Первый. Бывший. Единственный (СИ) - Суботина Татия. Страница 74

Дубравин протянул мне чашку с еще горячим ароматным бульоном.

От одного запаха еды у меня подвело желудок и потекли слюнки, что было отличным знаком. Если уж аппетит появился, то организм взял курс на выздоровление – это, конечно же, радовало.

– Спасибо. Но мне не отлеживаться надо, а готовиться к выступлению.

– Выступлению? – удивился бывший.

– Да, у меня премьера в канун Нового года, – сказала я, сразу приготовившись отстаивать собственную жизнь. Когда я стала Дубравиной, то мужу резко разонравилась моя публичность в танцах.

– Значит, нужно сделать все, чтобы ты была здорова и полна сил к премьере, – постановил Кеша, чем вызвал во мне небывалое удивление.

– Что? – Мой привычный шаблон был разорван, и это вызывало настоящий шок.

– Что? – хмыкнул мужчина.

– И охота тебе возиться с простуженной бывшей? – прохрипела я, поглядывая на Дубравина из-за края чашки. – Неужели нет других важных дел?

– А сама как думаешь? – улыбнулся он, на что я лишь плечами пожала. – Ты меня знаешь, Вася, если бы я хотел быть в другом месте, то был бы.

Я спрятала улыбку.

Странное дело, вроде бы Дубравин ничего особого не сказал, но его слова сумели затронуть те струны моей души, которые всегда были настроены на нашу общую волну. И теперь они вновь дребезжали в присутствии мужчины, которого я так и не сумела забыть.

ГЛАВА 34

– Вот видишь, а ты еще сомневалась, что терапия «по-дубравински» даст результат, – самодовольно выдал мой бывший, когда вызвался проводить меня к машине такси.

Ехать на его автомобиле с личным водителем я отказалась, и так два дня полноценно злоупотребляла гостеприимством хозяина. Мое здоровье действительно вернулось довольно быстро. Я еще чувствовала слабость, характерную для переболевшего человека, но уже вполне могла приступать к работе. И это радовало, потому что к заботе Дубравина у меня слишком быстро развивалось привыкание.

– Ну кто же знал, что к таланту политика у тебя добавился еще и дар врачевания, – пошутила я, но сразу же прикусила язык. – На больную мозоль, да? Ты должен знать, что я не имею никакого отношения к завершению твоей политической карьеры. Я никогда бы…

– Я знаю, – сжал мою ладонь бывший. – А ты должна знать, что никто, кроме меня, не имеет к этому прямого отношения. И даже не в подставе Стаса дело…

– А?

– Да, я был вынужден отказаться от политической карьеры, но мог вернуться к ней со временем. Только вот это оказалось не моим по-настоящему, бизнес мне нравится гораздо сильнее, – улыбнулся Дубравин. – Не так грязно и не требует игры в поддавки с собственной совестью.

– И то верно, – пожала плечами я. – Спасибо за то, что поставил меня на ноги. Хотя ты вполне мог избежать всех этих лишних хлопот, позволив мне самой о себе позаботиться.

– Ты даже мысли не допускаешь, что мне это все нравилось?

– Сопли, горячка, мой кашель и бесконечное чихание? – округлила глаза я.

– Заботиться о тебе, – понизил голос Дубравин, приблизившись вплотную.

– О, такси подъехало, – воскликнула я и отчего-то даже помахала водителю, точно старому знакомому.

Никогда я еще не радовалась машинам из этой службы, как сейчас, когда надо было избежать продолжения неудобного для меня разговора. И сердце грохотало в висках совершенно по-идиотски, и постоянно хотелось растягивать губы в улыбке.

Эти дни наедине с Дубравиным что-то перевернули во мне, хотя я все еще пыталась сбежать от неизбежных изменений. Тщетно на самом деле. Но попытка, как говорят…

Я выздоровела от простуды, но продолжила болеть тем чувством, от которого у меня так и не получилось избавиться. Сказать, что это меня пугало, – это ничего толком оказалось не сказать.

Кеша усмехнулся, но руку мою не отпустил. Бывший муж даже скрывать не стал, что все понимает, но снисходительно позволял мне «обманывать» его дальше. И себя заодно.

Дубравин провел меня до автомобиля, открыл дверцу, помог устроиться на заднем сиденье, оплатил таксисту дорогу, а потом…

– Мы все еще отлично понимаем друг друга, это никуда не делось, – прошептал он, нагнувшись ко мне. – Ничего никуда между нами не делось, Вася. Я жду положительного ответа на свое предложение.

– Что?

– Подумай, – сказал бывший и запечатлел на моих губах короткий горячий поцелуй, как точку в этом диалоге.

Я даже возмутиться не успела, как Дубравин скомандовал таксисту уезжать и захлопнул дверцу.

Последнее слово осталось за ним.

Мне же оставалось ловить воздух широко открытым ртом и пытаться унять собственное разбушевавшееся сердце, что трепетало в груди пойманной пташкой. Кеша провожал меня взглядом, продолжая стоять за воротами, а в окне второго этажа – случайно глянув туда – я заметила Матвея.

Мальчик не нарушал границ, которые проложил его отец между нами, не докучал мне, но я ощущала его незримое присутствие все время, когда находилась в доме. Чувствовала, что этот ребенок каким-то образом тянется ко мне, хотя внешне он этого никак не выражал. Сын Дубравина был еще скупее на эмоции, чем его отец.

Происходило это из-за диагноза или характера, я не разбиралась. Только вот узнав о его «особенностях», я резко перестала испытывать неприязнь к мальчику.

Сначала зацепилась за жалость – все же сердце у меня не было каменным, а потом она сменилась другими чувствами. Целым спектром чувств даже.

В какой-то момент я просто поймала себя на мысли, что перестаю ассоциировать Матвея с предательством Дубравина и начинаю относиться к нему как к обычному ребенку.

Интересному. Любознательному. Талантливому ребенку.

Чужому, да, но…

Благодаря этим неуловимым метаморфозам мне вдруг даже задышалось легче. И болезнь скорее отступила, точно у организма вдруг открылся дополнительный резерв сил.

И теперь, уезжая, я вдруг поняла, что уже начинаю скучать по этому молчаливому странному мальчику, к которому не только Руся, оказывается, успела прикипеть.

Доча названивала мне постоянно, это служило достаточной мотивацией, чтобы поскорее покончить с карантином и обнять свое рыжеволосое чудо.

Дубравин о Руслане за эти дни даже не заикался. Он словно затаился, был очень задумчивым и молчаливым в те моменты, когда я общалась с дочерью. Хотя я прекрасно видела его глаза при этом, в них горели тоска и жажда.

Мое предательское сердце, конечно же, дрогнуло, а вот женская гордость все еще закусывала удила. На чем я держалась только, чтобы не уступить Дубравину?

Один Бог, наверное, знал. У меня ответа на этот вопрос не находилось.

– В каких облаках ты витаешь? – спросил меня Хорьков, вырвав из раздумий.

Шел третий час финальной тренировки, я слышала музыку вполуха, но отрабатывать заученные на подкорку движения мне это не мешало. Все мои мысли были заняты личной жизнью, и, конечно же, Саша не мог не заметить мою непривычную рассеянность.

Слишком хорошо он меня знал.

– В хореографических, – ответила я, на что мужчина лишь хмыкнул.

– Очень в этом сомневаюсь, – не поверил он. – У нас последний прогон. Завтра премьера. Я надеюсь, ты не забыла?

– Помню как никогда.

– Тогда мобилизуйся, Вася, и паши, – скомандовал Хорьков. – Паши столько, сколько сможешь, а потом еще чуть-чуть.

– Ну спасибо, господин, – фыркнула я, утирая пот со лба. – Ты не забыл, что крепостное право давно отменили? Я вообще-то только после болезни, а от тебя никакого сочувствия не дождешься.

– У меня оно атрофировалось за ненадобностью, – сказал Саша. – Я не поставил бы ни одну гениальную постановку, жалей танцоров направо и налево.

– Сердца у тебя нет, – покачала головой я.

Хорьков протянул мне бутылочку воды.

– Выпей, продышись, и давай повторим последнюю связку.

– Сатрап и деспот, – протянула я после того, как смочила горло. – И как тебя только земля носит?

– С радостью, знаешь ли. Не филонь, завтра все должно пройти идеально и даже лучше, ясно?