Запомни, ты моя (СИ) - Попова Любовь. Страница 17

— Если бы я хотела носить шелка, я бы давно их носила, — говорю с легкой улыбкой и возвращаю взгляд на картину, где в абстрактном стиле изображена пара в страстном объятии.

Я бы давно носила шелка, но я ждала любви. И предметом любви для меня был всегда только один человек. Теперь же я осталась без шелков, без любимого, но зато с малышом, которого ношу под сердцем. А значит грустить глупо. Пора радоваться, а еще сказать Роберто, что наши встречи в эти дни были ошибкой.

Но так у меня была возможность не общаться с Викой в свободные часы. Она просто завалила меня вопросами. И ни на миллиметр не поверила, что ребенок не от Никиты. Теперь она продумывает план, как обмануть Никиту, потому что я ей сказала, что дерьма в моей жизни достаточно. И если Никита поймет, что ребенок его. Если об этом узнает Надя, то я уеду.

Я оставлю этот город без сожаления. Потому что как бы мне не нравилась работа, Вика, друзья… Счастье и спокойствие малыша я поставлю на первое место. Именно его благополучие теперь для меня в приоритете.

— Ты удивительная, Альона, — чувствую на талии руку и только хочу отстранить и сказать уже ему то, что отвадит от малознакомой женщины любого мужчину, как вдруг слышу жесткое:

— Всем оставаться на своих местах!

Обернувшись, вижу офицера с собакой. За ним еще двух. Явно из наркоконтроля. Все гости выставки замирают, быстро и пугливо переглядываясь. А главный пришедший офицер идет прямо к нам.

И я не боюсь собак, но невольно пячусь, пока в тишине не гремит столбик ограждения, создавая эхо.

Овчарка начинает шумно дышать носом, обнюхивая Роберто.

— Где ваше пальто? — спрашивает офицер. Когда Роберто не понимает, я перевожу.

— Они спрашивают, где твое пальто, — и я отвечаю за него. — Мы снимали верхнюю одежду в гардеробе.

Офицер кивает и тут же толкает Роберто в ту сторону, а я за ними. Переступаю ватными ногами, и в силу инстинкта самосохранения и потомства, держусь за живот, прикрытый свободной рубашкой.

Собака начинает обнюхивать куртки, шубы, пальто и вдруг тормозит возле светлого, мужского. Роберто тут же поворачивает лицо ко мне, пока овчарка начинает оглушительно лаять, а офицер принимается шарить по карманам. И словно меч из камня, достает пакетик с чем-то белым.

— Это не мое! — тут же кричит Роберто на своем языке и со страху начинает тикать в сторону. Что и является роковой ошибкой. На него тут же прыгают и заводят руки за спину, зачитывая права и прямо говоря о депортации, а меня начинает подташнивать.

Что же это такое? Роберто, конечно, человек не святой, но не дурак, чтобы такие вещи в карманах таскать. Я делаю шаг в сторону задержанного и кричу:

— Я могу быть переводчиком.

— Оставайтесь здесь, — останавливает меня рукой офицер и, держа собаку, уходит за другими, что ведут Роберто, который все еще продолжает истерично кричать:

— Это не я! Это не мое! Меня подставили…

И в этом есть резон. Подстава. Но кто может быть настолько аморальным. Кому Роберто мешает в этой стране? И ответ приходит ровно в тот момент, когда в сумочке вибрирует телефон, и я отнимаю одну руку от живота, а другой беру трубку, слыша голос виновного там, и в реальности за спиной.

— Я предупреждал.

Я тут же оборачиваюсь и шумно выдыхаю воздух. Не могу понять, почему каждая встреча как серпом по груди, до острой боли. И особенно сильна она, когда мы смотрим друг другу в глаза. Но сидящий в углу на скамейке Никита опускает взгляд на живот, за который я все еще держусь.

‍‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‍Знает, твою мать. Он все знает.

Глава 20. Алена

— Ничего сказать не хочешь? — спрашивает глухо, а у меня голос пропадает. И если секунду назад я волновалась о несправедливом обвинении Роберто, то теперь любая мысль касается гардероба, где мне нужно забрать куртку и бежать. А лучше без куртки. Можно хоть обнаженной, только подальше от него… Поэтому молчу, отвожу взгляд и шаг в сторону делаю. Кладу номерок на стойку гардероба, как вдруг на ладонь опускается напряженная тяжелая, горячая рука, а виска касается теплое дыхание

— Ничего не хочешь мне сказать? — цедит Никита сквозь зубы, а у меня слезы наворачиваются. Не хочу. Ничего говорить не хочу.

— Нет.

— Ты беременна… — не вопрос, а утверждение, и я хватаю ртом воздух. Ладно, ладно, спокойно. Когда-то он должен был узнать. Так что… Вырываю руку и отхожу, смотря ему в глаза.

— Не переживай, это не твой ребенок, — главное, не покраснеть. Не расплакаться. Не умолять его развестись. Не показать своей лжи.

— Какой срок? Мы не предохранялись… — смотрит внимательно так, словно поймать на лжи хочет. Но ведь ему не нужна правда. Ему нужна сладкая ложь, чтобы снять с себя ответственность и идти дальше. А мне нужен повод держаться подальше от него.

— Пусть твоя душа и твоя жена будут спокойны. Я точно знаю, что беременна не от тебя, — резко так, обрывисто и, не выдержав сама, в гардероб захожу и беру свою куртку. Но Никита не оставляет меня в покое. Следом к выходу идет.

— А от кого? От этого Роберто?

— Да! — оборачиваюсь и чуть не падаю, насколько Никита оказывается близко. Он обхватывает меня за плечи и тут же отпускает. Ну, конечно. Вдруг кто-то заснимет, как он помогает бывшей шлюшке. — Да! А ты упек в тюрьму отца моего будущего ребенка.

— Брехня! — шипит Никита. — Он недавно приехал, а ты, судя по пузу, беременна несколько месяцев.

— Так если ты умный такой, зачем тупые вопросы задаешь?

— Потому что правду знать хочу. Потому что от этого зависит…

— Что? — перебиваю и еще ближе подхожу, почти губ дыханием касаюсь. — Что от этого зависит? Будешь ли ты со мной? Я отвечу за тебя. Не будешь. Потому что с некоторых пор этого не хочу я.

Хочу уже уйти. Бежать подальше, но Никита хватает меня как раз в тот момент, когда я хочу дорогу перейти, и садит в машину, пристегивает и садится сам. Как удобно…

— Похищать на улице людей, подбрасывать наркотики, это в твоем стиле. Что дальше, вспорешь мне живот?

— Не передергивай, — садится он удобнее и напряженно смотрит на дорогу, когда мы вливаемся в поток машин. А мне вот даже интересно, что будет, если я смалодушничаю. Если правду скажу. Но как же страшно, что он не поверит. Как же страшно увидеть в его глазах презрение. — Я защищаю свое. И не надо мне про жену! Помнится, кто-то пел соловьем, что любит меня…

— Помнится, кто-то пел соловьем, что оставит меня в покое….

— А ты хочешь этого? Действительно хочешь, чтобы я исчез, и никогда больше меня не видеть…

— Да! Никита! Да! Меньше всего я хочу подвергаться опасности, меньше всего я хочу ввязываться в драку с твоей женой…

— Скоро ты станешь моей женой…

— Не поняла, — глотаю крик и напрягаюсь всем телом.

— Я разведусь…

— Серьезно? Ты серьезно снова об этом говоришь? Снова?! А то, что я беременна от другого? Ты и это примешь? Будешь на родах? Назовешь его своим! — повышаю я голос… — Тебе не кажется, что прежде, чем заявлять такое, нужно разобраться в себе.

— А ты, я смотрю, в себе разобралась и уже все за нас решила? — рявкает он и по рулю бьет! — Скажи спасибо, что я эгоист и хочу дать тебе возможность передумать. Спасти нас.

— Никита! — хохочу как безумная. — Нас нет! Нас и не было никогда. Была фантазия извращенца, а потом была твоя свадьба, а теперь есть ребенок. Не твой ребенок!

— Узнаем, — говорит он и вдруг тормозит, а я сквозь уличное освещение замечаю вывеску на здании.

— Ты что удумал?

— Сначала узнаем, не врешь ли ты мне. Потому что по срокам этот ребенок так же может быть и моим.

Я теряю дар речи и начинаю натуральным образом паниковать. Я ведь была уверена, что он поверит мне на слово. И никаких тестов требовать не будет.

— Никита. Если только об этом тесте узнает твоя жена, я, конечно, не боюсь ее, но…

— Она ничего не сделает, — открывает он мне дверь, а я сижу и качаю головой. — Мы разведемся, и, если ребенок мой, то ты станешь моей женой.