Брат мачехи. Моё лето без морали (СИ) - Хиро Лия. Страница 9

- Хочу, чтобы ты поскорее надела своё белое платье... - поцелуй-укус, отправивший электрические потоки к самым кончикам пальцев на ногах. - Без белья...

- Стас! Какой ты безобразник! - стискиваю под головой подушку. Чёрт! Я уже приближаюсь! И почему так быстро?

- Попридержи свой сладкий язычок, маленькая! Не забывай, что рядом с тобой твой дом... Хочу... - плевок на клитор, отозвавшийся острым ощущением и моим протяжным, громким стоном. - ...Чтобы ты не надевала бельё, когда со мной...

- Стас... Господи! Стас! Я сделаю всё, что вы пожелаете, мой Господин! - в ушах звенит, руки вонзаются в его волосы и тянут, не щадя.

- Да, моя малышка... Ты в нём выглядишь, как юная и развратная медсестричка...

- Стас! Стас! - его приличная щетина щекочет клитор, пока он договаривает последнюю фразу. Ещё один влажный, тянущий поцелуй и я взрываюсь, истошно крича и пульсируя текущей промежностью ему в губы.

- Да уж, не зря говорила моя бабка: "Когда собираются блондинка, рыжая и брюнетка - жди беды".

Чего???

Резко поднимаюсь и едва вспоминаю, где я. Пляж усыпан отдыхающими туристами и местными. Справа, расположившись на песке, заливисто хихикают мои новые подруги. Видимо, эту теорему выдвинула одна из них.

Накидываю на себя полотенце.

Щёки горят от возбуждения. Тело в огне. А между ног - мокрая, всё ещё пульсирующая плоть.

Чёрт! Я и правда кончила во сне?

Стас! Стас! Не дня без мыслей о нём!

Поднимаюсь. Надеюсь, что море сможет немного охладить мой пыл. И снова кидаю задницу на шезлонг. Грудь налилась от возбуждения и переизбытка молока. Два тёмно-красных, мокрых кружка в зоне сосков неоднозначно намекают, что пора сцедиться. Вот уже второй день не получается остановить лактацию. Накидываю футболку и, быстро попрощавшись с девушками бегу в поисках ближайшей аптеки.

Только и делаю в последнее время, что убегаю. От своего горя, от навязчивых, ярких воспоминаний о Стасе, от бывшего, чтоб его! И даже от молодого и борзого соседа-вдовца, пятимесячную дочку которого я вызвалась вскармливать по доброте душевной. Этот озабоченный Кирилл, беззастенчиво и нагло появлялся в комнате, как только я оголяла грудь. Каждый день. Каждый раз! И глазел, глазел под видом срочного разговора. Козёл, блин! Он - ещё одна из причин, почему я оказалась здесь. Жалко было передавать девочку другой кормилице, но желание сбежать подальше от её папаши просто вынудило меня на эту дурацкую поездку.

Шумная, оживлённая улица с несущимися на всех скоростях автомобилями. Жестокая, изматывающая жара, уже, наверное приближающаяся к отметке в сорок градусов. И я - измождённая нескончаемым путешествием, горячим морским ветром и воспоминаниями, что накатывают сегодня особенно безжалостно. С коробочкой нового молокоотсоса в рюкзаке и с последними четырёхстами рублями в кошельке. Уставшая и напуганная. Как потерянный ребёнок в огромном, незнакомом городе.

Хотя, недалеко от истины. Сейчас я мало чем отличаюсь от маленькой, запутавшейся девочки. Без конца цапающейся с отцом и непрерывно льющей слёзы.

Сигнал пролетевшего мимо байка заставляет вздрогнуть и вернуться в реальную жизнь, которая замерла здесь - рядом с пешеходным переходом, светофор которого уже не раз сменил цвет с красного на зелёный. И в пятидесяти метрах от кафе, где мы почти ежедневно обедали со Стасом.

И, когда я снова тянусь к своим очкам-маскировщикам слёз, телефон в кармане рюкзака начинает активно потрясываться.

Несколько секунд сжимаю в нерешительности свой "Самсунг", пялясь одновременно с облегчением и обречённостью на вздрагивающую надпись "Марина". И всё-таки отвечаю.

- Алло.

- Рина! Ты куда пропала, милая? Мы с отцом все телефоны оборвали, пытаясь тебе дозвониться!

- И он тоже? - странно. Думала, мой старик только обрадуется, освободившись от моего присутствия.

- Конечно! Ты ещё спрашиваешь? Сергей очень переживает, что перегнул сегодня палку. Но, ты же знаешь его... - она переходит почти на шёпот. Видимо, отец где-то рядом, и Марина прикрыла трубку рукой. - Подожди...

- Дочка?

Ну ничего себе! По голосу кажется, что мы будем сейчас извиняться. Ну, послушаем, Сергей Борисович!

- Мне стоило бы извиниться...

И? Что дальше-то? Сейчас скажешь "но"?

- Прости, если давлю на тебя...

"Если"! Прикалывается что ли?

- Скажи, где ты, и я тебя заберу. Марина переживает. Да и я... Прости, Ринка.

Молчу несколько секунд. Это первый случай за всю мою осознанную жизнь, когда отец снизошёл до извинений. Неужели что-то понял? Или так... временно?

- Рина? Алло!

- Я тут. - Тяжело вздыхаю и решаю, что проверить, "одумался" отец или нет всё же придётся. Деваться всё равно некуда. Бедные не выбирают...

- Поехали домой. Обещаю, больше не давить на тебя.

Да ладно! Так мне вообще жизнь малиной покажется. Что-то как-то сказочно звучит: "прости", "обещаю не давить". Чувствую, Маринка ему знатно мозги прочистила. Со спиртиком.

- Хорошо. При условии, что никаких Сашек рядом со мной и близко не будет!

- Дочка...

А вот и первое "но"!

- И как я ему откажу, Рина? Нет, это исключено. Тем белее, парень уже билет купил. На завтра.

Твою мать! Я когда-нибудь смогу расслабиться???

- Ну  да... Ну да... - только перед чужими мы добрые, мягкие и пушистые. Это же не свои! Своих можно обижать. - Ладно. Только обещай не приставать с просьбами водить его по окрестностям и развлекать. Я не обезьянка!

- Ладно-ладно. Разберёмся как-нибудь. - Выдыхает отец. - Говори, откуда тебя забрать?

- Не суетись. Сама доберусь. Прости скинь адрес.

Новые владения Марины оказались очень даже впечатляющими. Добротный двухэтажный коттедж квадратов на триста-триста пятьдесят с приличным участком земли с немолодыми, но активно продоносяцими деревьями по периметру и большой зоной барбеку за домом, говорил о том, что её покойный отчим был, мягко выражаясь, совсем не бедным человеком. Как и мой папашка.

- Твоя комната. - Марина придерживает передо мной дверь ярко освещённой закатными лучами спальни и отмахивается от назойливых попыток Петьки проникнуть в комнату первым. - Отец тяжело болел в последние месяцы. Жил почти всё время один. Большинство комнат в непригодном для жизни состоянии. Но, я планирую навести здесь порядок и выбросить лишний хлам. В прошлом году в этой останавливался мой брат. Судя по тому, что весь подоконник был завален его книгами и чертежами.

- Спасибо, Марин. Я сейчас быстренько ополоснусь и помогу с ужином. - Кидаю рюкзак на незаправленный матрац и плюхаюсь в тёмно-зелёное, вельветовое кресло рядом.

- Не суетись. Уже почти всё готово. Спокойно приводи себя в порядок и спускайся. - Марина дружелюбно мне подмигивает и скрывается за углом коридора.

Щёлкаю очень кстати, прикрученным к двери шпингалетом и достаю из рюкзака белую коробку с молокоотсосом. Ну и как этими "нано-технологиями" пользоваться? Закатываю глаза и снова опустившись в кресло, правой пяткой наступаю на что-то твёрдое. Поддеваю рукой плоский предмет и вытягиваю из-под кресла светло-коричневую книгу - сборник стихов Пастернака.

"То же издание, что было у Стаса" - снова внутренний голос не даёт мне забыться. Всё в этом городе, словно смеётся надо мной, ежеминутно напоминая об отце моего малыша.

Открываю книгу на сорок девятой странице, там, где заложен аккуратно свёрнутый лист с нацарапанным на нём номером мобильного телефона. Без подписи. Просто набор из одиннадцати цифр. Неодушевлённая, бесполезная информация.

Машинально пробегаюсь по первой строчке и сердце пропускает один удар. Его стих. Любимый стих невероятного во всех смыслах мужчины, умеющего запасть в душу с одного только взгляда. Властного, порой вспыльчивого, но нереально романтичного. Приносящего по утрам девушке кофе и свежие пончики, продающиеся через две улицы. А ночью читающего стихи.