Нарушая заповеди (СИ) - Перова Алиса. Страница 14

Я пожимаю плечами и отвечаю коллеге без тени улыбки:

— Девушка записывалась на диагностику, это моя работа.

Обогнув зависшего Саню, я устремляюсь в ремонтный ангар, где меня ждёт очередной важный пациент с раненым сердцем. И, как бывает всякий раз, меня охватывает восторг и гордость от понимания, что этот молчаливый больной доверяет исключительно моим рукам. Потому что я лучший хирург и способен воспламенить даже самый безнадёжный мотор. Для их владельцев это дорого, но того стоит.

— Ну, если что, там тебя ещё одна ожидает, в кафе пошла охладиться, — долетает мне вслед. — Эта посолиднее будет, глянь, на чём приехала.

— На сегодня у меня больше нет записи, — бросаю через плечо и спешу отгородить себя от возможного ответа тяжёлой дверью.

Машины гораздо ранимее людей, хотя и терпеливее последних. Сердечную травму этому красавцу американцу тоже нанёс человек. Я это непременно исправлю. Только жаль, что, в отличие от людей, машины не способны сопротивляться и их здоровье всецело зависит от хозяина.

— Ну что, больной, приступим?

Сейчас ему бы лучше ответить, чтобы не оставлять меня наедине со своими мыслями. Сейчас, когда память распахнула кладовку, в которой ненадёжные дверные петли оплавились под пронзительным взглядом маленькой ведьмы.

Но мой пациент, как и прежде, молчалив, а из кладовой уже раздаётся мамин голос… И перед мысленным взором всплывает картинка…

— Рома, сыночек, познакомься — это Ева.

Я едва удержался от смешка. Настолько хрупкая девичья фигурка диссонировала с её пронзительным злым взглядом. Рассерженный оленёнок. Знаю, что Тимур называл дочь Лали. Красиво — ей очень подходит.

— Евлалия! — рявкнула малышка, вскинув острый подбородок, и я всё же не смог сдержать улыбку.

— Очень приятно, Евлалия, а я Роман, — рискнул ей подмигнуть и добавил, — но можно просто Рома.

И отважный оленёнок смутился. На нежных щёчках девочки проступил лёгкий румянец, а длинные ресницы дрогнули и затрепетали. Лали… милая хорошенькая Лялька.

Тогда мне очень захотелось обнять эту ершистую бунтарку и погладить по тёмным шелковистым волосам. Хотелось защитить… От кого только? Идиот!

Колючки этой маленькой хищницы оказались смертельно ядовитыми, но я долго не хотел в это верить. Не желал замечать её ненависти, направленной на мою мать. Списывал всё на подростковую ревность папиной дочки, был терпелив и всегда подчёркнуто говорил о маме с любовью. Я очень любил маму и мне казалось, что из уважения к моим чувствам Лялька непременно прислушается, увидит и, наконец, поймёт, что от этой доброй и мудрой женщины никогда не стоит ожидать зла. Я даже наивно верил, что Лялька тоже её полюбит, ведь маму невозможно было не любить.

Вода камень точит, и я был терпелив. Чувствовал, что девчонка не злая и ей надо лишь немного повзрослеть. А ещё я жалел её… Да — жалел! Господи, какой же я был дурак! Знал, что её родительница пустоголовая искательница приключений и надеялся, что моя мама сможет компенсировать малышке материнское внимание и тепло. Лялька казалась мне маленькой потерянной принцессой, которая, живя во дворце с толпой прислуги, остаётся очень одинокой.

С чего я вообще так решил? Возможно, потому что девчонка постоянно таскалась за мной, словно у неё не было ни подруг, ни своих интересов… Она готова была проводить со мной столько времени, сколько я мог ей отмерить, и я отмерял с лихвой. С Лялькой было интересно, она была очень неглупой девочкой, а ещё замечательной слушательницей. Она готова была слушать любой бред, что я мог вливать в её нежные ушки. Но я не бредил, я ценил её внимание и привязанность, и старался сеять разумное, доброе… И, как оказалось, бесполезное.

Я догадывался о Лялькиной влюблённости и очень бережно относился к её чувствам. Понимал, что это возрастное, но осознавал, насколько это серьёзно для неё. Сперва мне даже немного льстило её обожание. Но маленькая бестия приняла мою деликатность за… даже не знаю… За бесхребетность, что ли…

Наверное, стоило сразу жёстко пресечь её демарш. Ещё когда её глупые сцены ревности возникали практически на пустом месте — из обрывков фраз подслушанных ею телефонных разговоров, из-за любого неосторожно произнесённого слова. Но я не смог быть с ней грубым. Я ведь тоже любил её по-своему… Как младшую сестрёнку, как мою преданную фанатку, как… Наверное, больше никак.

Я будто чувствовал, что пригласить Светку в дом Тимура будет ошибкой. Понимала это и мама. Она, казалось, вообще понимала и видела всё. Ляльку нельзя было так сразу, словно обухом по голове. Однако Тимур этого не понял. Не знаю, какую цель он преследовал, когда, прихватив меня случайно из школы после занятий, представился Светке моим отчимом и пригласил в гости. Наверное, хотел, чтобы я чувствовал его доброе расположение. Я оценил, но не одобрил.

Мне самому было не слишком комфортно в непривычной роскоши и бравировать чужим достатком перед временной подружкой не хотелось. И дело было не в излишней скромности, просто меня не покидало странное чувство, что всё это ненадолго. Вряд ли это можно назвать опытом, скорее, интуицией. Моя милая добрая мама была красавицей, но не про таких, как хищный и опасный Тимур. И я невольно ждал финала…

Этот финал раздавил меня…

14

«…Так и сдохнете в своей вонючей общаге — вся такая гордая, неприступная и никому больше не нужная!»

Мама! Мамочка-а-а-а!..

— Да заткнись, Тёмный!

Стена, к которой я прижимаюсь влажным лбом, сотряслась от кулака соседа, заставляя меня вынырнуть из кошмара.

— Ревёшь, как медведь-шатун, у меня кот снова обоссался! — не унимается за стеной Андрюха.

От его воплей где-то начинает плакать ребёнок и истошно орёт кот. И на хрен кому в этом бедламе будильник!

— Твой кот и без меня отлично справляется, — сонно ворчу в ответ и вяло хлопаю по стене, — все пять этажей общаги им провоняли.

Перекатываюсь на спину, и голова взрывается болью. Постоянный недосып всё же сказывается. Подушка опять на полу, но пошевелиться, чтобы её поднять, выше моих сил. Брезгливо морщусь, вспоминая, что снова не вымыл пол, а вчера заходил Андрюха и всё здесь истоптал своими копытами. Этот чертила никогда не разувается, привык жить в своём хлеву с вечно гадившим котом и неряшливой супругой.

Но постель придётся один хрен менять — простыня вся сбилась и намокла от пота, а наволочка уже впитала дух соседского кота. Я ещё долго пялюсь в потолок, наслаждаясь какофонией звуков нашей нескучной общаги. Сердцебиение уже в норме, но голове, похоже, не обойтись без помощи волшебной пилюли.

Лёг я только в восемь утра и, по ощущениям, будто не спал вовсе. Настенные часы показывают три часа. И так уже вторую неделю — чёртов день сурка. А всего-то и надо купить батарейку. Сегодня — обязательно.

Устав от ожидания, желудок взвыл. Громко и с акустикой. Надеюсь, соседи не услышали, иначе Тонька, Андрюхина жена, непременно захочет меня накормить. А я видел, как она готовит — потом дня два не мог жрать. Так, хорош валяться.

В коробке-аптечке йод, пластырь и активированный уголь, который покупала ещё мама. Ничего из этого голове не поможет, и я прикидываю, у кого сейчас безопаснее всего побирнуться. Но всё же — нет, лучше самому до аптеки. С соседями я уже давно свёл общение к минимуму, а уж чтобы о чём-то их попросить, и речи быть не может. Они сначала обижались, но потом привыкли, списав моё затворничество на психологическую травму. Здесь почти все ещё помнят мою маму и меня… совсем другим.

Большинство семей живут в этой общаге уже много лет и относятся ко мне по-доброму. Однако новенькие стараются меня избегать, но оно и к лучшему. Раньше я очень часто орал по ночам, но со временем эти кошмары стали реже и почти прекратились. И вот сегодня снова… Слышал даже, что некоторые жильцы в общаге за глаза меня называют маньяком. Целую легенду придумали о том, как мои растерзанные жертвы приходят ко мне во сне.