С любовью, Рома (СИ) - Евстигнеева Алиса. Страница 29

Я собирался последовать его примеру, когда второй из братьев вдруг протянул мне носовой платок:

— Нос вытри. Ты им, похоже, хорошенько приложился.

Внутри меня тут же всё натянулось, как тетива.

Одно движение рукой — и несмелый взгляд на кусок ткани в ладони, на которой виднелись алые разводы… крови.

Глава 10

Семь лет назад

Соня

— Как вы там? — скрипучим голосом спросила у меня бабушка.

— Нормально, — почти не дыша, соврала я. — Тебя ждём.

— Мать как?

— Нормально.

— Сильно буянит?

— Нет, — отрицательно замотала я головой, словно бабушка могла видеть. — Она очень испугалась за тебя и… успокоилась.

Тяжкий бабушкин вздох оказался красноречивее всяких слов. Она мне не верила. Впрочем, она была права.

Поспешно распрощавшись с ба, я скинула звонок и осела по стенке вниз.

В квартире было темно и тихо. Свет я не включала, как если бы он высветил всю неприглядную правду моей жизни. 

Бабушку госпитализировали в пятницу, а уже в воскресенье мама сбежала из дома, прихватив с собой все наши деньги. Как это могло произойти, я не понимала, ведь я всегда держала двери закрытыми на все замки, но, видимо, у мамы имелся припрятанный с прошлого раза комплект.

Бабушкина болезнь выбила из колеи нас обеих. После того как скорая уехала, мама потом целый вечер причитала, что же теперь будет. А я сидела, закрывшись в своей комнате, и сдерживала рвущиеся из груди рыдания. Мне было страшно — за бабушку, за маму, за себя… Но я должна была выстоять, хотя бы ради того, чтобы удержать маму и её безумие в стенах дома. 

А уже через сутки она сбежала, будто позабыв обо всём.

И вот только теперь до меня дошло, что такое настоящий ужас — где и как искать маму, я не имела ни малейшего понятия. Меня тянуло бежать на улицу и метаться по городу во всех направлениях в надежде, что родительница обнаружится где-то там, живая и здоровая, но я продолжала прятаться в темноте, понимая, что боюсь внешнего мира не меньше мамы в минуты её паранойи. Причин было много, главной из которых являлся страх, что кто-нибудь там, в реальном мире, узнает о нашей проблеме.

Когда мне было лет восемь и с мамой случился первый кризис, одна сердобольная соседка пригрозила нам органами опеки. С тех пор я делала всё возможное, чтобы никто не узнал о том, что происходит у нас дома. 

В понедельник по понятным причинам в школу я не пошла, отзвонившись Маргарите Дмитриевне и сказавшись больной. Меня всё ещё не отпускала надежда, что мама вот-вот вернётся, поэтому я считала своим долгом сидеть дома и ждать её. К среде моя уверенность заметно угасла, превратившись в холодное оцепенение. Сил бояться у меня попросту больше не осталось. К тому же, смею напомнить, мама утащила из дома последние деньги, оставив нас с кошкой практически с пустым холодильником. Вернее, я-то ещё поначалу держалась, первые два дня доедая остатки макарон и чёрствого хлеба. А вот Мусю было жалко. Она даже спать перестала, изводя меня целыми днями голодными воплями и несчастным взглядом кошачьих глаз. 

Сначала она выпрашивала еду, беспрестанно крутясь у меня под ногами и бодая мои икры своей мордочкой. При этом есть макароны или хлеб отказывалась категорически. Единственную банку с вареньем, найденную в глубине буфета, я предлагать не стала, верно рассудив, что засахаренный крыжовник вряд ли является пределом кошачьих мечтаний. Но уже к вечеру животина стала кусать мне руки, требуя хоть что-нибудь. 

— Мамочка, ну приди же, — молила я тем вечером мрак, скрывающий моё отчаянье. 

Сдалась я наутро, когда стало понятно, что и мне самой больше есть нечего. Разве что варенье с водой разводить — заварка тоже благополучно подошла к концу. Но кошку пока что было жальче. По крайней мере, она была не виновата в том, что в нашей семье всё так бестолково. А объяснить ей, что я не специально морю её голодом, никак не выходило.

Через пару часов мне уже самой начало казаться, что я схожу с ума — от кошачьих воплей.

— Прости меня, — рыдала, прижимая тонкое кошачье тельце, — но я правда не знаю, что делать. 

Наверное, она даже что-то понимала, поскольку на какое-то время перестала вырываться, уткнувшись тёплым носом мне в ухо. 

— Я так тебя люблю, — призналась я Мусе, — но другого выхода просто нет.

Открыв окно на улицу, я посадила кошку на металлический откос:

— Беги, у тебя там больше шансов выжить. 

К сожалению, уходить она не собиралась, даже попыталась проскользнуть обратно, но я поспешно захлопнула окно перед её носом. Муся наградила меня непонимающим взглядом и начала скрестись в раму, наверное посчитав, что я с ней играю. Терпеть это дальше не было никаких сил, и я, не выдержав, сбежала в другую комнату, чтобы, уткнувшись в подушку, зайтись в рыданиях.

Долго предаваться печали у меня не вышло: кто-то от души начал долбиться в дверь квартиры. Первая мысль, конечно же, была о маме. Скатившись с дивана и размазывая по лицу слёзы-сопли, я бросилась в прихожую. Щёлкнув входным замком, я уже была готова броситься с объятиями на родительницу, чего не делала уже лет пять, но застыла на полушаге, во все глаза уставившись на незваного гостя.

***

Первым я увидела большого лохматого пса, который сидел передо мной с высунутым языком и выглядел при этом крайне счастливым. Сказать, что я была шокирована, не сказать ничего. Оторвав свой безумный взгляд от собаки, я неожиданно наткнулась на… Стаса. Пришлось даже зажмуриться, чтобы убедиться, что это не глюк. Нет, старший из братьев Черновых оказался вполне реальным.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он стоял посреди лестничной площадки, широко улыбаясь. В одной руке он сжимал собачий поводок, а второй удерживал Мусю, которая истошно вопила, вырываясь на свободу. 

— Мне показалось, что это твоё, — добродушно заметил Стас, намекая на кошку.

Я встрепенулась, выскочила босыми ногами в подъезд и выхватила у него Мусю, которая тут же в ужасе вцепилась мне в шею, но хоть орать перестала. Зато я разрыдалась с новой силой, уткнувшись своим носом в тёплую кошачью тушку. 

Наверное, будь на месте этого Чернова Ромка, я бы ещё попыталась сдержаться, почему-то мне всегда казалось важным держать при нём лицо, а вот на Стаса было абсолютно пофиг. Куда больше меня волновала кошка, которая всё так же продолжала страдать от голода, но и идею выпустить её на улицу я больше не считала хорошей.

— Понятно, — уже куда более собранным тоном резюмировал Чернов и, подхватив меня за локоть, затащил всех нас в квартиру.

Успокоилась я минут через пять. К этому времени мой нос окончательно распух, а веки набрякли от слез, впрочем, на фоне всего остального это были такие мелочи. 

Когда последний судорожный всхлип вырвался из моей груди, а Мусе наконец-то удалось освободиться, до меня стало доходить, что мы уже оказались на кухне, рыже-белый пёс остался где-то в коридоре, а Стас бесцеремонно исследует наши кухонные шкафы и холодильник.

Почувствовав мой взгляд, он будто бы между делом констатировал:

— У вас еды нет.

Отвечать на это было бессмысленно, поэтому вместо оправданий я спросила совсем другое:

— Как ты здесь оказался?

— Мимо проходил, — пожал плечами Чернов, — смотрю, ты в окне, кошку зачем-то на улицу выталкиваешь и слёзы льёшь. Ну, думаю, что-то здесь не то. А твоя эта, — он кивнул в сторону Муси, — ещё так истошно вопила, я думал, что Бакс от инфаркта поляжет. 

— Не полёг? — буркнула, готовая провалиться со стыда под землю. Вот так вот всегда, думаешь, что никто не в курсе твоих проблем, а один неосторожный шаг — и всё… 

— Нет, но он у нас, знаешь ли, крайне чувствительный к чужим проблемам.

Сказано было с явным намёком, поэтому я решила сразу же расставить все точки над «i»:

— У меня нет никаких проблем.