Зато чувствовал ненависть реки. Лолла-Воссики слышал, как она злится, как ей хочется добраться до моста и унести его. «Таков путь белого человека, — подумал Лолла-Воссики. — Белому человеку обязательно нужно покорять, отнимать от земли принадлежащее ей».

И все же, стоя там, он заметил еще кое-что. Хоть огненная вода практически выветрилась из его тела, черный шум на мосту звучал значительно тише. Впервые за долгое время он расслышал зеленую тишину. Как будто этот черный шум отчасти исходил от реки. Как так может быть? Река никогда не держала зла на краснокожих. И вещь, созданная руками бледнолицых, не способна приблизить краснокожего к земле. Однако здесь он вновь ощутил зеленую тишину. Лолла-Воссики поспешил дальше по дороге; может быть, когда зверь сновидения разбудит его, он сможет это объяснить.

Дорога вливалась в широкие луга, на которых стояло несколько строений белого человека. И множество повозок. Стреноженные и привязанные лошади мирно паслись на мягкой траве. Слышались звон металлических молотков, стук вгрызающихся в дерево топоров, скрежет пил и прочие звуки, издаваемые убивающим лес бледнолицым. Город белого человека.

Но нет, не совсем. Лолла-Воссики остановился на краю луга. «Чем это поселение отличается от других городков? Чего здесь не хватает? Что я обязательно должен был увидеть?»

Частокол. Здесь не было частокола, не было крепости.

Но где же бледнолицые прячутся? Где запирают пьяных краснокожих и воров? Где складывают свои ружья?

— Поднимайте! Выше! Выше! — словно колокол, разнесся голос белого человека в плотном воздухе жаркого летнего полдня.

На поросшем травой холме, находящемся примерно в полумиле от краснокожего, стала подниматься странная деревянная штуковина. Людей, суетящихся вокруг, Лолла-Воссики не видел — их закрывал откос холма. Зато он видел огромный, сияющий свежесрубленной белизной деревянный каркас, поднимаемый шестами.

— Теперь боковую стену! Раз, два, взяли!

Медленно показался еще один каркас, установленный под углом к первому. Встав вертикально, они уперлись ребрами друг в друга. И тут Лолла-Воссики наконец заметил людей. Белокожие юноши полезли вверх по дереву — зацепившись за бревна, они принялись поднимать и опускать свои похожие на томагавки молотки, вбивая в дерево подчинение. Постучав немножко, они гордо выпрямились, все трое, замерев на самой вершине деревянных стен, — их поднятые молотки напоминали копья, только что вытащенные из туши дикого бизона. Шесты, подпирающие стены, убрали. Стены стояли сами собой, держа одна другую. До Лолла-Воссики донеслись радостные крики.

Затем на склоне холма внезапно появились бледнолицые. «Неужели меня заметили? Может, они прогонят меня или бросят за решетку?» Нет, они всего лишь спускались с холма, направляясь туда, где паслись их лошади и стояли повозки. Лолла-Воссики растаял в лесной глуши.

Он отпил из бочонка четыре глотка, затем вскарабкался на дерево и засунул бочонок в развилку трех толстых ветвей. Чтобы спрятать и утаить, укрыть и сохранить. Густая листва спрячет его; никто не увидит бочонок с земли — даже краснокожий.

Лолла-Воссики отправился обратно кружным путем, но вскоре он вновь подошел к холму, на котором высились новые стены. Лолла-Воссики долго изучал их, но так и не понял, что же за дом это будет. Подобных зданий он никогда раньше не видал, оно было похоже на новый особняк Бледнолицего Убийцы Гаррисона, только намного больше размерами. Столь большого, высокого строения Лолла-Воссики вообще никогда не видел, оно было даже выше крепости.

Сначала странные мосты, крепкие, как дома. Теперь это странное здание высотой с деревья. Лолла-Воссики покинул укрывающий его лес и, качаясь из стороны в сторону — земля не могла держать равновесие, когда внутри него переливалось спиртное, — вышел на открытую поляну. Подойдя к зданию, он ступил на деревянный пол. Пол белого человека, стены белого человека, но тем не менее дом казался каким-то иным, каким-то необычным, разительно отличаясь от прочих построек, которые доводилось видеть Лолла-Воссики. Внутри оказалось большое открытое пространство. Очень высокие стены. Белый человек впервые построил здание, внутри которого было просторно и светло. Здесь даже краснокожий чувствовал себя уютно.

— Кто там? Кто ты такой?

Лолла-Воссики стремительно обернулся на звук голоса и чуть не упал. У края здания стоял рослый белый человек. Высокий пол доходил ему до пояса. Одет человек был не в звериные шкуры — значит, не охотник, — и не в мундир — стало быть, не солдат. Скорее он был одет как фермер, только одежда его была чистой. В Карфаген-Сити Лолла-Воссики никогда не встречал подобных людей.

— Кто ты такой? — снова задал свой вопрос мужчина.