Невыносимая легкость бытия. Вальс на прощание. Бессмертие - Кундера Милан. Страница 70

— Ну так посмотри на нее! Сисенки маленькие и свисают на грудной клетке, точно две сливы. Все ребра видны. Мой совет на будущее: больше внимания обращай на грудную клетку. Правильная грудная клетка должна быть агрессивной, устремленной вовне, она должна расширяться, словно желая поглотить как можно больше пространства. Но в противовес этому существуют и грудные клетки, что пребывают в обороне, отступают перед окружающим миром и подобны смирительной рубашке, которая все больше затягивается вокруг человека, пока наконец не задушит его. Вот и у нее такая грудная клетка. Скажи ей, пусть тебе покажет ее.

— Этого я ей не скажу.

— Боишься, что, увидев ее, не захочешь больше считать ее своей протеже…

— Напротив, — сказал Якуб, — боюсь, что мне станет ее еще жальче.

— Друг мой, — сказал Шкрета, — этот американец весьма любопытный человек. Якуб спросил:

— Где мне найти ее?

— Кого?

— Ольгу.

— Сейчас ее не найдешь. Она на процедурах. По утрам ей предписано быть в бассейне.

— Не хотелось бы разминуться с ней. Позвонить ей нельзя?

Доктор Шкрета поднял трубку, набрал номер, не переставая при этом разговаривать с приятелем:

— Я тебе представлю его, а ты его прощупай. Ты знаменитый психолог. Ты раскусишь его. У меня на него кое–какие виды.

— Какие? — спросил Якуб, но доктор Шкрета уже говорил в трубку:

— Сестра Ружена? Как у вас дела?.. Ничего особенного, такие тошноты в вашем состоянии совершенно естественны. Я хотел бы спросить у вас, нет ли сейчас в бассейне моей пациентки, той, что живет рядом с вами… Да? Тогда передайте ей, что к ней приехал гость из столицы, пусть никуда не уходит… В двенадцать он будет ждать ее у входа в водолечебницу.

Шкрета повесил трубку.

— Ты слышал. В поддень встретишься с ней. Черт подери, о чем мы с тобой говорили?

— Об этом американце.

— Да, — сказал Шкрета. — Весьма занятный малый. Я вылечил его жену. Они не могли иметь детей.

— А он что лечит здесь?

— Сердце.

— Ты говорил, что у тебя на него какие–то виды.

— Как только не приходится вертеться врачу в этой стране, дабы жить на достойном уровне! — вскипел Шкрета. — Завтра приезжает сюда с концертом знаменитый трубач Клима. Я буду играть на барабане!

Якуб отнесся к словам Шкреты не очень серьезно, однако изобразил удивление:

— Как? Ты играешь на барабане?

— Представь себе, дружище. Что делать, коли я теперь человек семейный!

— Да что ты? — на сей раз искренно удивился Якуб. — Семейный? Ты, значит, женился.

— Вот именно, — сказал Шкрета.

— На Зузи?

Зузи была курортным врачом. Шкрета уже долгие годы был с ней в близких отношениях, но пока ему удавалось в последнюю минуту увиливать от женитьбы.

— Да, на Зузи, — сказал Шкрета. — Ты же знаешь, что мы с ней каждое воскресенье поднимались на смотровую площадку…

— Значит, ты все–таки женился, — тоскливо сказал Якуб.

— Так вот, всякий раз, когда мы поднимались наверх, Зузи уговаривала меня жениться на ней. А я бывал так измотан этим восхождением, что чувствовал себя стариком и ни на что, кроме женитьбы, не годным. Но под конец я таки овладевал собой, и уже при спуске ко мне возвращалась бодрость и желание жениться исчезало. А однажды Зузи пошла обходным путем, и это восхождение так затянулось, что я согласился на свадьбу еще задолго до его конца. А сейчас мы ждем ребенка, и мне приходится думать о деньгах. Этот американец, надо сказать, рисует еще и иконки. Они могли бы принести немалые деньги. Что ты скажешь на это?

— Ты считаешь, что иконки пользуются большим спросом?

— Колоссальным! Друг мой, поставить здесь у церкви в храмовый праздник ларек и продавать иконки по сотне — считай, мы набили карман! Я бы продавал их и половину прибыли отдавал ему.

— А он что на это?

— У этого малого денег куры не клюют, и ни на какую коммерцию подбить его невозможно! — сказал Шкрета и чертыхнулся.

3

Ольга прекрасно видела, что с края бассейна машет ей сестра Ружена, но продолжала плавать, как бы не замечая этого.

Эти две женщины недолюбливали друг друга. Доктор Шкрета поселил Ольгу в комнате, соседствовавшей с Ружениной. Ружена имела привычку включать радио на полную громкость, тогда как Ольга вожделела тишины. Не раз она стучала в стену, но медсестра в ответ лишь усиливала звук.

Ружена терпеливо махала до тех пор, пока ей не удалось передать пациентке, что в двенадцать часов к ней пожалует гость из столицы.

Ольга сразу поняла, что это Якуб, и ее охватила бесконечная радость. Но тут же следом она удивилась своей радости: почему я так радуюсь, узнав о его приезде?

А надо сказать, что Ольга относилась к тому типу современных женщин, которые умеют раздваиваться: одно существо в них переживает различные чувства, другое — наблюдает.

Но и Ольга наблюдающая испытывала радость. Она прекрасно сознавала, что столь дикая радость Ольги переживающей несоразмерна событию, но поскольку была злорадной, то испытывала удовольствие именно от этой несоразмерности. Ее забавляла мысль о том, как испугался бы Якуб, узнай он об остроте ее радости.

Стрелка на часах, висевших над бассейном, показывала без четверти двенадцать. Ольга представляла себе, какой вид сделал бы Якуб, если бы она бросилась ему на шею и страстно поцеловала его. Она подплыла к краю бассейна, вышла и направилась в раздевалку. Было немного досадно, что она не знала о его приезде еще утром. Она постаралась бы приодеться. Серое, неинтересное платьице, которое сейчас было на ней, портило настроение.

Случалось, да вот хоть минутой раньше, когда плавала в бассейне, она забывала о своей внешности. Но теперь она стояла перед маленьким зеркальцем в кабинке и видела себя в сером платьице. Еще две–три минуты назад идея броситься Якубу на шею и страстно поцеловать его вызывала у нее злорадную улыбку. Но эта идея осенила ее в бассейне, где она плавала, не ощущая тела, претворившись в одну лишь свободную мысль. Теперь, наделенная вдруг телом и одеждой, она была бесконечно далека от этого веселого образа и снова осознавала себя именно такой, какой ее всегда, к несчастью, видит Якуб: девушкой, нуждающейся в помощи.

Если бы Ольга была чуточку глупее, она, быть может, считала бы себя вполне красивой. Но она была умна, и потому казалась себе гораздо непригляднее, чем была на самом деле, ибо, по правде говоря, она не была красивой, но не была и уродливой, и любой мужчина со средними эстетическими запросами охотно провел бы с нею ночь.

Но поскольку Ольга любила раздваиваться, то и сейчас ее наблюдающая половина одергивала переживающую: что особенного в том, как она выглядит? Почему она терзается, глядя на себя в зеркало? Неужто она и вправду не более как предмет мужского внимания? Лишь товар, который сам себя несет на рынок? Неужто она не может быть независимой от своей внешности хотя бы в той мере, в какой независим от нее любой мужчина?

Она вышла из курортного здания и увидела его лицо, осветившееся добродушной нежностью. Она знала, что вместо рукопожатия он погладит ее по голове, как хорошую дочку. Конечно, он так и сделал.

— Куда пойдем обедать? — спросил он.

Она предложила ему поесть в столовой для пациентов: за ее столом свободное место.

Огромное помещение было забито столами и обедающими. Якуб и Ольга, усевшись, долго ждали, пока официантка нальет им в глубокие тарелки супа. За их столом сидели еще двое, которые завязали с Якубом разговор, сразу же зачислив в дружную семью пациентов. И потому Якубу лишь в редкие минуты посреди разговора удавалось спросить Ольгу о каких–то обыденных вещах: довольна ли она столом, врачами, процедурами. На вопрос, как она живет, Ольга ответила, что у нее ужасная соседка, и кивком указала на один из ближних столов, за которым сидела Ружена.

Затем соседи по столу попрощались и ушли, а Якуб, глядя на Ружену, сказал:

— У Гегеля есть весьма любопытное размышление о так называемом греческом профиле, чья красота, по его мнению, основана на том, что нос соединен со лбом одной линией, чем подчеркивается верхняя половина головы вместилище разума и духа. Глядя на твою соседку, я вижу, что все ее лицо, напротив, сконцентрировано вокруг рта. Посмотри, как она увлеченно жует и при этом громко разговаривает! Акцент, падающий на нижнюю, чувственную часть лица, внушал бы Гегелю отвращение, хотя эта девушка, не вызывающая, впрочем, у меня симпатии, достаточно красива.