Правила бунта (ЛП) - Харт Калли. Страница 21

— Ну же, милая. Чем скорее мы начнем, тем скорее все закончится. Ты будешь добра ко мне, а я буду добр к тебе. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Не похоже, чтобы он собирался быть добрым ко мне. Он выглядит так, будто обдумывает все способы, которыми хочет причинить мне боль. Я никогда раньше так не боялась. Не тогда, когда поймала Джейсона, смотрящим на меня, когда моя мать отвлеклась, и даже не в тот ужасный переломный момент, когда давление вокруг кости становится слишком сильным, и она начинает ломаться.

Кевин делает шаг ко мне, лениво улыбаясь. Улыбка становится шире, когда мужчина смотрит вниз и видит, что Джейсон отрубается. Он понятия не имеет, что, черт возьми, происходит. Его голова болтается слева направо, словно у шалтая-болтая. Веки трепещут, словно он изо всех сил старается оставить их открытыми. Джейсон может потерять сознание в любой момент, и тогда мы с Кевином останемся одни.

— Давай же, девочка, — напевает Кевин, теперь уже уговаривая. — Я дам тебе попробовать немного. Это заставит тебя почувствовать себя лучше, клянусь. После этого ты вообще ничего не будешь иметь против. Наверное, потом ни хрена и не вспомнишь. Ты все еще будешь девственницей. Ведь не считается, если ты этого не помнишь. Вот что я всегда говорю.

Мой желудок скручивается, пытаясь найти что-нибудь, что можно извергнуть, но там нет ничего, кроме желчи. Сухой кусок тоста, который я съела на завтрак, был переварен несколько часов назад. Мое зрение затуманивается, когда Кевин сжимает свою руку вокруг моего запястья, притягивая меня к себе.

— Мне без разницы, милая. Для меня это работает в обоих направлениях. Мне всегда нравилось немного сопротивления. Ты хочешь этого дерьма или нет?

Он возвращается к дивану и садится рядом с одним из лежащих без сознания мужчин, все еще держа меня за запястье. Свободной рукой Кевин начинает расстегивать ремень, вытаскивая кожу из большой, безвкусной, дешевой пряжки.

Я паникую, и она заставляет меня выпалить:

—Да! Я хочу этого. Тоже хочу почувствовать себя хорошо. — Я соглашусь на все, лишь бы выиграть еще немного времени.

Кевин проводит языком по зубам, его глаза сверкают, как холодные черные бриллианты.

— Вот хорошая девочка. Тогда я поработаю над этим, а ты раздевайся догола. Не могу дождаться, когда увижу, что скрывается под этой большой рубашкой, которую ты носишь.

Хватаю низ своей рубашки и неохотно, сгорая от стыда, тяну ее вверх. Кроме пары девчонок в школьной раздевалке, никто никогда не видел меня голой. Даже моя мама. Если бы я могла сложить себя пополам, а затем снова пополам, и снова, я бы сделала это, даже если бы никогда не смогла снова развернуться.

Воздух ощущается колючим и жалящим на моем голом животе. Я роняю рубашку на пол у своих ног, рыдание поднимается в горле.

Кевин — голодный и мерзкий — кивает, а затем принимается за работу, высыпая коричневый порошок на грязную ложку, которой пользовался один из мужчин. Он держит под ней зажигалку, проводя пламенем по брюшку ложки, так что мерцание огня равномерно нагревает металл.

— Продолжай, сладкая. Штаны следующие.

Дрожащими руками я снимаю джинсы, зная, что будет дальше: лифчик и трусики. Порошок уже растворился и пузырится в ложке. Кевин проводит взглядом вверх и вниз по моему, слишком худому телу, задерживаясь на моей груди и точке между ног, где соединяются мои бедра.

— Дитя, я сам раздену тебя, если понадобится. Лучше, если ты сделаешь эту работу сама и без суеты. Я не хочу портить эту красивую кожу.

Бум.

БУМ.

Мое сердце успокаивается, когда я расстегиваю лифчик. Оно не спотыкается и не подпрыгивает, пока спускаю трусики вниз по бедрам и ногам, выходя из них на шатких ногах, как только хлопчатобумажный материал собирается у моих ног. Я стою перед ним, голая и дрожащая, скрестив руки на груди, чтобы скрыть свою плоскую грудь, и Кевин пыхтит себе под нос.

— Ну что ж. Теперь понимаю, почему Джейсон хотел держать тебя при себе. — Шприц готов, в цилиндре видна почти черная жидкость. Он кладет его на кофейный столик и похлопывает себя по бедру. — Давай. Садись сюда. Мы должны познакомиться поближе, тебе не кажется? — Когда я сажусь, внутренне кричащая и охваченная страхом, он спрашивает меня: — Тебя когда-нибудь раньше целовал мальчик, Ханна?

— Нет, сэр.

Кевин доволен этим. Сияет.

— А… — Он пробегает пальцами, шершавыми и испачканными никотином, по внутренней стороне моей ноги, остановившись у середины бедра. — ...А как насчет прикосновения? Ты когда-нибудь позволяла мальчику прикасаться к тебе... здесь? — Поднимает руку выше. Еще выше, по боку, над грудной клеткой.

Сдерживаю испуганный, животный визг, когда он сжимает мой сосок между пальцами.

— Н-нет, сэр.

— Это хорошо. Очень хорошо. А как насчет… — Он начинает скользить другой рукой вниз, между моих ног, и на какое-то мгновение останавливается. Затем пальцами ощупывает, исследует части моего тела, к которым никогда не должен был прикасаться, и я срываюсь.

Все расплывается перед глазами. Комната становится не более чем цветом, светом и высоким жужжащим звуком. Я двигаюсь быстро, и мысли не поспевают за моим телом. Словно нахожусь вне своего тела, когда наклоняюсь в сторону и рукой нахожу полностью заряженный шприц на кофейном столике…

...и я вонзаю его в глаз Кевина.

Я нажимаю, нажимаю, нажимаю, нажимаю, и поршню больше некуда двигаться, цилиндр пуст, а Кевин орет, кричит, ВОПИТ…

Затем замолкает. Его голова откидывается назад, тело сотрясается, пальцы рук скручиваются, и белая пена начинает извергаться из его рта.

Резкие движения мужчины сбрасывают меня с его колен на пол. Я царапаю бок о кофейный столик. Еще больше белой пены сочится изо рта Кевина. Широко раскрыв глаза и задыхаясь, он тянется ко мне, словно хочет схватить меня, если бы мог, или, может быть, он тянется за моей помощью, но в любом случае, я слишком далеко, и его искривленные пальцы цепляются лишь за воздух. Мужчина кашляет, задыхается, плюется слюной. Белая пена, брызжущая из его рта, теперь окрашена в розовый цвет, с пятнами крови.

— Чертова сука. Я... бл*дь... убью тебя!

Как в сцене из фильма ужасов, Кевин выгибает позвоночник, отрываясь от спинки дивана, а потом соскальзывает на пол. Он выдергивает иглу из глаза, дрожа, как чудовище из кошмара. Вся эта сцена слишком ужасающая, слишком тревожная.

Меня тошнит. Струя горячей оранжевой желчи вылетает из моего рта и падает на ковер, разбрызгиваясь по моим босым ногам. Мышцы моего живота напрягаются снова, посылая еще одну волну жгучей желчи вверх из моего рта, на этот раз расплескиваясь по всем моим ногам.

Когда перевожу дыхание, Кевин больше не дрожит. Он неестественно неподвижен, ноги раскинуты, глаза устремлены в потолок, а передняя часть его футболки с надписью «Оборудование компании “Джон Жир”» покрыта слюной и кровью. Он... он мертв?

Думаю, что так и есть. Я бегу через гостиную, хватаю вонючую толстовку Джейсона с крючка, распахиваю входную дверь и бегу.

Идет дождь. Мои ноги босые. Я голая, если не считать отвратительной толстовки, которую я накинула на плечи. Холод и темнота не имеют значения. Все, что сейчас важно — это мой побег.

Я бросаюсь в ночь и не останавливаюсь.

ГЛАВА 12

ДЭШ

Ладно. И что? Я лжец. Большое, бл*дь, дело.

Я принял изрядную долю таблеток. Теперь пью алкоголь, а когда выпью достаточно, то, как известно, накурюсь. Мы с Мэри Джейн⁵ лучшие друзья. Меня глючило от кислоты и грибов, и однажды я даже пробовал крэк, просто так, от нечего делать (ноль звезд, НЕ рекомендую). Но употреблял ли я героин? Конечно, нет. Я не настолько глуп.