Дурочка - Василенко Светлана. Страница 19

— Говорят, защекотала тебя русалка? — допытывался кузнец у Чубатого.

— Что? — сказал невпопад Чубатый, зачарованно глядя на Катю.

— Его другая защекотала! — засмеялись все.

Подошла Катерина, обняла Чубатого, подтвердила:

— Никому не отдам! Вчера как увидели друг друга — поняли, что это — навек!

— Верю! — вдруг захохотал краснощекий. — Вот теперь я верю.

Рассмеялась Катерина счастливо.

Чубатый смотрел на нее как заговоренный.

14

Сквозь жар и дымку Ганна видела, как забежал мужик, закричал:

— Банда Лешки Орляка в деревне! Сюда скачут.

Вскочили мужики, кинулись к дверям.

Грохнула дверь: на пороге атаман стоял. Побледнела Катерина. Входили вооруженные люди.

— Алеша? — спросила Катерина атамана, закрывая чубатого парня собой. — Ты зачем пришел? Я ведь просила тебя сюда не ходить…

— Я за тобой. Собирайся. Легавые за нами по пятам идут. Уходим за Каспий, за море.

— Нет, — сказала тихо Катерина. — Не пойду.

— Почему не пойдешь?

— Я другого, миленький, люблю.

— Так… — не ожидал атаман. — Время другое — и любовь другая? Вчера еще меня любила…

— Не время виновато — сердце.

Оттолкнул Катерину атаман. Увидел Чубатого:

— Босяка полюбила?

— Мне что бос, что обут, лишь бы сердцу был мил.

Атаман достал обрез.

— Добром, Катя, прошу: поехали! Знаешь ведь, ты мне одна люба.

— Нет, миленький, — покачала головой.

— Нет?

Не успела ответить, выстрелил атаман ей в сердце. Поглядел на Чубатого. Тот бледен стоял, не шевелился. Крикнул атаман:

— Уходим! — и вышел.

15

Забегали вооруженные люди по чайной.

— Водку бери! — закричал один другому. — Семен!

— Девку хватай, Степан!

Волосы Ганны разметались по подушке, лица не видно. Схватили Ганну прямо в одеяле, потащили.

— Пусти им петуха напоследок!

Деревня горела. Скакали лошади во весь опор. На телеге в одеяле лежала Ганна. Лежала — смотрела: будто в ней уже бушевал пожар, рушились балки, горели люди.

— Тебе бы только водку пить, Степан.

— А тебе только девок любить, Семен.

— Водка да девка — слаще ведь ничего на свете нет.

— Ну уж нет…

— А скажи — что? То-то же…

Бандиты гуляли в лесу. Сидели у костра, пили. Рассматривали, что награбить успели. Степан кольца примеривал:

— Эх, последний раз на родной земле гуляем, мужики!

В лесу один за пеньком сидел атаман. Пил из кружки водку не закусывая. О чем-то думал.

Подошел к нему Семен.

— Атаман! Там парни трофей привезли, тебя зовут.

— Что за трофей?

— Женский. Девку, короче. Парням невтерпеж. Иди пробу сними, а мы за тобой. По вспаханному.

— Без меня, — сказал как отрезал атаман.

16

— Неси, Степан, — приказал Семен.

Степан принес одеяло с Ганной. Положил на снег. Развернули. Испуганно Ганна из лоскутков глядела.

— Тю, да то мала!

— Мала не мала, лишь бы эта самая у ней была… — сказал Семен.

— Да то дурочка деревенская. Убогая она, — сомневался все тот же парень. — Грех.

— Все одно в аду гореть, — ответил Семен. — А что убогая… Так они, убогие, у нас всю жизнь отобрали… Едри их в корень! Держи ее, ребята! Первым у нее буду!

Навалились на Ганну со всех сторон. Ганна выворачивалась, била Семена в лицо, кусалась. Парни держали ее за руки, за ноги. Как распятая на снегу лежала.

— Ну, Семен, давай…

Вдруг раздался выстрел.

Мужик бежал:

— Атаман застрелился!

17

Атаман сидел уткнув голову в пенек.

— Из-за Катьки… — сплюнул Семен. — Нас на бабу променял!

Бежал часовой:

— Атас! Легавые скачут!

— По коням! — скомандовал Семен.

18

Проскакали кони над Ганной. Потом другие кони прискакали, с людьми в шинелях, повертелись у костра, унеслись за выстрелами.

Не заметили Ганну.

19

Ганна встала, побрела за людьми в лес. Шла в разорванной белой рубахе, падала в сугроб, снова шла.

Вышла на поляну. Луна освещала поляну. Увидела вдруг руку отсеченную Степана, в кольцах. Чуть дальше мертвого Семена увидела. Рядом Степан лежал, обняв человека в шинели. Тут и там лежали вперемешку мертвые тела. Увидела лицо энкавэдэшника со шрамом. Черный от крови снег был около него.

Подвывая от страха и ужаса, прошла Ганна поляну.

Шла, увязая в снегу. От дерева к дереву. У ели густой села отдохнуть. Сидела, дрожала. Закрыла глаза. Незаметно как — заснула.

20

То ли сон пришел к Ганне, то ли видение.

Увидела Ганна плывущее над землей светящееся облако. И на том облаке или сугробе стояла женщина с необычайно красивым лицом. Лицо было Ганне знакомо, родное лицо. На иконке у тетки Харыты она это лицо видела.

— Божья Мать… — прошептала Ганна.

Божья Мать слегка кивнула, улыбнулась.

— Ты любимая дочь Господа, — сказала Ганне.

— Я? — удивилась Ганна. — Но почему я?

— Ты страдала, — легко сказала Божья Мать.

Голос у нее был как у тетки Харыты.

— Что я должна делать? — заволновалась Ганна.

— Иди и лечи людей. Вскроются реки — плыви к другим людям.

— Тоже лечить?

— Там узнаешь.

— Но, может быть, я умерла?

— Ты не умрешь. Иди. — И Божья Мать растаяла. Только облако горело серебряно.

21

Ганна открыла глаза, зажмурилась: глаза ослепил горевший на солнце снег.

Был день. Вокруг Ганны снег растаял. Ганна встала. Сделала босыми ногами шаг. Зашипело под ногой. Ганна посмотрела вниз: с шипеньем таял снег вокруг ее ноги. Сделала другой шаг: снег под ногой растаял.

22

В рваной белой рубахе, босая, простоволосая, входила она в деревню.

— Ганна-дурочка! Дурочка! — закричали привычно мальчишки.

От Ганны шел свет. Мальчишки замолчали, расступились.

Зашла Ганна в пустую церковь — все свечи сами зажглись.

— Ганна — святая! Святая! — зашептали вокруг.

Подвели к ней нищего. Слепой, в струпьях весь.

— Где святая? Дайте дотронуться… — попросил.

Дотронулась Ганна до него: струпья спали, бельма в синие глаза превратились.

— Вижу! Я вижу! — закричал нищий.

— Чудо! Чудо! — упали на колени все.

23

Наступила весна. Сидела Ганна у могучего дерева.

К дереву — очередь тянулась, вся дорога людьми и подводами запружена.

К Ганне лечиться едут со всего света.

— Со всего света к ней люди идут, — говорили в очереди.

— Она одна такая в мире, больше нет нигде такой!

Стояли, очереди своей ждали: слепые и глухие, хромые и прокаженные.