Крестоносец (СИ) - Марченко Геннадий Борисович. Страница 3

— М-да, негусто. Это вам только на пять дней хватит, учитывая, что в проживание включен только бесплатный завтрак.

— Когда вы всё узнать-то успели?

— Да уж успел… Ладно, время уже позднее, ночь на улице, хотя Париж летом гуляет до утра, всё же давайте я вас подброшу до отеля, а там с утра на свежую голову будем думать.

Полчаса спустя мы с Ольгой выбрались из консульского «Пежо» возле «Hotel Ekta Champs Elysées», расположенного в 200 метрах от Елисейских полей и в 400 метрах от Триумфальной арки. Князев укатил, а мы, посмотрев вслед красным стоп-сигналам его машины, двинулись было к отелю, но Ольга дёрнула меня за рукав:

— Семён, стой.

— Что?

— Смотри.

Наперерез нам, преграждая путь в отель, из сумрака ближайшей подворотни появились пять теней, при ближайшем рассмотрении оказавшиеся парнями арабского происхождения. Двое были вооружены битами, ещё один поигрывал увесистой цепью. И хоть совсем рядом находился отель, пусть даже и скромный, отличавшийся от стоявших рядом домов лишь неоновой вывеской, их это нисколько не смущало. Тем более что и прохожих поблизости не наблюдалось.

«Мстить будут», — мелькнула у меня мысль.

— Оля, давай-ка беги отсюда, — сказал я негромко жене.

— Нет, я тебя не брошу!

— Беги, я сказал, — добавил я в голос металла. — Беги и кричи, может, встретишь полицейских.

В каких-то делах дома Ольга была главнее, но в данный момент она поняла, что здесь от неё помощи практически никакой, она будет лишь обузой, поэтому, благо что на ногах кроссовки, резвой ланью кинулась прочь. Убежавшая женщина подонков, кажется, ничуть не заинтересовала. Они взяли меня в полукольцо, а затем один из арабов, что-то крикнув на своём, резко прыгнул вперёд, замахиваясь битой.

Я к такому повороту событий был готов, былые навыки и здесь не подвели. Шаг навстречу, сокращая дистанцию, перехват биты у основания, а затем спортивный снаряд, в данном случае исполнивший роль дубины, перекочевал в мои руки. Короткий замах — и вот уже опешивший араб с подломленной ногой валится на брусчатку.

Дальше мне пришлось крутиться, словно белка в колесе. Бита, цепь, тесак… Удары сыпались со всех сторон, но до поры до времени они не наносили мне серьёзного ущерба: Я либо уворачивался, либо принимал удары битой, либо в тело, но так, что они получались скользящими. И сам не забывал отвечать, так что вскоре ещё один смуглолицый соперник катался по брусчатке, баюкая сломанную руку.

В какой-то момент подсознание нарисовало мне картину, словно бы я в латах крестоносца сражаюсь с неверными. Бита представилась мне боевым мечом, а враги — сарацинами, захватившими гроб Господень, и это словно бы добавило мне сил. И, вполне вероятно, побоище могло бы завершиться в мою пользу, не направь на меня один из нападавших пистолет.

Хлопком прозвучал выстрел, тупой удар в грудь заставил меня покачнуться. Перед глазами всё поплыло, я сделал несколько шагов вперёд, а затем бита выпала из ослабевшей руки, и я осел сначала на колени, а затем ничком рухнул на остывшие булыжники мостовой улицы Галилея.

Глава I

— Симон! Симон, хватит спать, вставай.

Странно, вроде как на французском к кому-то обращаются, но на каком-то чудном французском. Это даже не диалект, а что-то… Что-то похожее на старофранцузский, который я одно время честно пытался освоить, но в итоге плюнул. При этом, однако, я прекрасно понял, что говорит чей-то молодой голос.

Тут кто-то потряс меня за плечо, я разлепил веки и увидел над собой пронзительно голубое небо, обрамлённое кронами деревьев. В тот же миг я вспомнил всё, что со мной произошло, вплоть до того момента, когда принял в грудь выпущенную из пистолета пулю. Кажется, подонок стрелял из пластикового «Glock-17». Где только раздобыл такую игрушку? Хотя на подпольном рынке оружия в этой превратившейся в Вавилон стране чего только не найдёшь.

Главное, что живой. Но почему не в больничной палате, а на опушке какого-то леса? И кому принадлежит эта веснушчатая физиономия с пробивающимся над верхней губой пушком?

— Ты кто?

Удивился про себя, потому как без особой натуги задал вопрос на том же языке, на котором говорил этот парень. А ещё тому, что собственный голос показался мне слишком уж юным. Или просто сиплым спросонья?

Незнакомец удивлённо приподнял брови, затем улыбнулся:

— Симон, хватит дурачиться. Вставай, сегодня нам нужно добраться до Клермона.

— Клермон[2]? — переспросил я.

Опять слишком тонкий голос. Я попытался откашляться и спросил, что это ещё за шевалье Бремонт, но голос ничуть не изменился.

— Ты что, пока спал, у тебя память отшибло?

— Симон, хватит прикидываться дурачком, солнце уже высоко, давай завтракать и седлать лошадей.

Поодаль и впрямь паслись две стреноженных лошадки, одна серой масти, вторая рыжая.

— Постой…

Я принял сидячее положение, взглянул на свои руки. Чёрт, это были не мои руки! Мои запястья толще, пальцы более короткие и узловатые, а эти руки куда как изящнее, такими пальцами хоть на пианино играй. Сжал пальцы правой руки в кулак… Хм, ну, так-то крепость в них всё же чувствуется.

А во что я, собственно говоря, одет? На теле сорочка, сверху которой льняная, сшитая из нескольких лоскутов рубаха до колен с длинными рукавами. На ногах, если я правильно разбираюсь в тканях и старинной одежде, льняные штаны длиной до середины икр (брэ — словно бы подсказал кто-то спрятавшийся внутри моей черепной коробки), из которых торчат босые ступни. Причём штаны оказались с гульфиком в виде тряпичного треугольничка, который без проблем можно было приподнять для отправления малой нужды. Рядом на травке валяются шерстяные ноговицы, они же шоссы. Крепились они к поясу, похоже, при помощи ремешков, типа чулок у дам в далёком будущем. На поясе нож в ножнах, я вытащил его… М-да, этой перочинной хренью только хлеб резать.

Рядом на траве валялись кожаные башмаки на мягкой подошве, со шнурками из тонко нарезанных кожаных ремешков, причём непонятно, где левый и где правый башмак, оба шились словно на одну ногу. Впрочем, эта традиция будет существовать ещё не одно столетие, если память не изменяет, в Европе лишь в XVI веке начнут шить обувь отдельно на правую и левую ноги.

Подушкой мне служил большой и, как показалось, тяжёлый мешок. По левую руку я обнаружил меч в изрядно потёртых ножнах, копьё диной порядка двух метров, перетянутый металлическими полосами крест-накрест, слегка выгнутый, с заклёпками по всей их длине миндалевидный щит из ясеневого дерева без умбона, с идущей по ободу проклёпанной металлической полосой. Ещё арбалет с ножным взводом, обтянутый кожей колчан, из которого торчали хвостовые оперения… Болтов, словно бы подсказал мне внутренний голос.

На широком проклёпанном поясе помимо невразумительного ножа — полная фляга и небольшой, не слишком увесистый мешочек. Подкинул его на ладони, внутри что-то звякнуло. Похоже, деньги.

Бред какой-то… Я провёл пальцами по лицу и не обнаружил привычной щетины. Да и кожа какая-то слишком уж нежная. Что вообще происходит? В чьём теле я нахожусь? И, самое главное, в каком времени?

— Друг, у меня и правда память отшибло, — пробормотал я своим новым голосом. — Богом клянусь, сам себя не помню, а тебя уж и подавно. Не знаю, что со мной случилось во сне, не иначе дьявольские козни… Как тебя звать?

Парень некоторое время со смешанным чувством страха и недоверия смотрел на меня, затем медленно, с расстановкой, словно говорил с несмышлёнышем, произнёс:

— Симон, тебя звать Симоном де Лонэ, а меня — Роланд дю Шатле. Неужели ты совсем меня не помнишь?

В его глазах застыла такая мольба, что я соврал:

— Так, отдалённо что-то припоминаю… Но ты рассказывай, может, пока говоришь, я что-то ещё вспомню.

— Нам по восемнадцать лет, — со вздохом продолжил он. — Мы с тобой друзья детства, феоды наших отцов, которые вместе ходили у неверных Иерусалим и Гроб Господень, граничат друг с другом. А сейчас вот на этих лошадках едем в Клермон, столицу провинции Овернь. Там мы должны встретиться с шевалье Кристофом Бремонтом, другом наших с тобой отцов, они вместе молодыми ходили в тот самый поход под началом Гильома VI. Старый боевой друг наших родителей обеспечит нас едой и ночлегом. А завтра епископ Эмерик нас благословит на поход против неверных. Под началом Его Сиятельства графа Гильома VII Молодого, два года назад принявшему титул от покойного отца Роберта III, святое воинство провинции Овернь выдвинется в Париж. А уже оттуда армия Людовика VII отправится мстить сарацинам за Эдессу.