В паутине сладкой лжи (СИ) - Шевцова Каролина. Страница 14

— Заткинись! — я вцепился в воротник его рубашки и с силой дернул Гордеева вверх. Того тряхнуло, как белье после стирки, и тщедушное тело обмякло в моих руках. Он даже не сопротивлялся, знал, что сейчас его будут бить. И за что получит, он знал тоже.

Гордеев вперил в меня до тошноты прозрачные глаза и принялся шептать:

— Возьмите меня к себе в штат, я буду писать статьи, любой повод. Я стану вашим ручным псом… вам же нужен свой человек в прессе. Все будет освещаться так, как вам нужно, как вы скажете!

Ещё секунда, и он бы начал умолять. А дальше, кто знает, может скупить, может плакать или целовать мои набойки, чтобы выслужиться посильнее. Я с омерзением отвёл взгляд от его дрожащего в подобострастном припадке лица, и увидел, что мои пальцы сжимают рубашку. Точнее, какую рубашку они сжимают. Край воротника оттопырился, выставляя на свет почти что чёрные, лоснящиеся швы. Показалось, что даже ткань на ощупь липкая.

Его тушка мягко опустилась на землю, когда я разжал руки. Связываться с таким — только мараться. Потом ни за что не отмоешься.

— Или отсюда, пока цел, — прохрипел и сплюнул на землю, рядом с местом, где стоял Гордеев.

Вдруг за спиной послышался шорох и раздался женский голос:

— Андрей, извините, что ждали. Сестра просила помочь перестелить кровать. Ой, вы не одни?! — и разглядев фигуру за мной, добавила с улыбкой, — привет, Егор. Как дела, как мама?

— Все хорошо, Тина, — прошептал Гордеев, не глядя в ее сторону.

— А вы почему на свадьбу не пришли? Тетя вас звала.

— Дела.

— А здесь что делаете?

Меня стали раздражать глупые вопросы Алевтины. Ее нежный, похожий на колокольчик голос. То как приветливо она общалась с мерзавцем, будто не понимая, что он на самом деле за человек.

— Очевидно снова дела, Алевтина, на этот раз со мной, но мы уже закончили, верно, Егор? — Не выдержав, я прервал девчонку. Она с удивлением посмотрела на меня. Пусть. Лишь бы скорее замолчала и перестала щебетать с этим тошнотным журналистиком.

Тот кивнул:

— Все верно. Я уже давно должен идти, мама ждёт. Ляля, передай Сонечке мои поздравления и скажи тете, что скоро зайду.

Последнее мне совсем не понравилось. Ему незачем встречаться со Скабеевыми и этот очередной штрих к семейному портрету удручал. Точнее злил. Они совершенно не умели выбирать себе правильное окружение, звали домой кого не попадя.

Гордеева этого…или меня…

Бесит!

Я зашагал в сторону пустыря. Не оглядывался и не смотрел, идёт ли Тина за мной.

Дом ее новых родственников стоял на отшибе, в глухом тупике. За ним — куцые деревья, переходящие в поля. Ни магазинов, ни светофоров, ни людей, у кого можно было бы узнать дорогу. Ни-ко-го.

— Не так быстро, я не успеваю за вами, — от быстрого бега у Тины появилась отдышка.

Я остановился, чтобы та смогла меня догнать.

— Фух. Как на пожар, ей Богу. А где такси?

— Не приехало.

— Адрес перепутали? Ой, ну это бывает тут постоянно. Заказывают на Красноармейцев, а приезжает на Красногвардейцев. И самое интересное, улицы эти совсем рядом. Смешно?

— Не смешно. Тина, или домой — произнес я и посмотрел на девчонку.

Мы стояли напротив друг друга, неловко переглядываясь, как застигнутые врасплох Любовники. Из всего многообразия чувств, душивших меня, можно было выделить наиболее сильные, но поверь, Барбара, стыда там не было. Зато сколько угодно разочарования, раздражения и злости.

— Откуда ты знаешь этого Гордеева?

Так это мой неудавшийся жених, — Тина звонко рассмеялась, — его мне тетя сватала. Он ещё статью о нашей семье писал, мы тут вроде как местные знаменитости, хотите дам почитать?

— Не хочу. И много у тебя было этих женихов? — слова журналиста заезженной пластинкой крутились у меня в голове. Я не должен был ему верить, но постоянно, как какой-то мазохист, прокручивал все, что он сказал о Тине. Спасовал каждую грязную деталь. Мучился. И не мог спросить прямо.

— Достаточно, чтобы убедиться в тщетности этой идеи. да и кандидаты в городе закончились.

«И вы расширили зону поиска до других городов», — внутренний голос гадко захихикал. Это был злой смех, смех над самим собой.

— Зачем тебе замуж, Тина, что за навязчивая идея?

— Да нет никакой идеи, просто положено так. Ну и возраст.

— Какой на хрен возраст? Сколько тебе? Восемнадцать?

— Мне двадцать пять, — серьезно произнесла Тина и глядя в мое удивленное лицо, добавила: — выгляжу моложе, да? Так бывает, когда у человека нет жизненного опыта, а у меня он нулевой.

“Зато природной хитрости сколько угодно», — внутренний голос не унимался.

Я злился, что девчонка так легко обвела меня вокруг пальца. Что она ворвалась в мою жизнь, заставила думать и смотреть на мир по другому, вывернула меня наизнанку, почти влюбила, и…оказалась такой же как все. Точь в точь как моя бывшая жена.

Шли молча. Тина заговорила первой.

— А я знала, что вы уедете. Представляете, вот прямо сегодня с утра проснулась и сказала сама себе: «Андрей точно сбежит обратно в столицу. Но ты должна сделать все, чтобы он запомнил это путешествие.

— Да уж, такое забудешь.

Тина задорно подбоченилась и посмотрела на меня. Не так весело, как ей, возможно, казалось. Печаль в глазах резко контрастировала с широко натянутой улыбкой.

— Ой! Ну какая я бестолковая! Я ведь кое-что для вас принесла. — Она залезла в холщовую сумку и выудила со дна конверт. — Как знала, что будем прощаться — и вот, принесла сюда. Андрей, вам письмо. Танцуйте.

— Что?! — Я не отрываясь смотрел на белый прямоугольник в ее руках.

— Ну, письмо же. Принято танцевать, чтобы получить его, вы что, не знаете? Это игра такая, вы мне танец, я вам письмо.

Неприятная догадка поразила меня. После неудачного откровения и танца, поняв, что это не работает, Алевтина перешла на театральные методы и написала мне признание. В духе Татьяны Лариной. Обильно сдобрила его печалью, пролила пару слез, подушила бумагу. Чтоб уж наверняка. Игра в обольщение становилась грязной, но во мне появился азарт: довести ее до конца.

— Тина, отдай мне то, что у тебя в руке.

— А вот и нет! — Алевтина взвизгнула и бросилась с дороги в рощу. Бирюзовые балетки неприятно чавкнули, утонув в мокрой после дождя земле, но это ее не остановило. Тина добежала до небольшого камня, вскочила на него и задрала руку вверх, чтобы я не достал.

Маленькая, самонадеянная дурочка.

— Ты принесла мне письмо. Видимо в ход пошли Пушкинские признания, раз по другому не сработало, но теперь я хочу прочитать, что там. Отдай, раз оно для меня.

— А я передумала! Вы мне больше не нравитесь! — Упрямица все еще стояла на камне и держала конверт над головой. Однако, не смотря на вздернутый подбородок, в голосе ее прозвучали панические нотки. И ей было чего бояться. И было кого…

Неторопливо подойдя к девчонке, я вкрадчиво повторил просьбу:

— Тина, будь умницей, письмо. Ты ведь о чем-то думала, когда писала его. Фантазировала. Теперь я хочу прочитать.

— Занятно, а вот я наоборот не хочу. — Она опустила руку и нервно облизнула губы. — Я просто подписала для вас открытку на память, а вы как с цепи сорвались.

— Просто отдай, — прорычал я, глядя в ее огромные как у оленя глаза.

— А вот и нет! — Она приняла вызов и встала на носочки, чтобы казаться еще выше.

Дерзкая девчонка. Что ж, так даже лучше. Я не намеревался прыгать вверх, вместо этого схватил пигалицу на руки и прижал ее к развесистому дереву, стоявшему в двух шагах от нас. Ее страх и запах, мои злость и нетерпение — все сплелось в тугой узел. Алевтина болталась на весу, испуганно озираясь по сторонам, как будто еще надеялась позвать на помощь. Бесполезно. Мы были одни на расстоянии пары сотен метров.

Я прижал ее к коре дуба, держа за хрупкие плечи.

Напряжение между нами стало до того густым и осязаемым, что можно разрезать его ножом.

Тина вздохнула. Видимо все то время, что я держал ее на руках, она не дышала вовсе.