Простые слова (СИ) - Гордеева Алиса. Страница 31

— Я уж было подумал, что ты струсила, Нана!

— Кто? Я? — швыряю книги на журнальный столик и сажусь в кресло напротив парня. Спину выпрямляю, а нос уверенно задираю кверху, чтобы вдребезги развеять оскорбительные подозрения Ветрова, а потом отвечаю колкостью на колкость: — Просто пришлось поднапрячься, чтобы найти для тебя учебники за начальную школу.

Уголки губ подрагивают в жалком подобии улыбки, пока мысленно придумываю, чем бы ещё задеть оборванца. В том, что Сава попытается отыграться, не сомневаюсь. Вот он уже поджимает губы и немного нервно тормошит и без того взъерошенные волосы. Уверена, он согласился на эти уроки исключительно из-за родителей и сейчас обязательно разразится пучиной оскорблений в мой адрес. Да только шестерёнки в его голове, видимо, заржавели. Вместо острых слов с его губ слетает лишь тихий выдох:

— Брось, Нана!

Сава сладко потягивается и придвигается ближе к столу. С интересом перебирает учебники и не перестаёт улыбаться.

— Я не настолько безнадёжен! — Тон его голоса вполне миролюбивый, а взгляд — немного сонный, будто и ему этой ночью было не до сна. Сава кажется странным, уютным, что ли, и домашним, что идёт вразрез с тем, каким я успела узнать Ветрова.

Впадаю в ступор и прячу заготовленные подковырки в дальний угол.

— Тогда приступим? — покусывая кончик простого карандаша, решаю сразу перейти к делу.

— Давай! — воодушевлённо потирает ладони Ветров и игриво подмигивает, будто впереди не урок английского, а партия в аэрохоккей. А я никак не могу отделаться от странного ощущения, что впервые вижу Саву настоящим.

Несколько часов мы безвылазно штудируем пройденный материал, попутно отрабатывая навыки чтения. Знания парня настолько мизерные, что порой на меня накатывает отчаяние: сложно поверить, что в выпускном классе можно настолько плохо знать предмет. В голове то и дело мелькает мысль, что Ветров просто издевается надо мной, испытывает на прочность: повторять одно и то же миллион раз и не видеть отдачи — сложно. И всё же не опускаю руки. Моя детская несбыточная мечта — стать учителем — сейчас кажется, как никогда, реальной. А потому глубоко вдыхаю и с новыми силами начинаю объяснять прописные истины. Сава забавно пыжится, местами даже старается, но следует признать: английский — это не его конёк!

— Ветров, и всё-таки ты безнадёжен! — вздыхаю, стоит парню домучить очередной кусок текста, и придвигаюсь ближе, чтобы объяснять ему его же ошибки. Они глупые, нелепые, бессистемные. Оттого снова и снова самозабвенно пытаюсь достучаться до Ветрова.

Я давно пересела с кресла на диван и перестала ждать от Савы подвоха: на время учёбы мы зарыли топор войны глубоко-глубоко. Нас объединяет одна цель. Она же стирает границы. Мы водим пальцами по одному и тому же тексту, вырываем карандаш друг у друга из рук и наперебой ищем непонятные слова в словаре. Сава с лёгкостью признаёт ошибки и внимательно слушает мои объяснения. Наши плечи то и дело соприкасаются, а голые коленки бьются друг о дружку. Но мы ничего не замечаем…

— На сегодня хватит! — обессиленно откидываюсь на спинку дивана. В ушах гудит от корявого произношения Ветрова, больное горло то и дело даёт о себе знать неприятным жжением, а в животе предательски урчит от голода.

— Завтра продолжим? — в отличие от меня Ветров полон сил.

— А есть смысл? Ты же сам понимаешь, как запущен язык. Мне кажется, тебе нужен хороший репетитор. Ни я, ни Злата не справимся!

— Дай мне шанс, Нана! — просит Сава, обволакивая теплом своего взгляда. — Поверь, я способен тебя удивить.

Ветров смотрит на меня с неприкрытой надеждой, а я снова ловлю себя на мысли, что совершенно его не знаю. Сама налепила ярлыки и спрятала парня под маску неотёсанного неандертальца, но разве Ветров такой? За его тяжёлым взглядом, уверена, спрятана боль, а его рисунки на теле — просто броня. От таких, как я, от жестокости этого мира.

От собственных рассуждений становится неловко. Резко встаю и начинаю собирать со стола книги. Мои движения сумбурные под стать беспорядку в голове, и Ветров это замечает. Слышу, как хмыкает, а после начинает помогать.

— Как насчёт завтра, Нана? — он кладёт поверх собранной мной стопки книг толстый словарь, случайно касаясь шероховатыми пальцами моей ладони. — Повторим?

Вздрагиваю и резко прижимаю учебники к груди. Хочу сказать «нет», но всё ещё боюсь, что моё место займёт Злата, а потому нерешительно мотаю головой и молчу.

— Неужели сдаёшься? — Бросает вызов Ветров и, склонив голову набок, смотрит на меня в упор.

— Ещё чего! — реагирую мгновенно, не желая выглядеть в глазах парня слабой и трусливой. — Я — не я, если на следующем уроке Анна Игоревна не поставит тебе пятёрку! Завтра в это же время, на этом же месте.

— Годится! — кивает Ветров, продолжая сверлить взглядом. Понимаю, что нужно разорвать зрительный контакт и уйти: отнести учебники, отдохнуть, поболтать со Смирновой, а может, даже выйти на прогулку. Но заглушив голос разума, отдаюсь внутреннему желанию остаться.

Нашу игру в гляделки нарушает протяжное урчание в моём желудке.

— Может, пиццу закажешь? — предлагаю смутившись. — Мой организм требует компенсацию за потраченное на твоё обучение время.

— Угу, — соглашается Сава, немного сникнув, и берёт в руки мобильный. — Ты какую любишь?

— С грибами. А ты?

— Не знаю, — пожимает плечами. — Любую, наверно. Я пиццу не ел лет пять…

— Прости, — улыбка спадает с моего лица, а градус неловкости между нами достигает своего пика. — Я не подумала. Давай, я сама закажу.

— Тебе не за что извиняться, — Сава встаёт и, зацепившись пальцами за шлёвки бермудов, переступает с ноги на ногу. Ему, как и мне, не по себе. — Это я отстал от жизни, Нана, а не ты.

Учебники небрежно летят на диван. Из кармана джинсовых шорт выуживаю мобильный и вбиваю в строку поисковика название ближайшей пиццерии.

— Наверстаешь, — бормочу себе под нос и наспех оформляю заказ, включив в него, вместо одной грибной, сразу три разные пиццы.

Телефон летит к учебникам, а сама я решительно подхожу ближе к Ветрову. Правда, моей смелости хватает ровно до того момента, пока Сава не вытягивает перед собой руку, останавливая мое приближение.

— Меня не надо жалеть, поняла? — его приветливый голос вмиг становится чёрствым, а взгляд тугой удавкой сжимает шею. Я не подумав содрала с его раны огромную коросту, выпустив на свободу новую порцию боли.

— Жалеть? Тебя? Ты в своём уме? — замираю в полуметре от парня и пытаюсь выкрутиться. Дура! И зачем, спрашивается, поддалась эмоциям.

— Тогда чего тебе? — сипит Ветров, сильнее раскачиваясь на пятках. Ещё немного и он снова закроется от меня, станет прежним: молчаливым, угрюмым, колючим. Его прошлое уродливыми монстрами вылазит из-под всех щелей и грозится испоганить настоящее. И как бы мне ни хотелось сейчас послать Саву к чёрту и с гордо поднятым носом уйти к себе, через силу делаю шаг вперёд. В ушах гулко звенит, а мысли путаются, как нитки. Ещё не поздно уйти, но я выбираю — остаться.

— Я хочу её увидеть, — произношу тихо и, вопреки здравому смыслу, касаюсь татуировки на жилистой шее. — Всю. Целиком. Покажешь?

Упругая кожа парня тут же покрывается мурашками. Кончиками пальцев ощущаю, как напрягаются его мышцы, как шустро пульсирует артерия. Да что там! Я и сама сейчас напоминаю комок нервов. Не понимаю себя совершенно: всё как в тумане. Что я творю? Зачем?

Боюсь посмотреть Ветрову в глаза. Потому скольжу взглядом по извилистым линиям татуировки: закручиваясь в тонкие спирали у самого подбородка, они стремительно уходят вниз, скрываясь под одеждой парня. Остаётся только догадываться, в какой рисунок они там переплетаются.

Ветров молчит. Его грудь, обтянутая чёрной тканью футболки, ритмично вздымается, выдавая с головой волнение парня. О чём он думает, — не знаю. Что сделает в следующее мгновение: оттолкнёт или станет ближе, — не имею понятия. Но чувствую, что не хочу уходить.