Лерой. Обещаю забыть (СИ) - Гордеева Алиса. Страница 10
– Так, номер шесть и семь на выход, остальные сидим тихо и ждём. – Голос Анжелики оглушает подобно раскату грома. Удивляюсь, как такая тучная и объёмная женщина умудряется так тихо и беззвучно приближаться.
– Девчонки, пожелайте мне удачи, – суетится та, на чьём запястье табличка с номером «6».– Надеюсь, Ермолаев не поскупится сегодня.
– Жанна, Ермолаев уже купил себе игрушку, шевелись! – поторапливает Анжелика, и девчонка немного сникает, покидая гримёрку.
– А что, Ермолаев этот два лота купить не сможет? Почему она так расстроилась? – спрашиваю всё ту же брюнетку, с которой общалась раньше.
– А зачем ему два? – искренне недоумевает та. – А вообще странно, конечно! Обычно, когда заявлен жемчуг, Ермолаев берёт его. Даже интересно, кто покорил сердце старика настолько, что он отказался от своих пристрастий.
Слушаю её, но ничего не понимаю.
– А нам есть какая-то разница, кто заплатит деньги? – задаю, вроде, вполне логичный вопрос, но замечаю, как все оставшиеся модели тут же вскидывают на меня взгляд, словно на умалишённую.
– Ты же, вроде, первый раз? – скалясь белоснежной улыбкой, спрашивает девушка с номером «9». – Неужели такая отмороженная, что совсем тебе не важно, кто это будет?
– Нет, – отвечаю честно. – Я лишь хочу поскорее уйти отсюда, мне надо домой до одиннадцати успеть.
Не знаю, что я сказала такого необычного, только помещение тут же заполняется диким смехом.
– Она, походу, реально брюлики пришла продавать, – доносится неприятный, прокуренный голос с противоположного края, и снова этот смех со всех сторон.
– А вы что пришли рекламировать?– Мне кажется, я уже и так знаю ответ, но поверить собственным догадкам не могу. Внутри разливается дикий страх вперемешку с лютой ненавистью к Киру, а от мысли, что Полю забрали уже больше часа назад, меня начинает мутить.
– Почему никто из девушек до сих пор не вернулся? – Голос дрожит, срывается, но глупое сердце верит до последнего, что я ошибаюсь. – Все их вещи здесь! Они же давно должны были возвратиться за ними. Разве нет?
Ответом служит дикий хохот, заполонивший комнату, – злорадный, довольный, будто рады они, что осознание приносит мне исступлённую боль.
Срываюсь с места и бегу к выходу. Но дверь, само собой, закрыта.
– У тебя на шее тысяч двести, ты думаешь, так просто тебе с ними позволять гулять по отелю? – Опять чей-то голос слышится за спиной. А потом ещё. И ещё. И снова смех, который бьёт больнее любой пощёчины.
– Вот идиотка! Неужели не знала, куда шла?!
– С этими жемчужинками всегда так: в последний момент начинают считать, что продешевили.
– Да она, небось, к Ермолаеву хотела, а как узнала, что тот другую купил, так и на попятную собралась.
– Глупая, обратного пути нет!
Но я уже не слышу. Мне без разницы, что они говорят. Я не понимаю ни слова! Только неистово бью кулаками в закрытую дверь!
– Выпустите меня!– ору сквозь слёзы. – Откройте эту чёртову дверь!
Но помощи ждать не приходится. Я в ловушке, на пороге собственного падения в бездну, из которой не выбраться. А за спиной продолжают смеяться злые, бесчувственные куклы. Они уже на дне и ехидно ждут, когда я упаду к ним.
Моя истерика не остаётся незамеченной. Уже через несколько минут отчаянных криков на пороге появляется Анжелика. Огромной непроницаемой стеной она отделяет меня от свободы.
– Очнулась, принцесса? – зло шипит она, глядя на меня. Она не поможет. Сейчас вижу это слишком отчётливо.
– Освободите меня! Вышло недоразумение! – Понимаю, что кричу в пустоту, но разве могу опустить руки?
– Поздно, девочка, в следующий раз головой будешь думать! – Она оттесняет меня от выхода.
Дура! Сама виновата! Наивная и глупая! Но отступать не собираюсь. Трясущимися пальцами пытаюсь расстегнуть украшение, сжимающее шею, но ничего не выходит. От собственной беспомощности хочется выть...
– Мне пятнадцать! Пятнадцать! Это противозаконно! Мой отец сотрёт вас всех в порошок! – Ничего не вижу перед собой сквозь сплошную пелену слёз и отчаяния.
Ощущаю, что сзади меня обхватывают чьи-то руки – крепко, но не больно. И слышу знакомый голос у самого уха:
– Утихни и соберись. Иначе вколют успокоительное, поверь, это намного хуже. Я знаю.
Брюнетка. Та самая, что заступилась за меня раньше. Её голос не злой, не шипящий, не злорадный, как у остальных. Её я слушаю. Её слышу. Моё тело обмякает в её руках, и я замолкаю.
– Угомонилась? – бросает Анжелика и цепко хватает меня за подбородок. – Вот же истеричка! Теперь макияж переделывать. Пошли! – Она дёргает меня за плечо, заставляя идти вперёд. Не отпускает, сжимает до синяков, до боли.
Двери. Коридор. Лестница. Снова коридор. Анжелика тяжело дышит рядом и молчит. Впереди и позади – два амбала. Они не отпустят. Не дадут сбежать.
– Катюш, надо немного подправить, – усталым и совершенно обыденным голосом говорит Анжелика, затаскивая меня в очередную подсобку. Опять эта Катя! Как я сразу не догадалась по её внешнему виду, что никаких моделей им и не нужно было.
– Оставляй, – машет руками девица, даже не глядя в мою сторону.
Для них я товар. Лот номер четырнадцать.
Дверь с хлопком закрывается, а мне уже всё равно. Чувствую, что обречена, и сколько ни моли, никто не услышит. Катя тычет наманикюренным пальчиком в сторону стула, и я покорно сажусь.
– Не смотри волком на дверь – бесполезно. Там Петя, тот, что покрупнее, да и вообще... –Голос Кати не кажется ехидным. Нет, в нём скорее слышится безнадёжность. – Все мы через это прошли. Думаешь, в первый раз много кто сюда по доброй воле приходит? Кто за долги, кто в наказание, кто – как ты, по глупости.
– Мне всего пятнадцать, – зачем-то вновь бормочу я, пока Катя копается в своей огромной косметичке, видимо, выискивая что-то для меня.
– Знаю. – Так ничего и не достав, девица приземляется мягким местом на стол прямо возле моего носа. – Твоя подруга за тебя просила, когда поняла, куда вы, дуры, попали.
Поля... От мысли, что она осознала, куда нас привёл Кир, уже давно и не только на словах, начинает трясти. За что нам это?
– Я и сама здесь очутилась в семнадцать. Брат проиграл в покер одному старику. Так же, как и ты, в жемчуге тут слёзы лила, но бесполезно. А этот урод ещё и на видео всё записал, чтобы потом шантажировать... Так что не думай, что мне в кайф здесь находиться.
– Что они сделали с Полей? Что будет со мной?
– Не знаю, – пожимает плечами Катя. – Но пока ты не успокоишься, поправлять макияж бесполезно. Сейчас принесу воды. Сиди здесь тихо. Не забывай, что Петя рядом!
Катя спрыгивает со стола и мигом выбегает из подсобки, оставляя меня одну. Слышу: что-то бормочет охраннику, а затем тишина.
Оглядываюсь, пытаюсь зацепиться взором хоть за что-нибудь, что поможет мне сбежать. Но здесь нет ничего, кроме стула, на котором сижу, и стола с двумя бутылками воды на нём. Словно за соломинку мозг ухватывается за эти чёртовы бутылки. Вскакиваю и нахожу за ними телефон – Катин мобильный, который она оставила для меня.
Пальцы трясутся, едва попадая по нужным цифрам. Гудки. Долгие и тягучие. Понимаю, что он спасёт. Не отвернётся! Не бросит! Лишь бы ответил... Но отец не спешит подходить к телефону. Набираю снова и снова, пока не слышу голос Снежаны:
– Добрый вечер. Пётр Константинович сейчас занят, не могли бы вы...
– Снежана, – стараясь не шуметь, дабы Петенька за стеной ничего не услышал, срывающимся голосом перебиваю мачеху. – Пожалуйста, позови отца. Я в беде. В большой беде! Мне нужна помощь, прошу тебя...
– Там, где начинаются твои беды, страдает, как правило, мой сын.
– Твой сын – гадёныш! – не сдерживаюсь, представляя, что сейчас происходит с Полинкой. – Его не закрытая школа, а колония ждёт! Можешь мне поверить!
– О, даже так? – елейным голоском пищит Стервелла. – Тогда тем более решай свои проблемы сама!
Нужно ли говорить, что следом раздались короткие гудки, а телефон отца впредь был мне недоступен.