Крик в ночи (СИ) - Ридигер Владимир. Страница 19

Еще никогда Филдс, он же Хихиклз, не ощущал такого душевного прилива, столь пьянящего состояния личной ответственности за судьбы доисторических ханыг. Филдса превозносили, лелеяли, о нем слагались народные дифирамбы, пелись песни и плясались пляски, его беспрерывно варящий котелок выбивали на каменюгах, за которыми уже никто не прятался. Не прятался ли?..

— Экселенс… ах, простите, Главный Схоластик! — доложил Тайный Регрессор. — Знаменитая Поэтесса влепила затрещину одному ханыге.

— В чем его вина?

— В слежке, шпиономании.

— Вот как? Что делал этот паршивец?

— Схоронившись за каменюгой, следил за оплодотворением тропической тли.

— Та-ак…

— Теперь он, видите ли, утверждает, что тянулся к знаниям.

— Какой цинизм!

И чтобы положить конец слежке, Филдс поручил Онанге учредить ведомство по борьбе со шпиономанией среди граждан Центральной Ханыгии. Составили штатное расписание (147 тыс. человек), утвердили месячный оклад (84 съедабельных улитки плюс 3 земляных червя в качестве поощрения) и разработали «Положение о пресечении». Членам ведомства вменяется в обязанности четкий негласный контроль за ханыгами, действия которых могут быть истолкованы как проявление шпиономании. Контролировать надлежало всех и повсюду, где только возможно, вплоть до спальных лежанок. На заподозренных в шпиономании заводились клинописные досье, брались отпечатки пальцев в помете дикого вепря, и все это упрятывалось в каменную картотеку, доступ к которой не имела даже Знаменитая Поэтесса.

— Ну что, — не без гордости спрашивал Филдс Онангу, — сдержал я клятву, данную в «Боинге»?

— Еще в тот памятный день, когда я встретил вас в гуще старушек, — восхищенно отвечал Онанга, — я понял, что вы человек слова.

Они степенно шли в неприступную картотеку, где хранились сотни тысяч клинописных досье; Филдс, удовлетворенно хмыкая, вертел досье в руках, пробовал на зуб и, прищелкивая языком, хватал Онангу за обшлага его шкуры:

— Я рад, что мы завязали с таким паскудным прилипчивым пережитком, как выслеживание себе подобных, что мы уморили шпиономанию в самом зачатке и коллективно разрешились от бремени.

— Отныне землепашец будет спокойно пахать землю, пекарь — выпекать калачи да пышки, инженерно-технический работяга — изобретать кувалдометр, а творческая интеллигенция… гм… творить и воспевать!

— Кстати, напомнил! Хотел с тобой посоветоваться, как с Тайным Регрессором, — сказал Филдс. — Тебе не кажется, что наша доисторическая творческая интеллигенция страдает… шпиономанией? Застарелый хронический недуг! Гипертрофированная фантазия, переутюженное восприятие действительности, отсутствие сдерживающих факторов и все такое прочее. Это им не так, то им не этак. Сам был суперзвездой — вспоминаешь?

— Да, экселенс.

— Значит, слушай. Подбери надежных людей и внедри куда надо, можешь воспользоваться услугами няни, только тактично, не слишком возбуждая нашу славную поэтессу.

Филдс нежным взглядом окинул картотеку с досье. «Я не усну спокойно до тех пор, покуда с корнем не выкину шпиономанию за пределы Центральной Ханыгии!»

С того памятного разговора минул год. Главный Схоластик утопил в слезах двести пятнадцать восстаний общественности, в том числе доисторических лекарей.

— Чем им так не по душе мой принцип лечения? — спрашивал Филдс Онангу. — Ты, конечно, не помнишь «обезьяний процесс» в Штатах, где хотели смешать с грязью светлое учение Дарвина. Ничего-то у них не вышло — учение живехонько и поныне. Но вот что интересно. В наших больницах ханыги лечатся по принципу естественного отбора: выздоравливает сильнейший. А эскулапы мне все уши прожужжали о каких-то снадобьях! Я полагаю, бессмертное учение Дарвина, за которое мы подрались у себя дома, должно здесь развиться и углубиться.

Сколько пертурбаций претерпела Центральная Ханыгия — всего не перечесть! Свободная от шпиономании и других социальных язв, Ханыгия разглядывала с интересом незнакомое лицо своего грядущего, но близозоркость и дальнорукость туманили ей взор…

— Я люблю вас, няня!

Ничто человеческое не было чуждо людям в непролазных тропических лесах. Они влюблялись и ненавидели, смеялись и рыдали, били морды и лобзались. А наши друзья?

— Няня, я вас люблю, любите меня обратно!

— Идите вы к чертовой бабушке со своею любовью!

Им тоже, оказывается, человеческое не было чуждо. Возник классический треугольник, где Онанга любил няню, няня любила Филдса, а Филдс самого себя.

— Она не хочет подчиниться моей мужской воле! — жаловался Онанга Филдсу. — Не знаю, с какой стороны лучше подойти.

— С подветренной. Или со стороны рояля.

— Вам смешно, экселенс, а мне не до смеха…

— Хочешь житейский совет? Назови женщину умной — и любая дура сделает все, что ты пожелаешь.

Онанга Мананга почесал затылок:

— Экселенс, поэтесса противится стать моей. Но почему?

— Да потому, — раздражаясь, ответил Филдс, — что няня достаточно умна, чтобы не выйти за мужчину, который настолько глуп, чтобы на ней жениться!

Кто в этой ситуации больше всех страдал? (Доисторические ханыги.)

Дорогой читатель! Технический прогресс глазами пентагоновского спутника-шпиона открыл доселе неизвестный материк в экваториальной широте Титанического океана. Пентагон совместно с ЦРУ снарядил экспедицию в составе 14 вышколенных сотрудников. Для мистера Робертса это было первое морское путешествие такого рода. Тринадцать вышколенных сотрудников после высадки на материк были смыты в океан огромным цунами. Робертс, ухватившись за раму портрета доктора Уикли, каким-то чудом уцелел…

— Войдите! — сказал Филдс.

Скала у входа в Филдсовы апартаменты сдвинулась и перед Главным Схоластиком предстал мужчина в отрепьях с физиономией, заросший щетиной.

— Вы помещали объявление в «Ханыга ньюс»?

— Да, — ответил Филдс. — Мы.

— Вам нужны новобранцы для регулярной доисторической армии?

— Да.

— С месячной ставкой 57 съедабельных улиток плюс один червячок?

— Да!

— Дубина и шкура высылаются по почте до востребования?

— Да! Да!

— Так вот, — заключил щетинистый, — я пришел сказать, чтобы здесь на меня не рассчитывали.

Мужчина в отрепьях зашаркал к выходу.

— Постойте! — окликнул Филдс. — Вы уронили портрет! Разрешите, я вам помогу…

— Благодарю вас. Это доктор Уикли.

— Да, я вижу. Что-о-о??!! Повторите, что вы сказали?!!

…К Джону Филдсу постепенно возвращалась способность мыслить большими категориями. Как мог он, агент 6407, не узнать в отрепьях скотину Робертса?! Вот к чему ведет полный разрыв с любимой профессией! Робертс болтал без умолку, как счастлив видеть сослуживца живым и невредимым, как он скучал по Филдсу, как истерзался в раздумьях о незабвенном образе лучшего друга. И вот те на! Какая встреча!

— Скажу по секрету, я в Ханыгии не первый месяц, и мне у вас чертовски нравится. Народ уж больно приветливый. Правда, хлебом их не корми, любят восставать против законного правительства; ну, это, как мне сдается, национальная доисторическая черта всех ханыг. Только попрошу ничего не говорить обо мне вашему, как его, Тайному Репрессору — точит зуб еще с Африки: мол, сунул его Робертс в третий класс парохода, а ему первый подавай. Ишь, звезда Эр-Рояля!

— Послушайте, одиозная фигура, — не очень дружелюбно изрек Филдс, — с какой такой стати вы околачиваетесь в Центральной Ханыгии? У нас, между прочим, со шпионами долго не чикаются: суровая дубина законодательства свершит правосудие, опустившись на вашу лысину.

— О! Да вы еще и пламенный оратор! А насчет шпионов — правильно: ату их, злопыхателей, ату! Не привык лебезить, но скажу честно, что узнаю хватку настоящего разведчика, агента 6407.

Робертс порылся в карманах штанов, вернее, в том, что от них осталось, вытащил грязный носовой платок и осторожно его развернул.

— Ах, облом! Пусто… Не иначе, как потерял.

Встав на четвереньки, он принялся ползать вокруг Филдса и что-то вынюхивать.