Еще одна чашка кофе (СИ) - Лунина Алиса. Страница 6
В день торжества Теона валялась в постели с высоченной температурой, слушала, как в соседнем доме полгорода гуляет на свадьбе Михаила и Софико, и страдала.
Ну а что — личная жизнь не задалась, с профессией тоже не сложилось!
Заледеневшая Теона обхватила пса Гриля руками и уткнулась в его теплую шубу. «Неудачная жизнь!» — взвыла Теона, икая от холода, и Гриль поддержал ее солидарным воем.
В тот день девятнадцатилетней Теоне казалось, что жизнь кончена.
Однако наступили другие дни — жизнь продолжалась и чего-то требовала от Теоны. Девушке предстояло принять важное решение. Перед тем как уйти из института, она думала неделю, а потом все-таки забрала свои документы и вечером объявила отцу, что экономистом она не будет.
— А кем ты будешь? Маляром?! — схватился за голову отец и в гневе швырнул ее ведро с краской об стену.
С тех пор отец с ней не разговаривал.
Теона, конечно, переживала их разлад, и ее мама, и сам отец тоже. Но он, хоть и безумно любил дочь, простить ее не мог. Помимо переживаний из-за ссоры с отцом, Теону каждый день ждала пытка ревностью. После свадьбы Михаил переехал к Софико и частенько, выходя на балкон, Теона видела счастливых молодоженов.
В первый раз увидев на балконе напротив целующихся Софико и Михаила, Теона задохнулась от боли и, захлопнув дверь своего балкона, кинулась обратно в комнату. Но и в комнате не было спасения! Страшным зверем по ней металось зеленоглазое чудовище — ревность.
Теона не желала, чтобы эта зеленоглазая тварь поселилась в ее комнате и в ее душе; она не хотела избегать Софико, не хотела испытывать по отношению к любимой подруге никаких негативных чувств. Тем не менее Теона понимала, что она не может «выключить» свои эмоции волевым усилием, что каждый день она будет видеть счастливые лица Софико и Михаила и чувствовать, будто ей в сердце воткнули нож и теперь его медленно поворачивают.
«Я должна уехать! — в какой-то миг поняла Теона. — И чем дальше от Тбилиси, тем лучше!»
У нее было три варианта: переехать в соседний Кутаиси к старшему брату, в Грецию к дяде по отцовской линии или к тете Манане, сестре матери, в Петербург. Вообще самым простым и прекрасным вариантом был Кутаиси. Этот город совсем рядом от Тбилиси, и она всегда сможет вернуться домой, если станет невыносимо. На втором месте в ее хит-параде «перемены участи» стояла Греция — красивейшая зеленая страна с морем и постоянным солнцем. И самым ужасным Теоне представлялся русский город на болотах с его паршивым климатом. Конечно, в Петербурге прекрасная архитектура, но когда весь год будешь клацать зубами от холода, а солнца вообще не увидишь, то и никаких архитектурных красот не захочешь. Короче, Петербург Теона отмела сразу; с ее точки зрения, туда можно было отправиться разве что в ссылку за какое-нибудь серьезное преступление.
В итоге она решила выбрать Кутаиси. Но в тот миг, когда Теона уже вроде бы все решила, она услышала Софико, призывавшую ее выйти на балкон.
Теона съежилась и пошла на балкон, как на казнь.
Улыбающаяся Софико прокричала Теоне:
— Приходи сегодня к нам, дорогая, отмечать день рождения Михаила!
— Приду, если смогу! — выпалила Теона. — Извини, у меня там… суп подгорает! — И умчалась обратно в комнату, где ее скрючило от боли.
Она вдруг подумала, что вот сейчас ей так плохо, что, может быть, единственный вариант избавиться от этой тоски, сделать себе еще хуже?! А хуже можно сделать только, если…
— Я еду в Петербург, к тете Манане, — вечером объявила Теона.
Услышав ее слова, мать заплакала, а пес Гриль даже завыл от ужаса.
Они смотрели на Теону так, словно прощались с ней навсегда.
И вот через два дня она будет в Петербурге. Уже куплен билет на самолет, собраны вещи, все решено.
Теона застегнула чемодан и вышла из дома, чтобы еще раз пройтись по любимому Тбилиси и попрощаться с ним перед долгой ссылкой в северный Петербург.
Санкт — Петербург
По выходным в «Экипаже» Лешу замещал Никита, хотя Леша запросто мог обойтись и вовсе без выходных, потому что отдыхать он не любил и, честно говоря, не умел. Вот и в субботу с утра он маялся, не находя себе дела. До вечерней поездки в аэропорт, где он должен был встретить племянницу Мананы, оставалась еще уйма времени.
Не зная, чем заняться, Леша слонялся по своей большой, доставшейся ему от деда квартире. В этой квартире в старом доме у Никольского собора прошло Лешино детство. Сколько он себя помнил, вся его жизнь была связана с прекрасным небесно-голубым Никольским собором и сереньким Крюковым каналом. И с дедом Василием Ивановичем Белкиным.
Лешин дед почти всю жизнь прослужил корабельным коком на флоте, но после того, как на его шею неожиданно свалился внучок-подкидыш, Василий Иванович уволился с флота и осел на суше. В последние годы жизни он работал шеф-поваром в кафе и воспитывал внука.
Гениально варить кофе, мастерски жарить картошку и оптимистически смотреть на жизнь — все свои главные навыки Василий Белкин передал внуку. Леше до сих пор не хватает его адски вкусной картошки, крепчайшего, сваренного на огне кофе и психотерапевтических бесед в стиле «а жизнь, Леха, как тельник у моряка, в полосочку, сегодня — черная, завтра — белая!». После смерти Василия Ивановича их большая квартира враз опустела. И хоть деда нет уже несколько лет, Леша до сих пор не решается здесь что-то изменить, хотя бы сделать ремонт или переставить мебель.
Устав слоняться, Леша вышел из дома. Он поторчал на набережной, погонял силой мысли льдины на Неве, потолкался в толчее Дома книги, зачем-то купил там здоровенный, с центнер весом, справочник о кофе и кофейной культуре, затем прошел через сырой, бесприютный об эту пору Михайловский сад, долго глядел, задрав голову на плывущие в небе купола собора Спаса на Крови, а потом, поняв, что замерз, решил где-то погреться. Ближайшим местом оказался Русский музей, и Леша нырнул внутрь.
Бродя по залам, Леша пришел в тот, где висели картины художника Саврасова, и задержался здесь дольше всего. В саврасовских пейзажах была такая среднерусская звенящая тоска и бесприютность и что-то такое до боли родное, намертво вписанное в нашу русскую матрицу, что это почему-то не отпускало. Но странное дело — разглядывая одну из картин, которую никак нельзя было назвать жизнерадостной, Леша тем не менее почувствовал, как его настроение улучшается. Да, еще предстояло пережить долгий март и до настоящей весны было еще ох как далеко, а все-таки весна уже чувствовалась!
Из музея Леша вышел в хорошем расположении духа. Он думал о том, что скоро станет тепло, и у них в «Экипаже» будет летняя терраса и живые цветы, и красивые девушки в летних платьях будут сидеть за уличными столиками и пить кофе. Ну? Разве это не прекрасно?!
Как бы подтверждая Лешины догадки о скорой весне, рядом зачирикали воробьи, и мимо прошла красивая девушка с распущенными волосами, у которой был какой-то подозрительно весенний вид. Вот так — город еще не успел оттаять от долгой зимы, но женщины и птицы весну уже чувствовали (они всегда первыми чувствуют ее приближение).
Довольный Леша поймал такси и поехал в аэропорт.
Аэропорт гудел, люди расставались, встречались, летели куда-то, а Леша Белкин стоял посреди зала прилета, высматривая в толпе племянницу Мананы. Причем высматривал он (спасибо за наводку, Манана!) первую красавицу Тбилиси.
И вот наконец он ее увидел! Прямо к нему шла, рассекая пространство, гордо неся свою красоту, фигуристая рослая брюнетка, принадлежащая к той редкой породе женщин, бесконечные ноги которых начинаются где-то на уровне ушей. Обрадовавшись, Леша резво побежал ей навстречу.
— Привет! — широко улыбаясь, сказал Леша. — Я — Алексей! Будем дружить?
— Отвали, урод, — бросил Леше невесть откуда взявшийся шкафообразный мужик.
Завидев громилу, красотка тут же бросилась ему на шею.
— Простите, вы — Теона? — попятился Леша.
Мужик-шкаф буквально зарычал на него: