Укрощенный дьявол - Карлайл Лиз. Страница 1

Лиз Карлайл

Укрощенный дьявол

Пролог

Говорят, что зима на побережье Сомерсета обладает своеобразной суровой прелестью. Однако для некоторых ноябрь 1827 года был более чем просто суровым, а Обри Фаркуарсон считала, что он мог оказаться еще хуже и быть таким же, как и в 873 году.

В тот год крестьяне местных деревень, доведенные до разорения» голодные и изможденные, сложили пирамиду из камней на холме над Бристольским заливом, чтобы следить за врагами, надвигавшимися с севера. Но захватчики были вероломны и упорны. Вскоре в силу необходимости маленькая пирамида превратилась в смотровую башню, и эта башня просуществовала до тех пор, пока много лет спустя не превратилась в замок Кардоу, названный; так по имени скалистой вершины, па которой он стоял.

В силу своего стратегического значения замок Кардоу попал под знамя правителя Уэссекса. Однако с самого начала замку, казалось, было суждено стать греховным местом. Говорят, что Кардоу построен из камней, скрепленных слезами, и там действительно погибли многие. Во второй датской войне замок был осажден, храбрецов, удерживавших его, мучили и сжигали, с них живьем сдирал кожу викинг Гантрум со своими приспешниками. Самого жестокого из поработителей звали Мангус Уолрейфен, или Ворон Смерти; такое прозвище он получил за вырезанную на его корабле огромную черную птицу с широко распростертыми крыльями – стервятника, бросающегося вниз на ничего не подозревающую жертву, – символ был весьма точным.

Подчинив себе замок, Мангус решил разобраться с его обитателями. Среди них он нашел прелестную наследницу Кардоу и насильно взял ее себе в жены. Это была белокурая голубоглазая саксонская девушка, которую звали Эрменгилд. Ее имя дословно означало «сильная в битве», но Мангус, на свое несчастье, не внял намеку. Он переименовал замок и деревню в свою честь и расположился в нем.

В течение двух лет викинги грабили Уэссекс, Мангус пользовался своей женой, а Эрменгилд все покорно терпела. В конце концов, правитель Уэссекса, человек, которого со временем назовут Альфредом Великим, заставил викингов-язычников покориться не только Англии, но и христианству. Потерпев позорное поражение, Гантрум уплыл, забрав с собой своих приверженцев, и Мангус оставил жену на третьем месяце беременности, но поклялся вернуться.

К моменту его возвращения замок Кардоу на вершине – его все равно продолжали называть так – стал великолепно укрепленной твердыней. Однако для задуманного Эрменгилд высокие зубчатые стены были не так уж необходимы. Увидев, что корабль ее мужа входит в залив, она сбежала вниз ко рву и на подъемном мосту обняла Мангуса, а затем вонзила свой самый острый кухонный нож ему между лопаток. Таким образом закончился – во всяком случае, так рассказывают – первый из многих неудачных браков в замке Кардоу.

Эту историю и еще много других Обри Фаркуарсон выслушала за время ее поездки из Бирмингема. Военно-морской врач, сидевший напротив нее в почтовом дилижансе, был бристольцем и с удовольствием плел небылицы, развлекая всех попутчиков. Выйдя из экипажа в Майнхеде, Обри поблагодарила его и быстро направилась в маленькую убогую придорожную гостиницу, как оказалось, только для того, чтобы подтвердить свои самые худшие опасения.

Хозяин гостиницы сказал, что она опоздала к экипажу, который был прислан, чтобы доставить ее в Кардоу, и часа два назад слуги майора Лоримера отказались дольше ждать, но он добавил, что есть и хорошее известие. У хозяина гостиницы был наемный экипаж – он подчеркнул слово «наемный», и это слово не особенно обрадовало Обри. Однако ей не оставалось другого выбора, и, достав из кошелька монеты, она отправилась навстречу своей судьбе.

Когда экипаж, свернув с мощеной дороги, пересек старый ров и начал мучительный подъем, Обри, придвинувшись ближе к окну, протерла кулачком запотевшее стекло и взглянула вверх. Замок, видневшийся на вершине, мог бы вдохновить миссис Редклиф на создание одного из самых жутких романов, и на самом деле не хватало только стаи воронов, взмывающих вверх к черному облаку на свинцовом небе.

Эта мысль снова оживила в памяти мрачную легенду о Уолрейфене, и Обри, вздрогнув, отвернулась от окна. Кучер направил лошадей в следующий поворот, и плохо пружинящий экипаж, внутри которого стоял кислый запах отсыревшей кожи и гниющего дерева, покачнулся, а его колеса провалились в грязь по самые оси. Обри не хотелось провести в замке, словно в заточении, следующие десять лет жизни, и, безусловно, она не хотела везти ребенка в такое мрачное место. С противоположного сиденья на Обри широко раскрытыми глазами смотрел Айан; он был очень бледен. О чем она думала, увозя пятилетнего ребенка в неизвестность? Переутомление, несомненно, только ухудшит его состояние. Конечно, кто-нибудь мог бы...

Но нет, никого не было, и она никому не могла доверить Айана.

– Мама, этот человек все же даст тебе работу? – тихо спросил мальчик. – Я не хотел заболеть в Мальборо. Может быть, сказать ему – майору, – что это моя вина?

Наклонившись вперед, Обри пригладила блестящие черные волосы Айана – у него были волосы ее отца и имя ее отца, которое она не решилась изменить. Ребенка было легко убедить, что необходимо взять новую фамилию и забыть, что когда-то у него была другая. Достаточно легко удалось исправить и шероховатости его провинциального акцента и выдать просто за еще одного мальчика из Джорджии, которого шахта оставила без отца. Но изменить его имя? Или ее?

Нет, инстинкт не позволил Обри пойти на это. Кроме того, сегодня его имени, возможно, придется стать ее козырной картой, хотя Обри очень надеялась, что до этого не дойдет. Она сделает все, что в ее силах, чтобы у мальчика над головой была крыша, и ищейки потеряли их след. А что могло быть лучше, чем замок Кардоу, такой заброшенный и неприступный?

– Айан, – прошептала она, – это не твоя вина. И ничего не говори, малыш, ты понял? Мы найдем место, где ты сможешь лечь, а я поговорю с майором Лоримером. Он даст мне работу, я обещаю.

Айан откинулся назад и закрыл глаза. Вскоре экипаж загрохотал по булыжной мостовой, подъезжая к сторожке у ворот. Высоко вверху, в середине арки над въездом, сквозь узкое прорезное окно пробивался слабый свет. Внизу под окном Обри разглядела массивные металлические прутья старинной решетки, которую подняли, чтобы впустить их, или, быть может, подняли триста лет назад и, забыв опустить, оставили там ржаветь. Но когда коляска проезжала под ней, Обри взглянула на черную крышу экипажа, и у нее по коже побежали мурашки. Ей в голову пришла совершенно невероятная мысль, что решетка с лязгом опустится позади них и навечно запрет их в стенах замка.

Во дворе горбатый кучер высадил их возле старинной привратницкой, выгрузил их дорожные корзины и снова забрался на козлы, а Обри чуть не крикнула, чтобы он подождал, но сдержалась. Дождь снова полил как из ведра, и, безусловно, кучер стремился скорее вернуться обратно по опасной извилистой дороге, пока ее совсем не развезло. Стиснув руку Айана, Обри повернулась к дому и постучала в дверь молотком.

– Мне ничего не сказали о ребенке, – неуверенно заметила служанка, ласково глядя на них, и поторопилась взять у них плащи, а Обри, решив, что их не прогонят, несмело улыбнулась. – Понимаете, – пожав плечами, продолжила служанка, – Певзнер, дворецкий, вместе с лакеями ушел в «Королевскую гавань», иначе я спросила бы у него, что делать.

«Слуги кутят в такой час? Странно», – подумала Обри.

– Я просто забыла упомянуть об Айане в своем письме к майору Лоримеру, – солгала она. – Но мальчик не доставит неприятностей. Могу я спросить, как вас зовут?

– Бетси, мадам.

– Благодарю вас, Бетси, – снова улыбнулась Обри. – Может Айан посидеть на тюфяке у очага на кухне, пока я поговорю с майором? Уверяю вас, вы его совсем не услышите.