Когда будущее стало чужим (СИ) - Чайка Дмитрий. Страница 22

— Сейчас ни звука! — сказал Ахемен. — Надо понять, услышал ли нас второй. Обыщи его, нужны патроны.

Он провернул барабан револьвера и довольно хмыкнул. Пули, и правда, имели тупые концы. Наемник не врал. Раны от их попаданий были бы ужасными. Гульбахар с ужасом посмотрела на лежащее с ножом в сердце тело, но быстро взяла себя в руки. Она обшарила карманы, но ничего не нашла.

— Патронов нет, — ответила она.

— Плохо, — сказал Ахемен.

Он начал осторожно приоткрывать дверь, но в нее впилась пуля, выбив брызги щепок.

— Что телята, обманули дядю Арнульфа? — раздался глумливый голос. — Молодцы, ничего не скажешь. Ну да ладно, мальчик. Я тебя сейчас убью, а потом твою девку отымею. Ты же так и не засадил ей, я слышал? Только правой рукой можешь? А на бабу, которая рядом лежит, залезть зассал, щенок?

— Он тебя специально злит, — шепнула Гульбахар.

— Я понял, — сквозь зубы ответил Ахемен. — И у него это хорошо получается, я очень зол.

— Сделай так, чтобы сейчас выстрелил, — сказала Гульбахар. — И подумал, что попал.

— Зачем? — удивился Ахемен.

— У меня неплохо получалось еще одно Малое Умение — «Жалобный плач». Хуже, конечно, чем взгляд, но тоже ничего.

Двумя неделями ранее. Гульбахар.

— Мы должны выбраться отсюда, — убежденно сказала княжна. — И тебе придется постараться.

— Гульбахар, я умру за тебя, если понадобится, ты же знаешь, — удивленно ответил ей Ахемен. — Но я боюсь умереть бессмысленно и оставить тебя здесь одну.

— Я все продумала, — сказал Гульбахар. — У меня по Малым Умениям тройка была, да и ту еле-еле поставили, но теорию я хорошо помню. Исполнять просто не получалось.

— Мне сестра рассказывала. Это такие манипуляции женские? — с интересом спросил Ахемен.

— Да, — ответила Гульбахар. — Есть умение, из самых простых. Называется «Раненая куропатка». Его прямо на втором курсе преподавать начинают, потому что оно самое легкое. Надо жалость вызвать, да так, чтобы похититель, или насильник начал тебя жалким ничтожеством считать. Таким, чтобы даже брезговать тобой начал.

— А почему у тебя не получалось? — с интересом спросил Ахемен.

— Я несколько раз сдавала, — Гульбахар стала пунцовой. — Все мужчины, на ком я умение применяла, сказали, что они меня все равно бы изнасиловали. А это незачет. Я его так и не сдала, на другом материале кое-как выехала.

— Я их понимаю, — протяжно сказал Ахемен, с трудом скрывая усмешку. — А если оно у тебя не получается, зачем мы его обсуждаем?

— Потому что его придется применять тебе, — просто заявила Гульбахар.

— Да ни за что! — взвился Ахемен. — Да я лучше умру. Это же позор.

— Вот и нам так говорили, — грустно сказала княжна. — Это главная ошибка тех, кто попадает в плен. Кто много думает о своей чести, с ней же и умирает. Только в этот раз умру я, а не ты.

— Да, может, ты преувеличиваешь, — несмело сказал Ахемен. — Вдруг ты ошибаешься?

— Нет, Ахемен, не ошибаюсь, — покачала головой Гульбахар. — У нас образцы почерка брали, причем именно у меня. Это значит, что именно я должна посмертную записку оставить. А тебя в моей смерти виноватым сделают. Может быть, я не понимаю чего-то, и ты все написал так, как им нужно. Тогда мы умрем оба. Например, ты тоже оставишь записку, что опозорил семью и потому решил уехать матросом в неведомые страны, или решил застрелиться, тут много вариантов может быть. И случится это тогда, когда между нами произойдет это… — она снова стала пунцовой, — ну ты понимаешь.

— Значит, этого не произойдет, — пожал плечами Ахемен. — Я тебя люблю, но это случится только после свадьбы, и не раньше. Хотя, если честно, мне невыносимо тяжело не прикасаться к тебе.

— Мне тоже, — призналась Гульбахар, — но это ничего не изменит. Мы все равно умрем. Если это не сделаешь ты, то это сделают швейцарцы, и все равно все свалят на тебя. Но это уже будет грязная работа, и для них это менее предпочтительный вариант. Тебя оставят в живых, потому что хотят, чтобы ты признался во всем сам. Им нужен скандал.

— Но зачем? — удивился княжич.

— Этого я не знаю, — призналась Гульбахар. — Если бы тут была моя матушка, она бы точно все сказала. Но я, к сожалению, не в нее. Не в ту ты влюбился, Ахемен.

— Ну, что случилось, то случилось, — с притворной грустью сказал Ахемен. — Думаешь, надо было на брак с губастой египтянкой соглашаться?

И оба молодых человека прыснули от смеха. Даже угроза неизбежной гибели не могла уменьшить комичность этого момента. Кучерявая злюка с вывернутыми губами — жена Ахемена. Оба представляли это и закатывались от хохота.

— Ладно, говори, что надо делать, — серьезно сказал Ахемен, после того, как отсмеялся. — Я готов унижаться ради того, чтобы ты осталась жива. Только, ради Бога, никогда и никому не рассказывай об этом.

— Не ради того, чтобы я осталась жива, Ахемен, — покачала головой Гульбахар. — Ты будешь унижаться ради того, чтобы мы могли сбежать отсюда.

И она вывалила на княжича весь немудреный план, который придумала за эти дни. План был невероятно тупым, и именно поэтому он должен был сработать.

— Понимаешь, Ахемен, у меня из Малых Умений очень хорошо получалось только одно, — смущенно сказала она.

— Какое же? — заинтересовался Ахемен.

— «Умоляющий взгляд» — ответила Гульбахар. — У меня за него пятерка была. Я его смогу отвлечь, и у тебя будет пара секунд.

— Пара секунд? — задумчиво спросил Ахемен. — Должно хватить. Какое будет кодовое слово?

— «Я вас умоляю», — ответила княжна.

Арнульф.

Когда в комнате сопляков что-то упало, Арнульф мгновенно все понял. Их провели. А бедняга Карл, скорее всего, тяжело ранен или убит. Пацан был на редкость здоровым, и если Карлу прилетело в голову, то он, скорее всего, не жилец. Им незачем его в живых оставлять. Такие, как эти князьки, всегда презирали их с Карлом, выходцев из нищих горных деревень. Они же наемники, мясо, мусор, расходный материал. Так их называли в армии. Скулы Арнульфа свело от ненависти. Пацана придется убить, а это минус половина денег. А Карл погиб, значит, делиться с ним не нужно. Он при своих. Девку попользует несколько дней, а потом в петлю. Сразу жалко, уж больно хороша.

Арнульф крутнул барабан револьвера. Хорошая игрушка. Тупой пулей может руку в локте оторвать, он такое уже видел. Мальчишка помучается, а принцесска на это смотреть будет. Ради таких случаев жить стоит. Эту мразь сиятельную душить и резать, душить и резать. За сестренку, что в голодный год у него на глазах угасла, за брата, что пулю поймал в какой-то жопе мира. За Карла, который хоть и дурень был редкостный, но его, Арнульфа, на себе раненого почти сутки тащил. Десять лет они вместе были, сколько раз смерть обманывали. А тут на тебе. Два желторотых щегла такого бойца уработали. Ненавижу!

Арнульф аккуратно выглянул в длинный прямой коридор. У мальчишки нет шансов. Как только начнет выходить, он его кончит. Без вариантов. Это же не книжка про необыкновенных героев, которые одним плевком убивали десяток врагов, а остальных — душили пердежом после армейской каши. Ему придется выйти из двери в простреливаемый коридор. Пацан — труп. Просто нужно подождать. Он же сопляк, он не вытерпит. Они с Карлом как-то трое суток, ветками прикрывшись, объект ждали. Даже гадили под себя. Ни одну птицу не вспугнули за это время, охрана живо бы просекла. Что ему стоит тут полчаса неподвижно простоять, дольше князек не выдержит. Скрипнула дверь, не прошло и четверти часа. Арнульф довольно улыбнулся и выровнял дыхание. Скрип усилился, и синхронно с ним Арнульф поднимал ствол тяжеленного револьвера. Из двери показалась рука, потом плечо …. Арнульф выстрелил чуть ниже ключицы. Готов!

— А-а-а-а! — раздался истошный девичий визг. — Ахемен, любимый, не умирай! Не смей умирать! Я же тебя люблю! Открой глаза!

Жалобные крики перешли в горький плач, который прерывался жалобными стенаниями. Арнульф вразвалочку подошел к двери и открыл ее пинком. На полу лежало мертвое тело Карла с дырой в груди, а на Арнульфа пялился мальчишка, который целился прямо в него. Раздался выстрел, и правая кисть повисла на лоскуте кожи. Револьвер улетел в сторону. Девка сидела на кровати, размазывая сопли по лицу, и смотрела на происходящее с испугом и жадным любопытством.