Любовь-война(СИ) - Никандрова Татьяна Юрьевна. Страница 17

С этими словами парень обнимает ее за плечи, а из заднего кармана шортов достает батончик Милки Вей. Мое любимое лакомство, которое он столько раз покупал для меня.

Громко всхлипнув, Нарьялова принимает из его рук сладость и благодарно улыбается в ответ:

- Спасибо, Андрей, ты такой внимательный!

Шульц ласково проводит рукой по Арининым волосам и мягко убирает тонкую золотистую прядь с ее лба. Так спокойно и уверенно, будто делал это уже сотню раз.

Смотрю на них, забывая дышать, и вдруг понимаю, что мои кишки скручиваются морским узлом. Такое чувство, будто меня вот-вот вырвет. И это не метафора. Болезненно пульсирующий ком медленно поднимается от живота к груди, заставляя желудок сжиматься в острых мучительных спазмах.

Развернувшись на пятках, припускаю со всех ног. Залетаю в домик и, громко хлопнув дверью, закрываюсь в туалете. Опускаюсь на колени перед унитазом в надежде выблевать из себя эту необъяснимую боль, но рвотные позывы никак не наступают. Чувство горечи, отравляющее нутро, по-прежнему теснит грудь, но наружу, кажется, изливаться не собирается.

Прислушиваюсь к своим ощущениям и вдруг осознаю, что они уходят гораздо глубже пищеварительной системы. Туда, где, по моим представлениям, живет душа. И смысл распространенного в книжках словосочетания «душевная мука» наконец становится мне ясным.

Поняв, что опустошение желудка не состоится, я встаю с пола и на ватных ногах выхожу из туалета. Неужели мне так поплохело из-за того, что Шульц обхаживал дуру Нарьялову у меня на глазах? Из-за того, что купил ей шоколадку и заботливо утешал?

Нет, исключено! Дело точно не в этом! Мы с Андреем просто друзья, он мне ничего не должен и имеет полное право общаться с кем пожелает. Мне все равно, с кем он там целуется и кого угощает сладостями!

«Если это так, то почему тебе сейчас хреново?» - шепчет тихий голос, идущий откуда-то изнутри. Но я предпочитаю проигнорировать этот вопрос. Я боюсь признаться даже самой себе, что, походу, безответно влюбилась в лучшего друга.

Глава 18

Кристина

С каждым днем мои отношения с соседками по комнате накаляются все больше и больше. И если поначалу они просто считали меня странной и шептались за моей спиной, то теперь стали люто ненавидеть. Каким-то необъяснимым образом Нарьялова умудрилась подружиться со всеми девочками нашего отряда, так что для представительниц «слабого пола» я теперь главный антагонист.

Но, если честно, чхать я хотела на их гневные взгляды и гробовую тишину, которая воцаряется каждый раз, когда я захожу в комнату. Мнение этого овечьего стада меня по-прежнему мало волнует. Чего, к сожалению, нельзя сказать о мнении Шульца.

Короткий разговор в столовой, когда Андрей уличил меня во лжи, стал нашим последним диалогом, и с тех пор мы ни разу не общались. Он сосредоточил все свое внимание на Нарьяловой, а я с головой ушла в спортивные состязания, которые, к счастью, проводились регулярно.

Однако, невзирая на занятость, по вечерам после ужина, когда наступало время свободного досуга, я ощущала себя как никогда одинокой. Конечно, я могла присоединиться к компании приятелей, играть с ними в фишки или просто гулять по двору, но почему-то без Шульца все эти занятия не казались мне интересными.

Поэтому я оставалась в комнате, доставала дневник и исписывала его страницы своим размашистым почерком – тосковала по Андрею, жаловалась на Нарьялову и роптала на злодейку-судьбу за то, что мои лагерные будни превратились в ад.

Тогда я еще не знала, что настоящая жесть ждет меня впереди. У меня было мало опыта общения со змеями, поэтому, наверное, я и недооценила степень женского коварства, наивно решив, что Нарьялова просто проглотит ситуацию с изрезанным платьем. Ох, как же я ошибалась.

Изнуряюще-жаркий день подходит к концу, опуская на землю приятную вечернюю прохладу. Закончив очередной волейбольный матч, я неспешно бреду к домикам, чтобы переодеться, и параллельно слушаю разглагольствования Вовки Еремеева на тему электрокаров. Якобы, его двоюродный дядька по материнской линии купил себе такую тачку и заряжает ее от розетки. Я, конечно, с ним не спорю, но все равно думаю, что брешет. Книжек, наверное, фантастических начитался.

Кое-как отвертевшись от Вовкиной навязчивой компании, захожу к себе и расслаблено выдыхаю – в комнате никого, значит, можно черкнуть пару строк в дневнике, который в последние дни занял роль моего лучшего друга.

Сажусь на кровать, привычным движением нахожу пальцами дыру в матрасе и запускаю в нее руку. Страх приходит быстрее осознания: я еще не успеваю как следует прощупать отверстие, а пугающее чувство паники уже разливается по моим венам.

С ужасом высовываю ладонь наружу и опускаюсь на корточки перед матрасом, дабы собственными глазами убедиться в том, что дневника в моем самодельном тайнике нет.

Догадки, одна хуже другой, начинают молниеносно возникать в голове, и я дрожащими руками заправляю волосы за уши.

Так. Надо успокоиться. Возможно, дневник просто выпал, а уборщица его подобрала. Наверняка все так и было. Не может же быть, чтобы… Нет, даже думать об этом не хочу!

Распрямляю колени и озадаченно оглядываюсь по сторонам. Разумеется, надеяться на то, что дневник обнаружится где-нибудь на видном месте, глупо… Но вдруг?

Особой щепетильностью в этических вопросах я никогда не отличалась, поэтому, исследовав комнату глазами, я не брезгаю заглянуть в прикроватные тумбочки и шкафы соседок, но и там пропажу не нахожу.

Начиная терять самообладание, вылетаю из комнаты и устремляюсь на улицу. Не знаю, что я собираюсь делать, просто перебираю ногами, движимая каким-то странным внутренним предчувствием, которое не сулит ничего хорошего.

Сбегаю со ступенек и вглядываюсь вдаль, пытаясь отыскать свой отряд. Отчего-то с каждой секундой мне все больше кажется, что мой дневник не мог просто выпасть из тайника. Скорее всего, его забрали оттуда намеренно. Но кто?

Едва я успеваю задаться этим вопросом, как ответ, транслируемый через органы зрения, сам приходит ко мне. На пятачке я вижу ребят, сгрудившихся вокруг Нарьяловой, которая держит в руках какой-то блокнот и, судя по всему, что-то зачитывает…

Твою ж мать! Чтоб мне провалиться!

Это никакой не блокнот, а мой дневник! И, кажется, с его содержимым Арина знакомит многочисленную публику!

Меня бросает в пот, ладони и спина вмиг становятся влажными, а стук сердца нарастающей вибрацией отдается в висках. Сжимаю зубы и что есть мочи несусь к толпе, в которой, к своему великому ужасу, замечаю Шульца.

Друг стоит в паре метров от Нарьяловой и… Смеется. Крупные белые зубы обнажаются в широкой улыбке, и я почти слышу его низкий, хрипловатый хохот.

Вот же предатель! Как он мог?!

Одно дело, когда чужие люди потешаются над потаенными глубинами твоей души, разлитыми по бумажным страницам, и совсем другое – когда это делает твой лучший друг.

Шульц не пресекает это грубое вторжение в мое личное пространство, не отбирает дневник у Нарьяловой, не пытается ей помешать… Он просто стоит и наравне со всеми забавляется над моими самыми сокровенными мыслями и чувствами, которые, по иронии судьбы, в основной своей массе посвящены ему.

От боли и обиды закладывает уши, но, приближаясь, я все равно слышу ненавистный голос Нарьяловой, которая выразительно озвучивает написанные мной слова.

Договорить Арина не успевает, потому что я с разбегу напрыгиваю на нее и сбиваю с ног. Мы валимся на асфальт. Я оказываюсь сверху, а она – подо мной. Я, конечно, понимаю, что Нарьялова – слабачка и ее нельзя дубасить, как пацанов на стрелке, но все разумные доводы сгорают в пламени ярости, превращая меня в сокрушительную машину, не ведающую ни страха, ни жалости.

Я бью сильно и размашисто, и ее зареванное лицо с каждым моим новым ударом становится все более распухшим и окровавленным. Девчонка даже не старается защищаться, лишь всхлипывает и скулит, как раненная псина, жмуря глаза.