За пять веков до Соломона (СИ) - Николенко Александр. Страница 30

Почему они должны уйти из Египта ответить сложно. Проще объяснить зачем. Если устраивает, как они живут, то уход ничего не даст. А вот если не устраивает… Тогда — это единственный шанс все изменить. И построить такую жизнь, какую хотят они.

Да, он, Моисей, уверен, что в новой стране израильтяне обретут свободу. Он сам, десять лет назад бежав из Египта, думал, что счастье осталось далеко позади. А потом день за днем учился жить так, чтобы каждое новое утро приносило радость и удовольствие. Жить в гармонии с миром, замечая все оттенки огненного рассвета, слыша сокровенные мелодии ветра и гор, вдыхая полной грудью тончайшие запахи пустынных растений. Жить в гармонии с другими, чувствуя тепло и заботу близких людей, даря в ответ уверенность и спокойствие. Жить в гармонии с самим собой, очистив голову от волнений и страданий, ощущая наполненность и неповторимость каждого мига! Он твердо знает, что если еврейский народ последует за ним, то сможет все это обрести.

Мадиамских жителей Моисей знает хорошо, потому как женат на дочери местного первосвященника и назначен его преемником. Нрава мадиамяне кроткого и убедить их труда не составит. А самых упорных можно будет и силой приструнить. Хотя до этого, он, Моисей, уверен, дело не дойдет. Тем более что колодцев в той стране хоть и немного, но хватит на всех. Мадиамяне разводят скот, и запасы еды зависят больше от умения, чем от капризов Богов и разливов Нила. Так что все окажется в руках самих переселенцев.

Нет, дожди там по полгода не идут — это не жаркая полуденная Нубийская страна. Погода боле всего похожа на египетскую. Разве что зимы холоднее. Зато местные жители умеют из шерсти овец ткать и плести занятные одеяния, даже в самую лютую стужу не дающие телу остыть. А белые хлопья — это снег, который иногда зимой на верхушках гор выпадает. Но он совсем не страшный, а только очень холодный.

Египетским хозяевам уход рабов-евреев, конечно же, не понравится. Но они подчинятся воле всемогущего фараона и в преследование не пустятся. Бегством их уход не будет, потому что пойдут все вместе, включая детей малых и стариков немощных, прихватив имущество самое нужное. Идти будут днями, открыто, а не ночами, прячась от чужих глаз. Фараон погоню не снарядит, потому как у Моисея с ним договор особый имеется. О чем договор тот, Моисей пока рассказать не может, но обещает, что, как доберутся до страны Мадиамской, так сразу всю правду откроет.

А вот на последний вопрос — о личной выгоде, Моисей особо каждому отвечал. На основании знаний от Аарона почерпнутых, от самого собеседника услышанных или собственным взором увиденных. А еще Мудрецом или Воином подсказанных. Вот и получалось, что каждый уходил весьма задумчивым, редко когда все отвергая.

К концу второго дня согласились представители четырех родов. Усталый, но довольный Моисей ложился спать. Дело сдвинулось с места и, где-то далеко в тумане показался еще далекий, но уже явственно зримый берег.

Третий день прошел также суматошно. С тем лишь различием, что теперь Моисей имел союзников среди израильских вождей. Многие разговоры он вел не с глазу на глаз, а в присутствии сторонников. Дело бежало скорее. Колеблющиеся не могли устоять перед натиском холодной логики и горячей веры Моисея, подкрепленных и усиленных убежденностью более решительных сородичей.

Во второй половине дня Моисей встречался уже с патриархами. Времени оставалось в обрез — потому с двумя-тремя одновременно. Те тоже колебались, но больше для виду — молодые помощники успели убедить в необходимости перемен. Перемен, от которых каждый ожидал своего. Патриархи — укрепления положения в родах, а молодые вожди — упрочения своей власти и даже перехода из тайных советников в прямые начальники.

Вечером Моисей валился с ног. Во рту поселилась колючая сухость, горло першило и саднило от долгих речей. Голос осип и хрипел, словно застуженный ледяной водой из горных ключей. Но, ложась далеко за полночь спать, Моисей был безмерно счастлив. Ничего общего с настроением первого дня!

Проснувшись ранним утром — солнце едва успело раскрасить первыми лучами верхушки пальм — Моисей чувствовал себя бодрым и полным энергии. Не беда, что довелось спать всего четыре часа. Не беда, что в горло будто песка мелкого насыпали. Главное — сегодня пройдет общий сход, на котором евреи узнают план исхода из Египта, предварительно согласованный и одобренный всеми вождями и патриархами.

Моисей не сомневался в успехе. Начинался только четвертый день от разговора с фараоном. За сегодня и завтра они успеют подготовиться, чтобы на рассвете шестого дня покинуть египетскую страну.

Раздался стук в дверь. Продолжая улыбаться, Моисей распахнул ее и тут же был оттеснен вовнутрь широкоплечим Сотником, за которым в тесную комнатенку набилось с десяток рослых воинов из личной стражи Рамсеса. Моисей, ничего не понимая, хлопал глазами, когда Сотник громко зачитывал приказ фараона:

— По подозрению в государственной измене, арестовать Моисея и поместить под стражу вплоть до суда, что состоится завтра в полдень под началом Верховного Жреца Бакенхонсу…

Моисей молча ходил от одной стены до другой. Шесть локтей — пять шагов. Полная темнота. В тюрьме не было, как в обычных домах, окна в потолке. Только контур входного проема, задвинутого тяжелой известняковой плитой, пропускал тоненькие лучи света, несмело проникавшего сквозь длинные щели.

Шесть локтей — пять шагов. Чем больше размышлял Моисей, тем меньше ему нравилось происходящее. Он допустил фатальную ошибку, не проверив правильность предположения, что Рамсес с приходом к власти назначил нового Верховного Жреца. Более того, Моисей считал, что старый Бакенхонсу давно умер и даже в разговоре с писцом просил найти имена и адреса только родственников жреца. А почтительный чиновник исполнил приказ дословно и ни словом не обмолвился, что глава семейства жив и здравствует, до сих пор сохраняя реальную власть и высокое положение.

Шесть локтей — пять шагов. Его будут судить, как самого опасного преступника. Только в таких случаях Верховный Жрец выступает в роли судьи. Разум спокоен — в критических ситуациях Моисей давно научился не поддаваться панике. А холодная логика подсказывает, что на милость старого жреца надеяться не приходится. Убийство сына могущественный отец не простит и через пятьдесят лет. Завтра его ожидает быстрый суд и неминуемая казнь. Интересно, что ему приплетут — после амнистии за убийство молодого жреца осудить уже нельзя. Тогда что? Разграбление гробниц? Отравление колодцев? Поругание Богов, вызвавшее их гнев, обрушившийся на Египет? Скорее всего, последнее — слишком заманчивой выглядела мысль такого высокопоставленного человека козлом отпущения сделать.

Шесть локтей — пять шагов. Говорят, есть такое поверье у ханаанейских народов. Что если выбрать козла почернее с рогами подлиннее, да обрядами магическими прегрешения перед Богами на него перенести, а потом в пустыню выгнать, то он всю скверну и мерзость людскую с собой унесет, а род человеческий от грязи очистится и будет снова Богам люб.

Шесть локтей — пять шагов. Что еще хуже — молчали верные спутники. Моисей, как никогда, нуждался в дельном совете, но Мудрец и Воин куда-то исчезли. Моисей бродил в одиночестве по внутреннему миру, какому-то необычайно серому, затянутому непроглядным туманом, тщетно пытаясь отыскать хоть кого-нибудь. И тем тягостнее было возвращение в мир реальный, сузившийся до размеров темной тюремной камеры.

Шесть локтей — пять шагов. Как ни прискорбно, единственным, кто мог помочь, был Рамсес. Только он обладал большей властью, чем Верховный Жрец. Только фараон оспаривал решения суда. Но именно Рамсес подписал указ о задержании и послал отряд личной гвардии — никто прочий не смел отдать им приказ.

Шесть локтей — пять шагов. Самое обидное, что Моисей почти добился успеха. Даже, возможно, едва не исполнил цель всей жизни. Дать свободу целому народу. То, что начиналось, как наскоро составленный план по предотвращению ужасного кровопролития, вдруг обретало собственную глубину. Следствие оказывалось важнее причины. И осознание того, что глупые ошибки молодости лишают целый народ возможности жить свободно и счастливо, давило и гнело куда больше, чем предчувствие смерти.