Настоящая фантастика – 2010 - Олди Генри Лайон. Страница 122

Естественно, для подобных измерений матушки-Земли Евгению было маловато, расстояния требовались космические. В родном институте нечего было и мечтать о подобном. И Райтман приехал к нам.

И сумел пробиться к самому-самому высокому руководству. Чем он их взял? Так ни для кого не секрет, что одно из основных направлений деятельности НИИ Радиотехнических измерений — это разработка командно-телеметрических комплексов космических аппаратов. А что такое командно-телеметрическая радиолиния? Когда речь идет о висящих на земной орбите спутниках, все работает отлично. Но чем больше расстояние, тем больше вреда от теории дедушки Эйнштейна. При полете на Марс запаздывание сигнала измеряется минутами. А не сегодня-завтра автоматы полетят, скажем, на Плутон? Там уже — часы! В таких условиях ни о каком дистанционном управлении речь не идет, операторы ЦУПа превратятся в зрителей.

То ли дело — «бесконечно быстрые» гравитоны Жени Райтмана! И пусть современная физика не может подтвердить их существование. Она ж и опровергнуть не может! Значит, всего делов — собрать аппарат, установить на космический корабль и отправить, например, к Луне. Еще лучше — к Марсу или Венере. Тем более схема аппарата не намного сложнее, чем радио Попова.

В общем, средства изыскали, лабораторию для Жени организовали. И приемник с передатчиком собрали. Естественно, прежде чем приемник в космос отправлять, его требовалось в родных стенах опробовать. На этом бравурные марши и умолкли.

Первооткрыватели эффекта не врали. Иногда удается зарегистрировать самовозбуждение колебаний в монокристалле. Но слово иногда оказалось ключевым. Чаще всего половинка, помещенная в контур приемника, не реагировала никак. Гораздо реже она внезапно разрушалась, стоило включить высокочастотный магниторезонатор передатчика. И всего лишь несколько раз за все время нам удалось принять сигнал. Самое плохое — никакой закономерности выявить мы так и не смогли. Что только не делали! Меняли частоту и амплитуду колебаний, напряженность магнитного поля, подбирали кристаллы с различными характеристиками решетки. Даже резали их по-разному! Безрезультатно.

В космос наш гравитоприемник так и не полетел. И Райтман охладел к своему детищу. А когда вдруг пришло интересное предложение из Штатов, бросил все и уехал, особо не раздумывая. Покинутая создателем и вдохновителем «Лаборатория новых типов связи» начала хиреть, усыхать. На настоящий момент весь штат ее состоял из четырех человек. Завлаб, к.т.н. Скляров Николай Павлович, «Палыч», между своими. Или «Пузанок» — за глаза, разумеется. Человек ординарный, скучный и далеко не гениальный. Мэнээс Антон Нерлин, физик-теоретик, написавший лет пять назад диссертацию, не в пример скляровской, имеющую непосредственное отношение к науке. Но так и не защитившийся, по причине хронического отсутствия денег. Инженер-системотехник Слава Жуда, по совместительству просто инженер и просто техник широкого профиля, вплоть до «сан-» ведающий всем железом, числящимся на балансе лаборатории. И я, Сергей Ружицкий, инженер-программист, по совместительству — инженер по матобеспечению, по совместительству — лаборант…

…Я посмотрел на бесцельно теребящего компьютерную мышь Антона.

— И что нам теперь делать?

— Палыч сказал: «Не волнуйтесь, никого не уволят. Всех пристроят». Он, мол, договорился с начальством.

— «Пристроят», — саркастически хмыкнул я. И, помолчав, снова спросил: — А пока чем заниматься? До первого числа? Что с программой экспериментов делать?

Нерлин дернул плечом.

— По-моему, ему уже безразлично.

— А тебе? Тоже не веришь, что нам удастся получить стабильный сигнал?

— Если даже и удастся, что с того? Кто сказал, что это именно гравитационное взаимодействие? А если и так? Скорость гравитационного излучения равна скорости радиоволн, поэтому смысла в нашем передатчике нет никакого.

— Райтман считал иначе…

Антон скривился, будто уксуса попробовал.

— И где же он, этот Райтман? Тоже мне авторитет…

И опять замолчал. Поняв, что ответ на поставленный вопрос так и не получен, я спросил уже напрямую:

— Так мы сегодня работать будем? Или я зря с расчетами возился?

Антон перевел взгляд с меня на стоящий перед ним монитор компьютера.

— Что, и программу составил?

— Конечно. Не ждать же, пока вы с Пузанком набеседуетесь.

— Ну… тогда ладно. Давай еще пройдемся, напоследок.

Пятнадцать минут спустя напряженность магнитного поля резонатора достигла рабочей величины, и мы начали. Как сотни раз до этого. Антон нажал кнопку «активация», картинка кристаллической решетки на экране чуть дрогнула, расплылась едва заметно. И тут же вспыхнули датчики сканера, зафиксировав микродеформацию. В такой момент всегда ловлю себя на ожидании, что в ответ вспыхнет и второй ряд индикаторов — от передатчика, стоящего сейчас в нашем «марсоходе», как невесело шутит Слава Жуда. В маленькой каморке-мастерской, забившейся в самый угол цокольного этажа здания. Мы дежурим там по очереди, хотя регистрирующая аппаратура вполне способна справиться со всем без человеческой помощи. Но мы все равно дежурим, это уже ритуал. Сегодня как раз Славина очередь.

Огоньки не зажглись. Вероятно, и не зажгутся до завершения сегодняшней, последней, судя по всему, серии тестов. Эта тайна Вселенной так и останется тайной… Во всяком случае, мне, Сергею Ружицкому, приложить руку к ее разгадке не суждено.

Я почти машинально встал и пошел к цилиндру резонатора. Там, внутри, мощное магнитное поле заставляет вибрировать атомы-узлы кристаллической решетки половинки монокристалла. И атомы второй половинки, отсеченной лучом лазера, но «помнящей» о своей цельности, ощущают эту дрожь. Я зажмурился, стараясь мысленно увидеть эти две половинки, то ли отделенные друг от друга, то ли нет. И увидел…

Нет, не две половинки миниатюрного кристаллика. Взгляд! Черное пламя пылало в смотрящей на меня паре бездонных глаз!

— О! Ты откуда тут взялся, дядя?

Я удивленно открыл глаза. Жуда сидел прямо передо мной, таращась через плечо.

— Как зашел, что я не услышал?

— Я?! Это ты как…

И осекся. Славик имел полное право удивляться, в отличие от меня. Потому как сидел в своем «марсоходе», наблюдая за темными индикаторами гравитоприемника.

Я медленно огляделся по сторонам. Да, «марсоход». А несколько секунд назад я был в нашей лаборатории на седьмом этаже. Тьфу, ерунда! Разумеется, за несколько секунд я бы не успел спуститься. Зачем, кстати? Тоже ерунда — мало ли какая надобность возникла. А вот то, что мне память отшибло, — не ерунда. Совсем не ерунда.

— Не было сигнала? — спросил, чтоб хоть что-то спросить.

— Не-а. Да, может, еще запищит? Пару минут как начали.

— Пару минут?

До конца удивиться я не успел. На столике затрезвонил телефон. Жуда степенно поднял трубку.

— Да? Станция «Марс-1» на связи.

Антон на том конце провода кричал так, что и мне было слышно:

— Славка, срочно беги в лабораторию! Серега исчез!

— Как исчез? — Жуда хитро подмигнул мне.

— А так исчез! Стоял возле магниторезонатора и — бац! Пусто. Как и не было.

— Слушай, Антон, ты когда траву курить начал?

— Ты… Ты… Я серьезно!

Голос так дрожал, что чувствовалось — еще чуть, и заплачет. И Славика проняло.

— Ладно, успокойся. Серега здесь. Даю ему трубку.

— Серега?! — Мне пришлось резко отдернуть трубку от уха, чтоб не оглохнуть. — Это ты? Ты там?

— Ну да.

— Как ты там оказался?!

— А я знаю? Не помню я ничего, помрачнение какое-то. Слушай, Тоха, ты видел, как я из лаборатории выходил?

— Ты не выходил, ты исчез!.. А внизу, значит, появился. — Антон резко перешел с крика почти что на шепот.

— Когда это произошло?

— Да… минуты две-три назад. Мы только начали серию, ты вдруг встал, подошел к резонатору и… исчез. Я ж прямо на тебя смотрел, все видел. — Антон помолчал. И тихо добавил: — Серега, ты понял, что мы открыли?