Леди и авантюрист - Карлайл Лиз. Страница 11

Однако его довод не произвел должного впечатления на леди Кэтрин.

– Пусть даже и так, но вы не можете не принять приглашения на обед от женщины, которая безмерно вам благодарна за спасение от ... э-э-э ... особ отталкивающего вида!

Де Роуэн смотрел в ее лицо, исполненное безмятежного спокойствия, и чувствовал, что потихоньку тонет в бездонных темно-карих глазах, ощущая воспрянувшую надежду, вновь зашевелившуюся в глубине его души. На собеседницу свою он тоже злился за то, что та вынудила его в какой-то момент пожалеть о сделанном выборе и усомниться в его правильности. Вполне может статься, внезапно решил он, что она оказалась чуть более волевой и умелой, чем ему показалось вначале. Скорее всего, она из тех скучающих великосветских жен, что маются в поисках очередного поклонника, дабы тот в уединении спальни развеял ее хандру.

– Позвольте спросить, леди Кэтрин: обед – единственное, о чем вы просите, – поинтересовался он с обольстительными нотками в голосе, – или есть еще некая более, личная сторона дружеского общения, которую вы предлагаете?

– Простите? – переспросила Кэтрин, заливаясь краской.

Однако де Роуэн неумолимо продолжал:

– Мой жизненный опыт говорит о том, что когда высокородная леди просит мужчину, подобного мне, отобедать с ним, то обычно она намеревается не отказать себе в несколько более изнеженных удовольствиях, чем вкусная еда и бутылка хорошего вина.

В отношении своей сильной правой руки леди Кэтрин, как оказалось, отнюдь не преувеличивала. Будучи предупрежденным, де Роуэн, тем не менее, позорно пропустил момент, когда ее правая рука взлетела к его лицу. Звонкая оплеуха оказалась настолько тяжелой, что он отшатнулся назад, прижав к горящему от боли рту ладонь. Де Роуэн неуклюже оступился и, слепо тыкая у себя за спиной во все стороны тростью, только бы удержаться на ногах, бухнулся на самый краешек скамейки, обессилено привалившись к ее спинке. Господи, да у нее рука что у твоего грузчика! Не шлепнула, а врезала, да со всего маху, и не по вздорности, а от глубокого возмущения. Он отнял руку от губ, опустил глаза и увидел, что тыльная сторона ладони в крови. Подняв глаза, он узрел горящий праведным гневом лик леди Кэтрин Вудвей, стоявшей от него уже в нескольких шагах.

– Что до упомянутого вами дружеского общения, мистер де Роуэн, то вон ваша расфасонистая трость – вот и охаживайте ею себя в задницу за милую душу! – разъяренно бросила она ему, развернулась и, гордо вскинув голову, прошествовала по дорожке, исчезнув за поворотом.

С грехом пополам Кэтрин сумела добраться до дома своего брата на Мортимер-стрит. Ее так трясло от ярости и пережитого унижения, что всю дорогу она вела лошадь под уздцы, не решаясь сесть в седло. Бросив поводья неведомо откуда возникшему перед ней лакею, Кэтрин поспешила в дом навстречу мирному покою утренней гостиной, из которой можно любоваться садом, что раскинулся позади особняка. Уставившись невидящим взглядом в широкое окно, задернутое легкими шторами, на залитые рассеянным утренним солнцем деревья, Кэтрин поднесла руки ко рту и прижала кончики пальцев к губам.

Охаживайте себя в задницу! Ужас! Что на нее нашло, отчего она так легко бросила незнакомому человеку в лицо такую непристойность? Никакие действия не могли оправдать оскорблений, которые были высказаны ею такими словами! Кэтрин почувствовала, как у нее снова от стыда начало гореть лицо. Она всегда свободно общалась с людьми, однако, услышь она такие выражения из уст любой своей прислуги, той не поздоровилось бы. Кстати, где она сама умудрилась набраться таких слов?

Ответ пришел мгновенно. Набралась она таких слов не от кого иного, как от Бентли. Первый и, до сегодняшнего утра, последний раз она отпустила подобное ругательство как раз в его адрес, в пылу отвратительной перепалки. Ее младший братец без разрешения увел из конюшни ее любимого гунтера – верховую лошадь, тренированную для охоты, гнал ее во весь опор десять миль напропалую, а заведя ее по возвращении в стойло, даже не подумал обтереть взмыленное животное. Ссора вспыхнула во время обеда. Кэтрин в то время исполнилось уже шестнадцать, и отличалась она не меньшим своеволием, чем ее брат. Без материнского пригляда росли они жуткими негодниками, не знавшими удержу в проделках и проказах. Сцепившись в распре, они затеяли между собой отвратительную перепалку с оскорблениями и колкостями и настолько озлобились, что разнять их не могли даже строгие одергивания их старшего брата Кэма. Пререкания заходили все дальше и дальше, пока она, в конце концов, не выдала то самое словечко.

Последняя тирада закончилась безмерным унижением – первой в ее жизни порки. Отец, который обычно замечал присутствие дочери только тогда, когда нужно было ее наказать, выбрал свой лучший хлыст для верховой езды и протянул его домоправительнице, присовокупив недвусмысленные распоряжения. «Неисправимая грубиянка»; – пробурчал он, когда по дому разнеслись слезные вопли, свистящие удары хлыста и громогласные проклятия. Лишь из-за неопытности миссис Наффлз в подобного рода экзекуциях Кэтрин могла с грехом пополам сидеть. Тем не менее, после порки Рэндольф Ратледж потерял то немногое, что еще позволяло ему управляться со своей единственной дочерью. Так что год спустя она одолела вялые возражения отца и добилась от него разрешения выйти замуж за Уилла Вудвея. Возможно, папа, оглядываясь на прошлое, счел, что таким образом он раз и навсегда избавится от нее.

Но сейчас! Господи, что ей делать? Извинений от нее не дождутся! Мистер де Роуэн оскорбил ее самым отвратительным образом. Пусть он жарится в аду!

Внезапно солнце, только что светившее приглушенным светом сквозь дымку раннего утра, бросилось в глаза, ярко засияло. Голова у Кэтрин начала наливаться тупой болью.

Да что за чертовщина! За всю свою жизнь Кэтрин ни разу не чувствовала себя так скверно, даже когда умер Уилл. Ей вдруг пришло в голову, что он и устроил преследующие ее неурядицы. Черт возьми, да как он посмел так безоглядно сглупить – взять и вот так просто умереть? Они же дали клятву заботиться друг о друге! Как он посмел бросить ее одну? Ее снова охватили возмущение и страх.

Боже мой, кто бы знал, какой сломленной она сейчас себя чувствовала! Кэтрин уронила руки и больно ударилась о стоявший рядом с окном сервант. От головной боли к горлу подступала тошнота. Она медленно направилась через весь дом к лестнице на второй этаж, поднявшись в спасительный полумрак своей спальни.

Де Роуэн, несмотря на то, что рано утром завернул в Гайд-парк, пришел к себе контору задолго до появления самого младшего из клерков. Однако, усевшись в кресло, он обнаружил, что его снедает беспокойство, мешая сосредоточиться на бумагах. Он с негодованием оттолкнул в сторону кипу папок, которые Фитершоу оставил ему на столе. Находиться сегодня в четырех стенах становилось еще невыносимее, чем прежде. С четверть часа он безуспешно боролся с неодолимым стремлением без оглядки броситься в круговерть лондонского утра, где его безнадежно дожидалась настоящая увлекательная работа вместо копания в пустопорожних бумажных кипах. В конце концов, он бросил предложения по укреплению уголовного законодательства в верхний ящик стола, со стуком его задвинул и с громким топотом стремительно промчался вниз по двум лестничным пролетам, выскочив в заполненный суетой весенний солнечный день.

В глубине души де Роуэн прекрасно знал, что именно повлекло его на шумные улицы Вестминстера. Он сознавал свою вину. Сегодня утром он нанес глубокую, причем обдуманную обиду. Нет, в отношении себя он вовсе не обманывался. Ему хорошо известно, что многие считали его бесчувственным и грубым, и нельзя сказать, что такие обвинения беспочвенны. Он не уставал повторять, что сама по себе его работа требует определенного бессердечия. Но сегодня утром он вел себя гораздо бессердечнее. Такого за ним раньше не водилось.

Не замечая ничего вокруг, де Роуэн проталкивался через утреннюю толчею лондонских улиц. На сенном рынке, уже забитом подводами и повозками, с которых выгружались доставленные товары, пахло вперемешку горячими мясными пирожками и лошадиным навозом. Вдоль мостовой, расталкивая друг друга, спешили по своим делам клерки и торговцы. То там, то тут знакомые уличные подметальщики и лавочники весело здоровались с де Роуэном, который всякий раз вежливо притрагивался рукой к полям шляпы и продолжал свой путь. Неподалеку от Риджент-серкус он прошел мимо своей излюбленной кофейни, однако на сей раз дразнящий аромат свежезаваренного кофе его не соблазнил. На следующем углу он задержался. Перед витриной лавки стояли две очаровательные женщины, оживленно жестикулируя и наперебой отдавая приказания копошившейся за стеклом маленькой девочке, которая раскладывала изящные дамские шляпки.