На широкий простор - Колас Якуб Михайлович. Страница 2

Классик белорусской литературы Якуб Колас стал одним из любимых писателей в Советском Союзе. Стихотворения и рассказы Коласа переведены на многие языки народов СССР и стран народной демократии. Глубокой любовью и уважением окружено его имя.

Якуб Колас был не только замечательным поэтом, но и крупным общественным деятелем: депутатом Верховного Совета СССР, членом ЦК компартии Белоруссии, депутатом Верховного Совета Белорусской ССР, вице-президентом Белорусской академии наук, председателем Белорусского республиканского комитета защиты мира.

До конца своих дней Якуб Колас сохранил страстное жизнелюбие, горячую молодую веру в торжество непобедимого дела Коммунистической партии. «Наша жизнь, — писал он в одной из своих статей, — интереснейшая книга, и ею никогда не начитаешься, никогда она не наскучит. В этой книге нет той последней страницы, на которой автор — жизнь — поставил бы точку».

Народный писатель-борец, он всегда был поглощен новыми большими творческими замыслами. Внезапная смерть 13 августа 1956 года оборвала его светлую, кипучую жизнь, полную неустанного творческого горения.

Литературное наследие Якуба Коласа, яркого, самобытного художника слова, пламенного патриота советской родины, — богатейший вклад в сокровищницу белорусской и всей советской многонациональной литературы. Его жизнь и творчество являются благородным примером беззаветного, самоотверженного служения советской отчизне.

Евг. Мозольков

РАССКАЗЫ

БУНТ

Что-то тревожное и таинственное происходило в деревне. Крестьяне собирались кучками, спорили между собой, о чем-то толковали. Как только появлялся старшина, они замолкали или начинали говорить о другом.

По вечерам мужики сходились в крайней хате деда Юрки. Дед Юрка был самым старым человеком в деревне, ее живой летописью Никому не боялся сказать правду в глаза; всем, даже земскому начальнику, говорил он «ты».

Однажды на суде в волостном правлении, когда дед начал резать правду, земский закричал на него:

— Это тебя не касается, старая крыса!

Гневом сверкнули глаза деда:

— Что, брат, не так болит, как смердит? — Немного помолчав, он глянул на усы земского и грозно добавил: — Ой, падаль, корыто поганое! — и, плюнув, вышел из канцелярии.

Собравшись в хате деда Юрки, мужики закуривали трубки и рассаживались вокруг стола, над которым слабо светила лампа. Дед сидел на лавке возле печи. В печурке лежал его кисет с табаком и огниво. Вокруг деда вертелись внуки. Некоторое время в хате стояла тишина, только дым от трубок стлался под потолком. Временами хрипел чей-то чубук, иногда кто-нибудь стучал трубкой о ноготь, выбивая из нее пепел.

Говорили о земле, о притеснении крестьян.

Степка Левшун в этих делах считался лучшим знатоком во всем селе. Горой стоял он за общество и на сходах был первым врагом начальства. Не любили его ни писарь, ни старшина. Даже сам земский часто наводил справки у старшины о Степке Левшуне. Одним словом, это был человек «подозрительный», и поп не раз говорил: «Левшун — вредный человек. Да и народ по его милости стал не таким, как прежде. Недоброе что-то замышляет Левшун; смотрит волком и разговаривать не желает. Надо посматривать за ним».

— А у меня есть свежий листок, — говорил Степка собравшимся мужикам и доставал из-за пазухи прокламацию.

Мужики тесным кружком садились возле Степана. Лампу снимали и ставили на стол в горшок. Листок читали долго. Много было в нем непонятного для крестьян. Были такие слова, которых они никогда и не слыхали.

— А правда! — говорили мужики, когда листок дочитывался до конца. — В нашей, к примеру, волости шесть обществ, а если перемерить нашу землю, то у нас ее, пожалуй, меньше, чем у пана.

— «Меньше»! — смеялся Степан. — У нас всего три тысячи моргов [2], а у пана двадцать семь тысяч! Это я хорошо знаю.

— Вот и ищи правды.

— Ищи — найдешь!

Говорили мужики и о том, как теперь трудно стало им жить, что помещичье поле подковой охватило их убогие полоски и невозможно шагу ступить, чтобы не попасть в панские лапы.

— Эге, — кивал седой головой старый Юрка, — я еще сам, когда был молодым хлопцем, пас скотину под Дубами. А в заводях, что теперь арендуют у помещика старшина и церковный староста, вся деревня ловила рыбу. А рыбы там было, рыбы!..

И дед не раз вспоминал о земле под Дубами, о лугах возле речки, что когда-то принадлежали мужикам.

Крестьяне слушали, и гневом и ненавистью горели их глаза.

— Вот сюда мы ездили в ночное, — говорил дед Юрка, идя как-то в праздник с мужиками по полю, — коней пасли. Под этими старыми дубами костры жгли.

Дед разглядывал землю, словно искал давнишнее пепелище в подтверждение своих слов. Но никаких следов костра не было; пятьдесят урожаев собрал уже пан на этом поле.

— Смех, песни хлопцев и девчат когда-то по ночам тревожили покой этих полей. Весь кусок аж до самых Средних Дорог засевали наши мужики! — заканчивал свой рассказ дед.

Мужики с хмурыми лицами мерили широкими шагами поле, принадлежавшее теперь помещику. Они останавливались, советовались, искали способ вернуть назад свою землицу.

— А вы еще походили бы по полю, — смеялся над ними дед, — может, что и выходили бы.

— А что же, по-твоему, надо делать? — спрашивали мужики.

— Мне земля не нужна. Мне, брат, скоро в путь; довольно топтали мои ноги сырую землю. Вон она где, моя земля!

Старик показал рукой на окруженное невысоким песчаным валом кладбище с подгнившими крестами, сиротливо стоявшими в поле.

Однажды, уже глубокой осенью, всей деревней собрались мужики возле школы. Степана выбрали депутатом и послали к учителю.

— Господин учитель, — начал Степан, — просьба у нас к вам. Никогда вы нам ничего плохого не делали и всегда говорили только правду. Напишите прошение к пану. Сами мы малограмотные, а просить, кроме вас, некого: поп начнет пугать пеклом, писарь — казаками.

И Степка рассказал, в чем их просьба.

— Вот, если не верите, что правду говорим, поглядите сами на план.

Степан вынул из-под кожуха жестяную коробку, в которой был план и разные бумаги.

— В самом деле, по плану выходит — земля ваша, — проговорил учитель, — только, брат, не знаю, поможет ли вам прошение. Это получится вроде как стрельба вареным горохом в каменную стену. А вы с паном не говорили об этом?

— Как не говорили! Три раза были у пана. В первый раз нам ответили, что пана нет дома, во второй раз пан велел в другое время являться, а в третий раз пришли — казаков у пана полон двор, пан осмелел, покричал на нас, пошумел, показал свою панскую спину, да и ушел в комнаты. Вот и весь наш разговор с ним.

— Ну ладно, напишу я вам прошение; приходите вечером — подпишетесь.

— Спасибо, господин учитель!

Вечером, словно пчелиный рой, гудели мужики в школе. Они явились всей деревней послушать, что написал учитель, и подписать прошение. Вот вкратце его содержание:

«Вам (пану) должно быть известно, что происходит сейчас в России. Льется кровь, горят панские поместья… Людям некуда деваться, нечего есть, и они пошли отбирать у панов то, что паны отобрали у них. Мы не хотим грабить и жечь, чтобы чужой кровью и слезами купить себе счастье; мы не хотим брать чужого, а требуем от вас того, что вы с помощью разных канцелярских крючкотворов отняли у нас: 1) вернуть землю в урочище Дубы, которая, как значится по плану, принадлежит нам; 2) вернуть нам право пользоваться рекой: ловить рыбу, собирать камыш и прочее. Ожидаем скорого и определенного ответа».

— Ловко написано! — хвалили мужики.

И мозолистые руки с большим трудом выводили фамилии. Кривые подписи мужиков заняли целый лист бумаги.