Боль, с которой я живу (СИ) - Шолохова Елена. Страница 5

— Давай, Юрик, чуть левее отклонись. Открой её… чтоб крупным планом… вот так…

Ненавижу вас, ненавижу! Глотая слезы, я проклинала их всех и умирала от стыда, позора и унижения.

А потом… потом жгучая боль заполонила всё тело…

7

Сколько длилась эта пытка — не знаю. В какой-то момент я просто потеряла счёт времени и как будто выпала из реальности. Это не был обморок, скорее, какой-то полусон-полубред. Я читала, что человеческий мозг так устроен, что иногда в пик наивысшего страдания перестаёт воспринимать действительность. Такой вот своеобразный защитный механизм, чтобы не сойти с ума. Так и случилось: мне казалось, что это происходит не со мной. И вновь понимать происходящее я стала, когда уже всё закончилось.

Словно выбираясь из тяжёлого вязкого тумана, я приходила в сознание. Кто-то отвёл меня в ванную, кто — я уже не различала. Их лица попросту слились в бесформенные пятна. И даже знать не хотела, кто из них был тот «Юрик». Казалось, что так будет ещё тяжелее и гаже. Хотя куда уж гаже.

Под душем я просидела около получаса, сделав воду почти нестерпимо горячей, как будто хотела выжечь чужие следы с кожи. Кто-то звал меня, вламываясь в ванную, тормошил, торопил — я не реагировала.

В голове вяло шевелились мысли: что теперь будет? Не выпустят же они нас после того, как опоили и изнасиловали. Они же понимают, что мы пойдем в милицию, всё расскажем и их посадят. Всех до одного. Мы же их видели. Пусть я не знаю, где мы сейчас находимся, но офис мерзкого Антона я укажу сразу. А через него нетрудно будет выйти и на остальных.

Конечно, это понимают и не допустят этого. Поэтому попросту нас отсюда не выпустят. Будут держать в подвале, насиловать дальше или убьют? Наверняка убьют в любом случае, только неясно: сразу или сначала вдоволь намучают? Лучше уж сразу. Если честно, мне и самой жить в тот момент не хотелось. Я даже не представляла, как после такого можно жить. Так что пусть. Только бы не мучили…

А, может, получится сбежать, противоречиво всколыхнулась во мне надежда. От их чая с таблетками, или что там нам подмешал этот урод Антон, тело всё ещё не слушалось, руки-ноги были как ватные, да и голова соображала туго, но мысль про побег засела во мне крепко, как будто и не я только что думала, что жить больше не хочу.

А как же Наташка? Её тогда совсем развезло. И где она? Что с ней? Как я могла о ней забыть!

Пошатываясь от слабости, я выбралась из ванной и на пуфике, рядом с полотенцем, обнаружила свою одежду. Она лежала аккуратно сложенной стопкой, как будто всё нормально, как будто здесь только что не произошло чудовищное надругательство. Почему-то эта мелочь неожиданно разозлила меня, нет, привела в ярость. И это вдруг придало мне сил. Слабость всё ещё сковывала движения, но уже гораздо меньше. Да и разум стал проясняться.

Я одевалась и бормотала шёпотом проклятья и ругательства. Надо же, какие заботливые мудаки! Я сейчас расплачусь от умиления. Сволочьё! Убила бы всех! И подонка Антона, и мерзкого старика, и лысого, и того урода, который меня насиловал, и ещё одного извращенца, который это всё снимал. Если удастся отсюда вырваться, я найду способ, как им всем отомстить. Только вот найду Наташку.

С таким настроем я и вышла из ванной, и меня сразу же препроводили в просторную комнату на первом этаже. Кажется, сюда нас привели вначале, здесь нас раздели. Точно — вон тот диван, на котором я… на котором меня… сволочи!

Да, злость определённо придавала сил и энергии. А, может, и действие их отравы постепенно выветривалось. Но если буквально полчаса назад я без поддержки и шага не могла шагнуть, то сейчас грубо оттолкнула мужика, по-моему, охранника, попытавшегося взять меня за локоть.

— Прочь, — зашипела я с ненавистью. Он бесстрастно повёл плечом и вышел в холл, бросив уходя:

— Жди здесь.

Ждать, когда эти извращенцы ещё что-нибудь придумают? Ну уж нет! Надо было найти путь, как отсюда сбежать.

Только он скрылся, я прошла к двери, которая, как оказалось, вела в следующую комнату. Дверь была приоткрыта, так что я тихо проскользнула туда.

В комнате я обнаружила троих: Антона, проклятого старика и ещё одного, того самого с блестящей лысиной, который вначале приказывал нас раздеть.

Они сидели в креслах за круглым столиком, что-то пили, ели, разговаривали. Точнее, старик и лысый вели беседу, Антон просто скучал, развалившись в кресле.

— По-моему, и это тоже получилось неплохо, — сказал лысый. — Но с колесами ты, Антон, перестарался. У этой лицо совсем дебильное.

— Ой да кто смотрит на их лица? Все в другое место смотрят, — хохотнул Антон.

— Ладно. Ну а с вашей девочкой, Ильмар, получилось, по-моему, хорошо.

— Да-а, хорошая девочка, сладкая, — протянул с заметным акцентом старик и довольно поцокал языком.

— Да, не зря вы её присмотрели. Вот смонтируем окончательный вариант и в вашей коллекции…

И только тут я увидела, что они смотрели, повернувшись к экрану телевизора. Голый мужик буквально с каким-то остервенением вколачивался в тело стоящей на четвереньках девушки. Намотав её косу на кулак, он как будто держал бедную на поводке, то и дело оттягивая голову той назад. Потом камера сменила положение, и я узнала девушку.

Боже, нет! Это была Наташка. Лицо её почти ничего не выражало, глаза казались стеклянными, а из полуоткрытого рта свисала ниточка слюны. Экран телевизора был большой, просто-таки огромный, как окно, и даже издали я прекрасно видела всё-всё: волоски на теле, взбухшие вены, капли пота…

Содрогнувшись от ужаса, я зажала рот рукой и отвернулась. Мрази!

Первым меня заметил старик и… разулыбался. Да! Будто этого кошмара и нет. Будто он случайно встретил хорошего знакомого и обрадовался. Чудовище! Мерзкий старый извращенец!

Второй — лысый — увидев, что старик отвлёкся, тоже перевёл на меня взгляд. Но посмотрел при этом с таким равнодушием, будто я мебель. И таким же тоном сказал Антону:

— А вторая где? Отдай им гонорар и увези отсюда.

Антон вяло зашевелился. А я поняла, что убивать или задерживать нас здесь никто не собирается. Однако вместо облегчения меня накрыло новой волной гнева. Гонорар? Этот гнусный мужичонка говорил обо мне так, словно я пришла к нему добровольно поработать тут. Поработала? Получи деньги и проваливай. Он не понимает, что попросту жизни нам сломал?!

— Твари, — выпалила я. — Ублюдки. Мрази. Чтоб вы сдохли! Я сегодня же пойду в милицию.

— Антон, о чём она? — спросил лысый с легким недоумением. Какая незамутненность!

— Вы все сядете за изнасилование, твари! И ты, урод, и ты, старый козел, — выплевывала я ругательства и угрозы. Может, это было опрометчиво — вот так злить их, но у меня сдали нервы.

— Какое изнасилование, детка? — взметнул брови лысый. — Вам предложили работу. Вы согласились. Подписали договор. Вы на всё согласились. Что за истерика теперь?

— Мы согласились на фотосессию, лживые вы ублюдки.

— Антон? — начал раздражаться лысый. Он, очевидно, и заправлял этим вертепом.

Антон перегнулся, вздохнув так, будто ему невыносимо лень, поднял портфель, оттуда вынул папку, а из папки уже — бумаги.

— Вот. Взгляни сама, если забыла. Четвертый параграф. Как раз про съёмку.

Я не читала договор, точнее, нет… Читала, пыталась читать, но ни черта не понимала. Он же нам подсунул бумаги, когда нам уже стало плохо от этого его чая. И там что, такое прописано?

Я схватила бумаги, посмотрела на указанный им абзац.

— И что здесь? Я не вижу, что мы подписали согласие сниматься в порнофильме.

— Нет, что ты, — наигранно возмутился лысый. — В эротике, моя хорошая. Какие порнофильмы! В России их производство запрещено, а вот эротику можно снимать сколько угодно.

— С каких пор изнасилование на камеру стало эротикой?

— Да что ты заладила про какое-то изнасилование? Ещё раз, моя милая, повторю: ты и твоя подруга добровольно приехали сюда, согласились сниматься в видеоролике эротического содержания за определённый гонорар, что подтверждают документы. А насчет того, что считать порнографией, а что эротикой, — он развёл руками, — дело частных взглядов. Нет у нас в законе никаких критериев. Была бы групповушка, жесть какая, изврат или несовершеннолетние — другой разговор. А у нас что? Двое молодых и красивых занимаются на камеру любовью под романтичную музыку… Эротика, самая что ни на есть эротика.