Ксеноцид - Кард Орсон Скотт. Страница 30

Пот стекал по лицу Цинь-цзяо. Она наклонялась, а капли стекали по щекам, к глазам, по носу. А уже оттуда пот капал в мутную воду, заливавшую рисовые чеки, или же на проклюнувшиеся над поверхностью воды ростки.

– Почему ты не вытрешь лица, праведная?

Цинь-цзяо подняла голову, чтобы узнать, кто же это очутился достаточно близко, чтобы заговорить с нею. Обыкновенные люди, занятые праведным трудом, обычно держались от нее подальше. Присутствие богослышащей заставляла их чувствовать себя не в своей тарелке.

Это была девчонка, моложе Цинь-цзяо – лет, возможно, четырнадцать. У нее была мальчишеская фигурка и очень коротко подстриженные волосы. В ней была какая-то открытость, полнейшее отсутствие робости, что показалось Цинь-цзяо весьма странным и не совсем приятным. Поначалу ей захотелось просто-напросто проигнорировать девчонку.

Только это было бы проявлением спесивости. Это было так, как будто бы она сказала: поскольку я богослышащая, то могу и не отвечать, когда со мной заговаривают. Никто и не догадается, что не отвечает она, поскольку размышления о чем-либо другом, кроме невозможном для выполнения задании, поверенном ей великим Хань Фей-цы, доставляет ей чуть ли не физическую боль.

Поэтому она ответила… но вопросом.

– А почему я обязана вытереть лицо?

– А разве тебе не щекотно? Ну, от пота, что стекает у тебя по лицу? Разве он не заливает тебе глаз, и они потом не жгут?

Цинь-цзяо опустила голову и на какой-то миг вернулась к работе. На сей раз она уже обращала внимание на собственные чувства. И правда, было щекотно, а глаза жгло от попадавшего в них пота. Весьма неприятное и раздражающее чувство. Цинь-цзяо медленно выпрямилась… и заметила, как это больно, как протестует позвоночник, когда меняешь позу.

– Да, – сказала она, – и жжет, и щекочет.

– Так вытри его, – посоветовала девочка. – Рукавом.

Цинь-цзяо глянула на рукав. Он и так уже пропитался ее потом.

– А разве вытирание помогает? – спросила она.

И вот тут девчонка открыла нечто, что ранее никогда не приходило ей в голову. Она размышляла некоторое время, а потом вытерла лоб рукавом.

Потом усмехнулась.

– Нет, праведная. Нисколечки не помогает.

Цинь-цзяо мрачно кивнула и вернулась к работе. Но щекотание стекающего пота, жжение в глазах и боль в спине мешали теперь намного сильнее. Неудобства позволили забыть о надоедливых мыслях… хотя, должно ведь быть наоборот. Девочка только усилила ее страдания, обратив на них внимание… И все же, как это ни странно, дав понять Цинь-цзяо о страданиях ее тела, она освободила ее от осаждавших ее разум вопросов.

Цинь-цзяо рассмеялась.

– Это ты надо мной смеешься, праведная? – спросила девочка.

– Нет, это я по-своему тебя благодарю, объяснила ей Цинь-цзяо – Пускай всего на мгновение, но ты сняла с моей души огромное бремя.

– Ты смеешься надо мной за то, что я посоветовала тебе вытереть пот, хотя это никак не помогает.

– Я же сказала, что смеюсь вовсе не потому, – повторила Цинь-цзяо. Она выпрямилась и поглядела девочке прямо в глаза. – Я не лгу.

Девочка, казалось, опешила, но вовсе не так, как следовало бы. Когда богослышащий говорит именно таким тоном, как только что высказалась Цинь-цзяо, все тут же начинали кланяться и проявлять свое уважение к ним. Но эта малышка всего лишь обдумала слова Цинь-цзяо и кивнула.

Цинь-цзяо могла сделать только один вывод.

– Ты тоже из богослышащих? – спросила она. Девочка широко раскрыла глаза.

– Я? – удивилась она. – Мои родители из низкого сословия. Отец разбрасывает навоз на полях, а мать моет посуду в ресторане.

Понятно, что это еще ничего не доказывало. Конечно, чаще всего боги отбирали детей богослышащих, но иногда обращались и к таким, родные которых никогда божественного голоса не слыхали. Но все считали, что боги никогда не интересовались детьми низких сословий. И правда, они редко обращались к тем, родители которых не были всесторонне образованными.

– Как тебя зовут? – спросила Цинь-цзяо.

– Си Вань-му, – ответила девочка.

Цинь-цзяо сделала глубокий вдох и стиснула губы, чтобы не рассмеяться. Но Вань-му не рассердилась – она лишь скривилась, как бы с нетерпением.

– Извини, – сказала Цинь-цзяо, как только лишь к ней вернулась способность нормально говорить. – Но ведь это же имя…

– Царственной Матери Запада, – закончила Вань-му. – Что я могу сделать, если такое мне выбрали родители?

– Это очень благородное имя. Моя прародительница-сердце была великой женщиной, но всего лишь смертной поэтессой. А твоя принадлежит к самым древним среди богов.

– И что мне с того? Родители согрешили гордыней, назвав меня именем столь исключительной богини. Потому-то боги никогда ко мне и не обратятся.

Горечь слов Вань-му опечалила Цинь-цзяо. Если бы только девочка знала, с какой охотой поменялась она сама поменялась бы с ней местами. Освободиться от голоса богов! Никогда уже больше не наклоняться над полом и не прослеживать линии слоев в древесине, никогда не мыть рук, разве что те просто запачкаются…

И все же, Цинь-цзяо не могла объяснить этого девочке. Та просто бы не поняла. Для Вань-му богослышащие были привилегированной, бесконечно мудрой и недоступной элитой. Если бы Цинь-цзяо стала убеждать, что бремя, несомое богослышащими, намного больше, чем все вознаграждения за него, это прозвучало бы как ложь. Разве что, для Вань-му богослышащие не были такими уж недоступными – она ведь заговорила первой. Поэтому Цинь-цзяо и решила признаться, что лежит у нее на сердце.

– Си Вань-му, я бы с охотой прожила остаток собственной жизни в слепоте, лишь бы только могла освободиться от голоса богов.

Вань-му была настолько шокирована, что даже раскрыла рот.

Цинь-цзяо тут же пожалела о собственных словах.

– Я пошутила, – объяснила она.

– Нет, – запротестовала Вань-му. – Вот теперь ты обманываешь. А перед тем говорила правду. – Она подошла поближе, волоча ноги по воде и топча рисовые побеги. – Всю свою жизнь я видала богослышащих в чудесных шелках, которых в носилках несут в храмы. Все им кланялись, все компьютеры были открыты для них. Когда они говорят, их слова будто музыка. Так кто бы не захотел стать одним из них?

Цинь-цзяо не могла ответить откровенно, не могла признаться: каждый день боги унижают меня, приказывая выполнять глупые, бессмысленные действия, которые должны меня очистить… и на следующий день все начинается сначала.

– Ты не поверишь мне, Вань-му, но уж лучше жить здесь, на полях.

– Нет! – крикнула Вань-му. – Тебя всему научили! Ты знаешь все, что можно знать! Ты умеешь говорить на многих языках, ты можешь прочесть все слова, твои мысли превышают мои настолько, насколько мои превышают мысли какого-нибудь червяка.

– У тебя ясная и выразительная речь, – заметила Цинь-цзяо. – Ты должна была ходить в школу.

– В школу! – скорчила презрительную мину Вань-му. – Да какое им дело до школ, предназначенных для таких как я детей? Нас учили читать, но лишь настолько, чтобы читать молитвы и уличные вывески. Нас учили считать, но лишь для того, чтобы мы умели делать покупки. Мы заучивали на память мудрые мысли, но только такие, которые поучают радоваться своему месту в жизни и слушаться более мудрых.

Цинь-цзяо не имела представления о том, что школы могут быть именно такими. Она верила, что детей в школах учат тому же самому, что и она узнавала от своих преподавателей. Но она сразу же поняла, что Вань-му говорит правду: один учитель никоим образом не способен передать трем десяткам учеников всего того, что Цинь-цзяо узнала как единственная ученица у множества преподавателей.

– Мои родители бедны, – заявила Вань-му. – Так зачем же им терять время, обучая меня больше, чем нужно служанке? Ведь это моя самая большая надежда: сделаться служанкой в доме какого-нибудь богача. Они бы уже проследили, чтобы я умела хорошо мыть полы.

– Кое-что про полы я знаю.

– Кое-что ты знаешь обо всем. Так что не говори мне о том, как тяжело быть богослышащей. Боги никогда не подумали обо мне. И, уверяю тебя, это гораздо хуже.