В преддверии бури (СИ) - Рудкевич Ирэн. Страница 59

След, едва заметный, дымной полосой тянулся за горизонт. Он, точно музыкальный инструмент, звучал то прозрачным перезвоном серебряных колокольцев, то басовитыми переливами струн. Он звал и манил за собой, вызывая в памяти смутные, полузабытые образы, от которых заходилось в слепой радости сердце и сладко перехватывало дыхание. Он вел на закат, скользя над проснувшейся после зимней спячки землёй, и пах горкло-кислым алхимическим эликсиром и, почему-то, сырым камнем.

Арэн, точно охотничий пёс, шёл по этому следу, боясь лишь одного — не успеть. Запах магии недолговечен, его легко уничтожить или подменить другим. А добротный слепок личности, дающий гораздо более стойкий и надёжный след, требует присутствия того, с кого делается. И потому он торопился, шёл, не замечая ничего вокруг, забыв о еде и отдыхе; и руку, спрятанную в карман, жгло от прикосновения к скомканному клочку пергамента с портретом беглого мага.

С самого момента появления дриммеров в Шагроне его мучило странное чувство, которому он старался поначалу не придавать значения. Оно влекло его куда-то за горизонт, зудело и чесалось, ворочалось и билось внутри точно запертая в клетку птица. Оно становилось всё сильнее, а зимой и вовсе превратилось в нестерпимое. И по-прежнему необъяснимое.

А потом пришли имперцы и на стене старостиного дома повесили пергамент с портретом беглого мага, тот самый, что жёг сейчас руку юному искателю. Тогда-то, впервые взглянув на этот пергамент, он и понял, что за чувство терзало его.

Решение было принято тотчас же. Он должен найти беглеца, найти раньше, чем это сделают имперцы.

По некоторому размышлению он ничего не стал говорить дриммерам. Он знал, что его уход будет выглядеть не иначе как предательством. Бросить квинту на произвол судьбы в тот момент, когда потеряна связь с Перекрёстком, а найти Портал, чтоб вернуться, никак не удаётся — предательство и есть. Но поступить иначе он не мог. И, чтобы не вдаваться в долгие объяснения, предпочёл ограничиться лишь коротким посланием на оторванном от имперского пергамента клочке.

Арэн не боялся навсегда потерять друзей, их слепки, пусть даже сделанные неумело и второпях, были надёжно запрятаны в его памяти — заклинание, подсмотренное у ищеек, далось ему с удивительной лёгкостью. Впрочем, он этому не удивился — давно уже понял, что чувствует разлитую по Шагрону магию острее и точнее и Кориса, и Локи — в конце концов, и среди дриммеров, чувствительных к силе, но не способных её использовать, изредка всё же встречались потенциальные маги.

Способности свои искатель воспринял скорее как благо. Хоть и знал, что в этом мире их стоит скрывать — имперские магики твёрдой рукой держали под контролем всех известных им чародеев и непрерывно разыскивали тех, кто под эту руку идти категорически не хотел.

Но ему повезло — ищейки, оставшиеся в Гнёздах, были заняты поисками беглеца и потому попросту не заметили ничем не прикрытую волшбу дилетанта, впервые в жизни пытавшегося снять слепки личности со своих друзей. Удача не оставила его и потом — каждый раз, когда на горизонте появлялся конный имперский дозор, рядом обязательно находилось какое-либо убежище: то глубокая ложбина между холмами, то густой, непроглядный лес, то большой скальный выход, на вершине которого, прячась от солдат, можно было ещё и хорошенько погреться под лучами весеннего солнца.

Он не успел. След мага, ведущий куда-то в сторону Тамры, исчез. Арэн не остановился, упрямо продолжил идти вперёд, то и дело поглядывая на совсем уж измятый портрет беглеца, но без толку.

А потом, спустя несколько дней пути вдоль полуденной границы Живого Леса, того самого, куда дриммеры собирались отправиться в поисках Портала, появился другой след. Чёткий, свежий, он пах совсем иначе — зарождающейся бурей и сталью. Он звучал неслышимой песнью, завываниями ветра и треском поедаемого пламенем дерева. И ощущался чистой струёй ледяного ручья и сырой прохладой земли.

Арэн наткнулся на него совершенно случайно, просто след пролегал аккурат поперёк его собственного пути. Но лишь только почувствовав его, искатель понял, что не свернёт с него, пока не дойдёт до самого его конца — до того, кому этот след принадлежит. Вернее, до той.

Дорога вела его на закат, а затем на полночь, в обход Леса (соваться под его кроны в одиночку Арэн не рискнул), к узкому промежутку меж вздыбленными в небо могучими кронами и подошвами Полуночных гор.

Навстречу ему уже двигалось воинство верных, но юный искатель не догадывался об этом, радостно предвкушая встречу, о которой раньше не смел и мечтать.

И которой не суждено было состояться.

Полями шлось ходко. За две седмицы дриммеры миновали почти треть пути, ни разу не встретив обещанных имперским десятником разъездов. Далеко по правую руку тянулся огромный массив Живого Леса. По левую виднелись крытые тёсом крыши деревень, да изредка возвышались над ними башни баронских замков.

Решив, что едва ли у имперцев хватит людей, чтоб выставлять несколько заслонов на одной и той же дороге, дриммеры рискнули вернуться на большак. В конце концов, даже если заслон и встретится, всегда можно сказать, что они-де вышли из ближайшей деревни и прочая, прочая.

— А если проверить захотят? У деревенских спросят? — высказал свои сомнения Корис.

— Да кто ж им донесёт-то, что мы не свои? — с хохотком заявил Локи. — Каждый крестьянин с удовольствием подтвердит, что здешние мы, да ещё и будет уверять что он тебе приходится двоюродным племянником по матери, а мне — так и вовсе братом родным. Знаешь же, как к имперским солдатам тут относятся.

Юноша был прав, имперцев в Альтаре терпели, не более, и то лишь из-за страха перед беглым магиком. Рассчитывать на помощь воинам в алых плащах не приходилось — даже бароны, скрипя зубами согласившиеся впустить их в свои владения, особым рвением в этом вопросе не отличались, что уж говорить о простых людях, в чьих глазах огромная Империя выглядела не иначе, как опасным соседом, спящим и видящим, как бы присоединить к своим землям ещё и Альтар. Зачем Империи это нужно, никто, понятное дело, не задумывался, но сейчас дриммерам это было только на руку.

Впервые за последние дни они переночевали под крышей постоялого двора, добротного, как и большинство подобных заведений, находящихся вдоль большаков. А утром их разбудил шум и гомон многочисленных голосов.

Локи, первым вышедший на улицу, только сдавленно охнул и опрометью бросился обратно. Корис, застыв перед окном, точно мраморное изваяние, даже не обернулся на заполошные крики юноши.

— Командир, там… там…

— Вижу, — глухо отозвался тот.

Окна постоялого двора выходили прямо на большак, и весь он, несмотря на ранний час, был полон людей. Кто на телегах, гружёных пожитками, кто с тяжело навьюченными лошадьми в поводу, а кто и вовсе без вещей. Мычали быки, ржали лошади, плакали уставшие и перепуганные дети, во весь голос рыдали младенцы…

От края до края простиралась людская река, текущая почему-то только в одну сторону. А над закатной чертой поднималось облако чёрного, горклого дыма.

— Что там случилось? — в изумлении вымолвил, наконец, Корис.

— Может, спросим? — неуверенно предложил Локи.

Переглянувшись, дриммеры отправились на улицу.

По сторонам от большака уже собралась приличная толпа деревенских зевак, почти каждый норовил ухватить кого-нибудь из бежан за рукав, недоумённо вопрошая, от чего они спасаются, но измученные, уставшие люди безразлично шли вперёд, не замечая никого вокруг.

— Да тут народу хватит, чтоб целый город с предместьями заселить, — изумлённо молвил Корис. — Это что ж, они из самого Орино бегут, что ли…

Договорить он не успел. Из задних рядов бежан раздались крики, пока ещё далёкие и скорее удивлённые, чем испуганные. Но с каждым мгновением они становились громче и ближе, люди, до этого понуро бредущие по большаку, вскидывали головы, оборачиваясь и изо всех сил вытягивая шеи вверх; равномерно-унылое движение толпы замедлилось. А сзади уже напирала другая толпа, вопящая, бегущая — и насмерть перепуганная.