С любовью, Рома (СИ) - Евстигнеева Алиса. Страница 79

В груди предательски защемило. И вовсе не из-за действий Дэна, его логику мне ещё предстояло понять. Но вот Ромкины мотивы… они как сотни осколков стекла летели мне прямо в сердце, ведь, как ни крути, выходило, что он просто не собирался уступать меня другому из чувства… противоречия, которое лежало в основе его существования.

И как я ни пыталась сдержаться, глаза тут же наполнились слезами. Смешно, но за последние две недели я ни разу не плакала, уверенная, что не заслуживаю жалости, даже от самой себя. А тут… Тут не справилась, и одинокая слеза скатилась по моей щеке.

— Соня, — выдохнул Ромка, после чего, широким шагом преодолев расстояние между нами, сделал невероятное — рухнул на колени передо мной. — Только не плачь…

Его голос странным образом дрожал, однако взгляда он не прятал и всячески старался смотреть мне в лицо. Медленно поднял руку в попытке коснуться моей влажной щеки, но в последний момент я отвернулась. Ромка, горько усмехнувшись, развернулся и сел на пол у моих ног, оперевшись спиной о кровать.

— Знаешь, я о стольком успел передумать за эту неделю…

— О чём? — скорее по инерции спросила я, чем из реального интереса.

— О многом, — уклончиво ответил, будто бы создавая интригу. Но мне было всё равно. Больше я вопросов не задавала. Он помолчал какое-то время, потом продолжил: — Я, когда из Питера сюда, домой, ехал, всё время циклился на мысли, что не хочу без тебя. Не могу…

— Однако, как всё изменилось, — сострила я, правда, особого злорадства или сарказма в себе не обнаружила.

— Мои всё что-то пытались доказать, спорили, пальцем тыкали и твердили, что я не понимаю главного.

— Да? И что же главное?

— До этого мы дойдём. Но сначала я должен тебе кое в чём признаться.

Несмотря на накатывавшую апатию, сердце моё тут же болезненно сжалось в ожидании самого страшного. Даже уши захотелось заткнуть, но я велела себе оставаться на месте и быть стойкой.

Рома провёл рукой по полу, а потом внимательно всмотрелся в свою ладонь, проверяя, насколько она чиста.

— Все эти годы я был на тебя очень зол.

Таки заставила себя посмотреть на него. Ромка был мрачен, но агрессии в нём не ощущалось, только горечь.

— Злился из-за того, что ты в этой истории выбрала не меня…

— Ром, она моя мама! — всплеснула я руками.

— Знаю, — поспешил он успокоить меня, даже ладонь вперёд выставил, словно прося повременить с выводами. — И я скажу тебе больше… Случись с моими что-нибудь такое, я бы… поступил так же.

На какую-то йоту, но стало легче.

— Это я сейчас понимаю, а тогда… Я убеждал себя в том, что понимаю тебя, что у тебя не было выхода… Повторял и злился, особенно после того, как ты заявила, что я должен уехать.

Тут я вспыхнула, хотелось защититься, вот только не понимала, от чего именно, потому что, так или иначе, он был прав.

— Но, согласись, тебе там было хорошо.

— Угу, — нехотя кивнул он. — Я тебе больше скажу: по приезде в Питер я испытал… облегчение.

На глаза вновь навернулись слёзы. И вовсе не от обиды. Просто всё было настолько сложно, что даже дышать было больно.

— Но я не мог признаться в этом даже самому себе. Потому что… потому что было стыдно, потому что на тебя злился… Потому что боялся твоей правоты.

— Ром…

— Нет, не говори пока ничего. Я три года прожил с уверенностью, что не хочу жить без тебя, а ты… наоборот, стремилась к независимости от меня.

— Не от тебя…

— Да знаю. Теперь знаю… Мне очень жаль, что в последнее время был настолько невнимателен к тебе, что не заметил твоей депрессии… Я предпочитал убеждать себя в том, что тебе просто грустно без меня, потому что… мне хотелось, чтобы ты нуждалась во мне, чтобы тоже не могла без меня.

Признания давались ему непросто, голос звучал глухо и незнакомо, а ещё Рома всё это время прятал от меня глаза, как если бы ему было стыдно.

— Услышь меня, — уже просила я его, опустившись с кровати к нему на пол.

— Я никогда не пыталась избавиться от тебя или отвергнуть твою поддержку. Но… все мои проблемы решал не ты, а твой… отец.

На самом деле, я давно думала об этом, но говорить вслух как-то не планировала, надеясь, что однажды он догадается сам. Оказывается, это тоже стало камнем преткновения. В конце концов, он не виноват, что наша история началась, когда мы ещё были детьми.

Чернов обдумывал мои слова, я же готовилась к тому, что он начнёт спорить, но Рома неожиданно согласился.

— Представляешь, отец перед моим походом к врачу заявил, что они больше не будут вмешиваться в мою жизнь, что я сам волен решать, чего хочу.

— Поздравляю, — искренне порадовалась я за него. Родительские тревоги знатно душили его.

— Да, но сначала я испугался. Я вдруг понял, что совершенно не представляю, на что я способен без них, чего хочу и что могу. А потом… потом решил идти поступательно и просто пробовать жить.

— Получается?

Он скривился.

— На самом деле, пока что так себе… В итоге вон окончательно тебя потерял.

Мотнула головой.

— Ты тут ни при чём, я правда была уверена, что так лучше для всех. У тебя была бы твоя свобода, а я… а я бы наконец-то перестала чувствовать себя виноватой во всём на свете.

— Нет, — в момент он стал жёстче. — Я не хочу так. Потому что так — это тоже не свобода. Должен же быть какой-то выход из этого…

— Я не знаю, — таки разревелась. — Не знаю, я… я так много об этом думала, пока не зашла в тупик. Ромка, я натурально схожу с ума от понимания, что никогда не смогу дать тебе того, в чём ты нуждаешься.

— Позволь узнать, что же мне необходимо?

— Это, наверное, глупо. Но я же понимаю, что однажды ты захочешь семью, детей… А с моей стороны это было бы безумием — подвергать будущего ребёнка такому риску. Я ведь сама как бомба замедленного действия… Могу в любой момент…

— Дурочка! — воскликнул он, прерывая поток моих слов, и резко притянул меня к себе, прижимаясь своей щекой к моей. — Думаешь, я лучше? Думаешь, я со своим анамнезом чувствую себя как-то иначе?!

— Да, только ты не виноват…

— И ты не виновата. Никто не виноват. Просто… так случается.

Замолкла, замерев в его объятиях. Могла же я, в конце концов, хоть немного помечтать? Отдаться моменту, наслаждаясь его близостью, теплом, горечью его парфюма.

— Но если тебя это всё беспокоит, — шепнул он мне на ухо, — то я знаю одно простое решение.

Нервно сглотнула, всё теснее прижимаясь к нему.

— Какое? — едва слышно выдохнула я.

— Меняем всего лишь одну фразу, и всё становится на свои места. Я просто хочу быть с тобой… Не потому, что не могу иначе, не потому, что мне плохо без тебя… я просто хочу быть с тобой.

Всхлипнула.

Его губы коснулись моего виска. Моё же сердце пропускало удар за ударом.

— Но если ты не готова… то я буду ждать столько, сколько потребуется.

В этот раз я поцеловала его сама, просто прижавшись своими губами к Ромкиным. Он не торопился, продолжая держать меня в своих объятиях, и лишь сила ударов сердца, грохотавшего в его груди, выдавала степень волнения.

Символично. Но сейчас всё тоже было как впервые… Волнительно, неуклюже и искренне. Словно оба до последнего не могли поверить, что это действительно происходит с нами.

— Никогда бы не подумал, что буду стаскивать с тебя подвенечное платье, надетое не для меня… — усмехнулся Чернов, с чувством откидывая белый кусок ткани куда подальше.

— Вообще-то для тебя…

Он отстранился от меня и непонимающе сдвинул брови. Пришлось признаться.

— Мне очень хотелось быть красивой… на случай, если бы ты когда-нибудь увидел эти фотографии…

Мысль была путаной, но он и так всё понял верно.

Мы никуда не спешили, заново исследуя наши тела и кайфуя от того, как в другом отзывалось каждое новое прикосновение. Чувственно, нежно, с надрывом.

Татуировка нашлась на внутренней стороне левого плеча. Тонко выведенное сплетение букв, образовывающее конечное «Sophia».