Еще одна чашка кофе (СИ) - Лунина Алиса. Страница 106
— Хотел произвести на тебя впечатление!
Теона поцеловала его в длинные, девичьи ресницы:
— Мой дорогой, невозможный Белкин, ты произвел на меня неизгладимое впечатление в самый первый день нашей встречи, и чтобы ты теперь не вытворял, то оглушительное, громадное, первое впечатление теперь уже не изменит.
— Тогда ладно, — успокоился Леша.
На улице было тихо — все, наверное, уже сидели дома под елками.
Гигантская снежинка повисла на волосах Теоны как символ нашего мира, в котором все связано, где маленькое крепится к большим лучам, соединяясь друг с другом, образуя единый сложный фрактал.
Снег, фонари и самый большой фонарь — луна — подсвечивали тихое, замершее пространство.
Парень с девушкой целовались под снегом, забыв обо всем на свете. Все это уже было когда-то, повторяется, и, даст бог, случится еще не раз — и снег, и любовь, и нежность.
Еще немного снежных секунд, и вот уже в конце переулка показался мальчик январь.
Вернуться с мороза на свой старый, любимый корабль в теплый, уютный «Экипаж» было особенно приятно.
Леша придвинул елку едва не вплотную к своему обожаемому столику возле окна; получилось, что они с Теоной сидели теперь как будто за столиком, а как будто и в смолистом, колдовском лесу; поставил на стол два бокала — бывают ситуации, когда кофе (тсс, надеюсь нас никто не слышит!) можно заменить шампанским.
Ну вот, корабль готов отплыть в будущее, что там у нас на часах?
Теона взглянула на часы, перевела взгляд на сидевшую на подоконнике Лору и вдруг увидела в окне Данилы и Лины маленькую, прильнувшую к окну фигуру.
Теона с Лешей обрадовались, вскочили и стали махать Лёне руками. А он смеялся и махал им в ответ.
ЭПИЛОГ
Эрмитаж
Наши дни
И пришел другой март, тоже ненастный, переменчивый, с гомоном птиц, со слегка взбудораженными женщинами (вновь птицы и женщины первыми чувствовали приближение весны); и уже вовсю потянулись к солнцу подснежники, и по какому-то небесному радио, по секрету, сегодня передали, что на Фонтанке ожидается солнечный ветер.
В один серый мартовский день Теона с Лешей пришли в Эрмитаж, где их уже ждал Павел.
Дворцовые анфилады, эпохи, страны, герои, артефакты — этот огромный музей, сердце Петербурга, был городом в городе (впору заблудиться!), но Павел, как настоящий хранитель времени, чувствовал себя здесь уверенно. Он вел Теону с Лешей по ослепительным галереям и парадным залам (может быть, чересчур пышным с точки зрения смущенных девочки в красном берете и парня в свитере с оленями) и вдруг остановился перед одной закрытой дверью.
— Хотите проведать свою знакомую? — улыбнулся Павел.
Теона, не видевшая картину с того декабрьского вечера, когда передала ее Марии, призналась, что очень бы хотела поговорить с ней. Вот это «поговорить» прозвучало, может, и странно, но Павел серьезно кивнул, как будто прекрасно понимал, о чем идет речь.
— Выставку только готовят к открытию, но вам можно ее увидеть, — он открыл дверь, — идемте.
Они вошли в небольшой зал, где на стене висел плакат с названием выставки «История одной картины» и одно, столь хорошо знакомое Теоне и Леше полотно.
Теона тихо поздоровалась с незнакомкой. Картина по-прежнему источала волшебное, почти осязаемое свечение.
— Полотна старых голландских мастеров будто сотканы из света, — задумчиво сказал Павел, — того самого, который вспыхивает в момент рождения ребенка и который остается, несмотря ни на что, даже после смерти. Того света, что пронизывает мир.
Он вышел из зала, оставив Лешу с Теоной наедине.
Теона обратила внимание на табличку, расположенную рядом с картиной, и прочла надпись на ней:
«Картина „Незнакомка у окна“ была передана в дар Эрмитажу Ольгой и Ксенией Ларичевыми».
Хрустальные слезы чистейшей благодарности и печали потекли по щекам девочки в красном берете, словно бы весь свет мира сейчас ослепил ее.
Тот самый — свет на картине старого голландского мастера, свет отражающегося в Фонтанке солнца и тот ослепительный свет белого снега, на который падает умирающий человек.
Свет заливал зал, рассеивался во все стороны и плыл по земле, освещая все так, чтобы встретившиеся после долгой разлуки люди могли узнать друг друга.