Тайна «Нереиды» - Алферова Марианна Владимировна. Страница 3

И Вер не выдержал.

— Кто-нибудь, на помощь! — заорал он. Никто не услышит, но он кричал вновь и вновь. Каждый крик отзывался в боку взрывом боли.

— Не могу больше, не могу… — вконец обессиленный, прошептал Вер, сползая с кровати.

Шатаясь, как пьяный, добрался до ванной, ополоснул лицо под краном, надел чистое и вызвал таксомотор. Водитель не стал спрашивать, куда везти — вмиг домчал до Эсквилинской больницы, к вестибулу ракового корпуса.

В просторном атрии, отделанным зеленоватым мрамором, дожидалось несколько человек. На крайней скамье сидела девушка лет двадцати, устало прислонившись головой к барельефу. От ресниц на белую щеку падала сиреневая тень. Тонко очерченный девичий профиль померещился Веру медальоном на дорогом саркофаге. Вер смотрел на девушку и не мог отвести глаз. А опухоль в боку бешено пульсировала, будто просила: «Уйдем отсюда немедленно, уйдем, уйдем, уйдем…» Но Вер не подчинился. Раб язвы взбунтовался. Вер опустился на скамью рядом с девушкой и принялся ждать. Он вглядывался в лица ожидающих, ему хотелось коснуться каждого и утешить… Вер дотронулся до плеча девушки. Она повернула голову, отрешенно посмотрела на гладиатора.

— Мы вместе и рядом… мы почти преодолели… — воспаленные губы Вера шептали невнятно, но девушка поняла и кивнула в ответ. — Мы только не знаем, каков должен быть следующий шаг. В этом причина… Мы срываемся в пропасть, а могли бы лететь. Но мы взлетим. Придет час…

Дверь в приемную медика отворилась, и девушка встала. Льющийся из-за двери голубоватый свет показался Веру светом подземного Аида. Когда девушка через полчаса вновь появилась на пороге, приговор был написан на ее лице. Вер шагнул навстречу. Девушку качнуло, будто порывом ветра, и гладиатор едва успел ее подхватить.

— Мы взлетим… Я верю…— прошептала она. Накинула паллу на голову и заспешила к выходу. Ледяная аура синей петлей захлестнула ее плечи и голову.

Вер вошел в приемную. Что-то сказал — сам не понял что. Поспешно сдернул тунику. Медик с изумлением смотрел на распухший бок. Привыкший ко многому, такое он видел впервые. Пока медик намазывал жирной мазью кожу, пока водил щупом ультразвукового сканера, Вер кусал губы, превозмогая боль.

— Несомненно, опухоль, и скорее всего раковая. Сделаем биопсию, красавчик?

Вер покорно кивнул. Сами собой из глаз потекли слезы.

Ответа Вер дожидался в атрии. Люди проходили мимо. Он ощущал родство. Но не со всеми. Вот с этим и тем. А прочие чужие. Потому что здоровы. А избранные больны.

— Рак, — вынес приговор медик, и Вер ожидал этих слов. — Что ж так запустил болезнь, красавчик? Поражены почти все жизненно важные органы. Тебе осталось несколько дней. Я выпишу морфий. — Медик достал из стола бланк с золотым орлом. — Подпишешь согласие на эвтаназию? Процедура совершенно безболезненная и будет произведена в удобное для тебя время. — Гладиатор отрицательно покачал головой. — Последние дни могут быть очень мучительны. — Вновь отрицательный жест. — Ты — мужественный человек, преклоняюсь. Но опухоль буквально пожирает тебя. Морфий скоро перестанет действовать. Зачем длить пытку?

Вер глянул в глаза медику и улыбнулся распухшими губами:

— Я не умру.

— Это твой выбор… — медик сунул листок обратно в стол. — Есть кому за тобой ухаживать? Если нет, я дам направление в приют Гигеи [2] .

При этих словах опухоль вновь начала пульсировать.

— Не надо…— чрез силу выдохнул Вер и попятился к двери.

Не стоило сюда приходить, он знал это с самого начала.

Они встретились в таверне, заняли столик у окна. Один был красив и молод, черноволос и надменен, другой — невысокого роста и стар. Молодой был в новой тунике, старик — в обносках. Молодой заказал вина. Старик выпил.

— Как ты? — спросил старик.

— Как все. Стараюсь походить на человека.

— Тебе хорошо — ты теперь всегда молод. А я стар. И буду стар еще тысячу лет, если мне доведется их прожить, — старик отер губы тыльной стороной ладони и икнул. — Никак не привыкну к земной пище. А ты?

— Понемногу, — уклончиво отвечал молодой.

— Что будешь делать?

Молодой неопределенно пожал плечами.

— А я думаю, не найдется ли для меня местечко в доме Флавиев [3] ? Как-никак, я все-таки гений самого императора.

Молодой окинул старика критическим взглядом.

— Не думаю, что Руфин придет в восторг от этой встречи.

— Я плохо выгляжу? — упавшим голосом спросил старик.

— Неважнецки. Старик тяжело вздохнул.

— Если бы я встретил Гюна, я бы его убил. Зачем он устроил этот нелепый заговор? У нас было все. У каждого человечья душа в подчинении. Целый мир. Я мог гораздо больше, чем любой бог. Мог возвысить человека. Мог втоптать в грязь. А человечек и не знал, отчего так быстро совершалось падение. А теперь я — нищий бродяга, которого в любой момент могут выслать из Рима. Это меня-то — альтер эго самого императора…

— Заставить человека совершить подвиг не так-то просто, — вздохнул молодой. — Требуется слишком много сил. Другое дело — служение Венере. Только на ушко шепнул, и подчиненный уже куролесит.

— …мог постигать душу, мог ее совершенствовать, — продолжал старик, не слыша собеседника.

— Брось. Это никому не нужно.

— Я вчера возле храма целый день простоял, — признался старик. — Вдыхал аромат благовоний. Какой приятный запах. Прежде мы не ценили, когда нам молились и приносили жертвы.

— Прежде нас любили, — согласился молодой и тоже вздохнул.

— А теперь проклинают.

— Потому что мы утратили власть.

— Нас простят? Разве мы больше не нужны? Если не богам, то хотя бы людям.

Молодой с сомнением покачал головой:

— Нам лучше затаиться и не привлекать к себе внимания. Сенат принял решение открыть Сивиллины книги. Может, там указано, что с нами делать. К примеру — всех гениев перебить.

Старик вздрогнул. Слова молодого гения мало походили на шутку.

— Но ведь большинство гениев не виновато. Мы не принимали участия в заговоре. К чему новый мир? Мне и в старом было хорошо.

— Мы виноваты, что не помешали, — отвечал молодой. — Это тяжкая вина. В прежние времена римляне казнили всех рабов в доме, если один из фамилии [4] убивал хозяина. Виноваты все, потому что не защитили, не предупредили, не донесли. Вот и мы — как те рабы. Наши собратья пытались уничтожить Рим. А мы смотрели и ждали, чем все кончится.