Братья-рыцари и камни Гроба Господня (СИ) - Никмар Алекс. Страница 15

Второй был намного сильнее и крепче телом и все невзгоды пути переносил без особых страданий, но он был молод и недостаточно крепок душой, поэтому во всём полагался на своего старшего духовного наставника: если тот всю дорогу шёл, то и он шёл с ним рядом.

— Попейте воды, монсеньор легат! Вас разве не мучает жажда?

— Благодарю, брат Жерар, вода будет кстати… — Legatus Missus — папский легат с особыми полномочиями — взял протянутую его спутником флягу, сделал из неё несколько экономных глотков и вернул назад. — Попей и ты. После воды всегда легче говорить — горло не пересыхает. Вода — величайшее благо, данное нам Господом, она — суть живительная влага, дарующая нам жизнь. Именно поэтому Господь низвергает её с небес, смывая тем самым с лица земли, пропитавшие её людские грехи и наполняя нас своей Благодатью… — легат на несколько мгновений задумался и, дав знак своему собеседнику продолжить путь, продолжил:

— Впрочем, как тебе хорошо известно: вода и без этого имеет в нашей земной жизни глубочайший сакральный смысл. Не даром же таинство крещения, через которое мы все становимся сопричисленными к обществу спасаемых, происходит в тесном соприкосновении с сей чудесной стихией. Именно через воду, троекратно погружаясь в неё с призывом имени Пресвятой Троицы, все мы входим в нашу Святую апостольскую церковь. Ты же знаешь, брат Жерар, что означают слова «водою и Духом»? Вспомни Псалом 147, в нем сказано: «Подует Духом своим, и потекут воды…» Скажи: как ты это понимаешь?

Более молодой монах неуверенно пожал плечами, но дал ответ на вопрос легата почти без задержки:

— Во время крещения, Дух Господа нашего вселяется в душу человека, делая тем самым его христианином, а под «водой» понимается вся его дальнейшая жизнь во Христе, долженствующая в то же время ещё и сделаться «водою», текущею в жизнь вечную.

— Правильно, брат Жерар. И, исходя из этого, мы все должны помнить о том, что вся наша апостольская церковь, и каждый, кто принял её сан, должны иметь для себя единственным оправданием своего существования лишь одно Божественное предназначение. Оно заключается в том, чтобы течение означенных духовных «вод» нашей паствы протекало по правильному «руслу», дабы отклонившись от него или потеряв это «русло», никто из верующих не обратился бы, по слабости своей воли, непониманию и легковерию, в «болото» поганой ереси!..

— Всё так, монсеньор легат, но всё же многие в это «болото» попадают…

— Да, именно — «многие», и в этом большая беда. Но ещё большая беда наступает тогда, когда в это «смрадное болото» попадают не случайно, а заходят в наполняющие его зловонные воды намеренно! Заходят в надежде найти в них новые для себя смыслы — те смыслы, ради которых стоит поменять жизнь вечную на что-то иное, запретное, чаще всего — даруемое Дьяволом!..

На некоторое время легат замолчал. Наклонив голову, он опёрся на свой невысокий посох и немного ускорил шаг. Брат Жерар вздохнул, подумав о предстоящем ему в Париже очень непростом трибунале, наверное — самом важном трибунале в его жизни и поспешил нагнать своего ушедшего вперёд, мудрого и многоопытного наставника.

Мысли Жерара Монпара́ были тяжелы и настолько противоречивы, что он опасался того, что без помощи своего духовного наставника, он не сможет беспристрастно, вверяя свою совесть лишь одному Господу, выполнить свой долг — суровый долг квалификатора, подтверждающего суду трибунала Святой инквизиции наличие ереси в делах и мыслях обвиняемых. Сможет ли он остаться непредубежденным к бывшим духовным братьям во Христе — бесстрашно несшим свой красный лапчатый крест монахам-воинам? Сумеет ли остаться стойким к их еретическим речам? Не поколеблется ли при этом его собственная Святая вера?

Не сбавляя шага, брат Жерар перекрестился и тихо зашептал Symbolum Apostolicum: «Credo in Deum Patrem omnipoténtem, Creatorem cæli et terræ… — Верую в Бога, Отца Всемогущего, Творца неба и земли…» Поможет ли ему эта страстная молитва в этот раз, Жерар Монпара́ не знал. На это ему можно было лишь только уповать к Господу-Богу и смиренно надеяться на его благосклонность и незримую поддержку. Конечно, предстоящая в Париже работа ему была хорошо знакома — ранее у него уже был определённый опыт исполнения обязанностей квалификатора. На этой должности он принимал деятельное участие в процессах над последними, вылавливаемыми по всей южной Франции еретиками — катарами и вальденсами, но той спокойной, подпитывающей внутренние силы уверенности, что была ему присуща перед началом работы тех, прошедших уже трибуналов, в этот раз у него не было.

Теперь всё обещало быть не так просто, как это было с добровольно идущими на костры миролюбивыми альбигойцами…

В этот раз перед ним, как перед квалификатором трибунала, стояла задача, достойная стойкости и силы духа легендарных древних титанов. Невольно возвращаясь в своих мыслях к предстоящей работе, брат Жерар вновь и вновь думал о том, что по прибытии в Тампль, ему будет чего опасаться, ведь нынешние, изобличаемые в страшной ереси обвиняемые были далеко не простыми мирянами и уж никак не «миротворцами». Напротив — до недавнего времени они являлись одним из могучих стальных столпов Святого престола!..

Да, безусловно: то, что его ожидало в Париже, ещё недавно показалось бы ему просто невероятным, но после ознакомления с представленными ему обвинениями и косвенными доказательствами, Жерар Монпара́ понял, что если всё то, в чём подозревали тамплиеров — правда, то удивляться в этой жизни, до самого её конца, ему уже будет нечему.

«Что уж тут думать и гадать?.. — тамплиеры — стальной орех, расколоть который без наставника мне будет если и „по зубам“, то уж точно — совсем нелегко. Да это и очевидно: в том, что нам предстоит вскоре сделать, без мудрого руководства монсеньора Бамо ни мне, никому из следователей трибунала, не обойтись. Так что дай Господь ему силы и укрепи нас в этом испытании… — брат Жерар взглянул на спину идущего впереди легата, и его сердце наполнилось глубокой, почти сыновней благодарностью к этому человеку. — Только он, только он один может выполнить возложенную на нас миссию! Храни его, Пресвятая Дева Мария!..»

Монаха-доминиканца, идущего чуть впереди брата Жерара, звали Ги Бамо. Это был известный при папском дворе человек, авторитет и влияние которого на Папу и весь, окружающий его клир переоценить было трудно. Прошло вот уже два года, как он, сразу после избрания нового Папы Климента V, по его личной просьбе оставил епископскую кафедру и возглавил Закрытый инквизиторский совет при папском престоле. С тех самых пор, он почти неотлучно находился при дворе понтифика, возглавляя все, наиболее важные процессы по делам, связанным с ересью. Он был настолько важен для постоянно нуждающегося в его советах Климента V, что с первого дня своего назначения на должность, практически ни разу не выезжал из ставшего постоянной папской резиденцией Авиньона. Так продолжалось вплоть до 13 октября 1307 года, когда обстоятельства так внезапно возникшего нового дела тамплиеров подвинули понтифика на то, чтобы отправить его в путь.

Легат уверенно шагал впереди и, судя по его ровному, размеренному дыханию, чувствовал себя вполне хорошо — настолько, что квалификатору даже требовалось прилагать некоторые усилия, чтобы не отстать от своего наставника и по первому же его знаку приблизиться и идти с ним вровень.

Ги Бамо шел ходко. День был хоть и прохладным, но до первого снега было ещё далеко, к тому же длинный переход разгорячил его привычное к ходьбе сухопарое тело. Это стало причиной того, что он ещё лье назад откинул с головы глубокий тяжёлый капюшон своего плаща и сейчас шёл, ощущая, как свежий осенний ветер приятно холодит его выбритую наголо макушку.

Легат был далеко как не молод, и его тщательнейшим образом выбритая тонзура давно уже не сияла здоровой румяной кожей полного радостных мечтаний молодого католического клирика, каким он был когда-то. Напротив — на ней были видны выдающие его почтенный возраст коричневые пигментные пятна, которые тут и там покрывали не только обритый верх головы, но и весьма заметно проступали на его прикрытых редкими седыми волосами висках и затылке.