Укрощенный дьявол - Карлайл Лиз. Страница 7

– О-о, но летучие мыши, мэм!.. – Голос у Бетси дрожал. – Говорят, летучие мыши высасывают из человека кровь, а мне хотелось бы сохранить свою.

– Летучие мыши не пьют кровь. – Обри старалась держаться храбрее, чем чувствовала себя, и уже начала жалеть, что они не остались внизу, где их кровь могла теплым потоком спокойно струиться по жилам. – Мне нужны эти портреты, если они здесь наверху, Бетси. Сколько их, вы сказали?

– Полагаю, полдюжины или больше, мэм, – ответила служанка, оттолкнув с дороги старую детскую коляску и напугав этим запищавшую в темноте мышь. – Но мы их не унесем, они все очень большие.

Веником, который Обри принесла с собой по винтовой лестнице башни, она смахнула завесу паутины, и словно по волшебству появился огромный портрет, по высоте больше ее роста.

– Святые небеса! – прошептала она. – Не хотите взглянуть?

– О, благодарю! – шепотом ответила Бетси. – Думаете, это та, что бросилась из окна?

Нет, это была не она. На этой леди было свободное платье, модное всего каких-нибудь сто лет назад.

– Скорее всего, это прабабушка майора. – Обри повесила фонарь на гвоздь, торчавший из каменной кладки. – Помогите мне отодвинуть его в сторону.

Они вдвоем с трудом отодвинули портрет, а за ним оказался другой, еще больше и величественнее. Но время его создания, к сожалению, трудно было определить, так как молодая леди, изображенная на нем, была в маскарадном костюме – в греческой тоге и с венком на голове.

– Вот ее я знаю, – уверенно сказала Бетси. – Это ее сиятельство, которая прыгнула с галереи и сломала себе шею. Портрет висел в холле, когда я нанялась сюда посудомойкой.

– Прыгнула? – ужаснулась Обри.

– Ну, – пожала плечами Бетси, – кто говорит, что прыгнула, а кто – что упала. Она была матерью нынешнего лорда, тогда он был еще подростком. С ним творилось что-то ужасное, и все эти разговоры о самоубийстве... А церковь подняла страшный шум, так что старому лорду пришлось успокоить ее, построив новый дом для приходского священника.

– Какой ужас!

– О, на этой семье лежит черная печать. Люди говорят, замок Кардоу проклят, и ни одна молодая жена никогда не будет здесь счастлива.

– Что ж, несчастная леди должна вернуться к своему прежнему сиянию в холле, – отрывисто сказала Обри. – Давайте отодвинем портрет, чтобы лакеи унесли его отсюда.

– А что, мэм, если его сиятельство не захочет, чтобы эти картины снова повесили? – Бетси с явной неохотой, ворча, потянула портрет. – Ведь кто-то же отнес их сюда, не так ли? Кроме того, эти голубые с золотом гобелены целый век провисели в большом зале.

– Разве кто-то сказал, что не хочет их видеть? – Обри с некоторым раздражением подняла брови.

– Мне кажется, я так слышала, мэм, но не могу вспомнить, кто это говорил, – пожала плечами Бетси, отряхивая руки от пыли.

– Хорошо, но эти гобелены обтрепались и запачкались, их нужно привести в порядок, – настаивала на своем Обри. – Не можем же мы смотреть на голые каменные стены.

Бетси это, по-видимому, не очень волновало, но внезапно, когда они отодвинули в сторону картину, ее лицо осветилось радостью. В глубине прятался еще один портрет, на котором была изображена очень молодая леди с почти такими же рыжими волосами, как у Обри.

– О-о, мэм, взгляните! Это последняя леди Уолрейфен!

Открыв рот, Обри смотрела на удивительно современный портрет. У молодой женщины были хорошенькое круглое лицо и изумительные голубые глаза, которые, казалось, смеялись, глядя на художника. Она была пышной, можно сказать, полной и носила почти вышедшее из моды платье с высокой талией.

– Хм, не представляла себе... – с запинкой заговорила Обри, чувствуя непонятное замешательство. – Я хочу сказать, никто никогда не говорил, что его сиятельство женат... или был женат.

– Нет, мэм, не нынешний лорд Уолрейфен, – усмехнувшись, обернулась к ней Бетси. – Это его бывшая мачеха, леди Сесилия Маркэм-Сэндс. Портрет написан в Лондоне незадолго до того, как она обвенчалась со старшим братом майора Лоримера.

– Святые небеса! Сколько же лет ему было? – изумилась Обри.

– О, вероятно, пятьдесят, – прищурившись, ответила Бетси. – Но она, видимо, была по-настоящему влюблена в него. Брак был удачным, потому что она оказалась единственной леди Уолрейфен, которая не умерла в Кардоу.

– А г-где она умерла?

– О Боже, мэм, она вовсе не умерла! – громко расхохоталась Бетси. – Она похоронила графа вскоре после свадьбы, а потом вышла замуж и стала леди Делакорт. Теперь она занимается благотворительностью для бедных, устраивает необыкновенные балы и тому подобные светские развлечения.

Обри была ошеломлена. За те два года, что она прожила и Кардоу, Обри ничего этого не слышала, и определенно эта леди не оставила в доме никаких следов своего пребывания.

– У них... у них не было детей?

– Я не думаю, что они могли иметь детей, – после некоторого колебания, понизив голос, сообщила Бетси. – Вы помните Мэдди, которая раньше была старшей прачкой? Она всегда говорила, что старый лорд не пропускал ни одной юбки. Однако перед тем как снова жениться, он поймал Мэдди в прачечной, но ничего не смог сделать – вы понимаете, о чем я говорю.

– Не распускайте сплетни о семье, Бетси, – строго сказала Обри, чувствуя, что ее лицо заливает густая краска, – это непристойно.

– Во всяком случае, – лишь на мгновение опустив голову, продолжила Бетси, – эта леди Уолрейфен приезжала сюда всего три-четыре раза. Но, мэм, она была очаровательна! – Бетси снова посмотрела на рыжеволосую женщину. – Она ничего из себя не строила, вы понимаете, что я имею в виду. Однажды на Рождество она привезла нам всем подарки и помогла миссис Дженкс собрать корзины с угощением для арендаторов. Однако старый граф мало заботился о Кардоу.

– И его сын, очевидно, тоже. – Обри все еще была сердита на то, что лорд Уолрейфен не обращал внимания на ее письма о разрушающейся западной башне.

– Давайте отнесем его вниз, мэм. – Бетси просительно посмотрела на Обри. – Она красивая, а кроме того, портрет раньше висел в большом зале, над южным камином. А тот большой старый щит с отвратительной вороной можно перевесить в галерею.

– Я уверена, что это ворон, а не ворона, Бетси, – мягко поправила ее Обри. – И могу сказать, что не вижу ничего плохого в том...

Страшный грохот не дал ей закончить фразу. Раздался низкий нечеловеческий вой, как будто у них под ногами разверзлась могила, плиты пола задрожали, Бетси закричала, пламя фонаря дико заплясало. Боже правый! Что это – землетрясение? Лавина? В Сомерсете?

Внизу во дворе поднялся крик.

– Бегите! – кричал кто-то из лакеев. – Боже мой, бегите!

И внезапно Обри все поняла; в следующее мгновение она уже стремглав неслась сквозь темноту, позабыв о привидениях и фонарях. Выбежав на лестничную площадку, она вслепую ухватилась за веревочный поручень, изо всех сил стараясь удержаться и не полететь кувырком, пока ноги несли ее вниз по полукруглым крутым ступенькам.

– О Иисус, Мария и Иосиф! – молилась Бетси, следуя позади нее. – Должно быть, кто-то умер!

Сдерживая крик, Обри продолжала бежать; через два пролета перед ней оказалась толстая дубовая дверь, ведущая на подвесную галерею, и Обри в отчаянии схватилась за засов.

– О Господи, о Господи! – повторяла Бетси, пытаясь помочь ей.

Вой затих, но где-то плакал ребенок, и лакей продолжал кричать. Ржавый засов поддался, придавив Обри большой палец, и, оказавшись снаружи, она, позабыв обо всем, устремилась вдоль ограждения, слыша, что Бетси не отстает от нее, и увидела груду камней, рассыпавшихся по крепостной стене, и покачивающуюся половину западной башни, похожую на кровавую рану, – разрушение уничтожило тридцать футов парапета. Через двор бежали мужчины, и Обри с Бетси тоже побежали.

– Назад, миссис Монтфорд, назад! – закричал Певзнер, когда они как раз достигли разрушенного парапета. – Она вся сейчас упадет!

Но в этот момент Обри заглянула за край ограждения. «Боже, о Боже!..» Она прижала ладонь ко рту, увидев среди обломков, усыпавших расположенный внизу цветник, клочок белой ткани, разбросанные школьные учебники и маленькую, тянущуюся к небу ручонку.